— Это резонно. Ты же умеешь печатать на «Наири»?

— Неужели ты всерьез на меня думаешь?

— Ни на кого я не думаю.

Помолчали.

— Мне уйти? — спросила Даная.

— Если можешь.

Глаза Данаи на миг налились слезами, которые сразу же ушли внутрь. Она подала ему маленькую, крепкую руку.

— Прощай, Юра. Не поминай лихом.

— Только добром.

— Я зайду попрощаться к Ольге Филипповне. Можно?

— Если она не спит.

— Если спит, разбужу. Она не рассердится.

…Не рассердилась. За стеной послышался тихий разговор, шорох, пролились капли «золотого дождя». Нешатов сидел, подперев лоб рукой. «Молодец Даная, — думал он, — никаких сцен, никаких упреков. Поздно я ее узнал. Жаль, не был с ней ласков. Теперь уже не исправишь».

Какая-то небольшая, горькая, благодарная любовь к ней все-таки копошилась в его душе. Он знал, что еще может ее удержать. Ему почти этого хотелось. Но нет, не надо.

Хлопнула дверь на лестницу, зарыдал лифт, и тут же, не постучавшись, вошла Ольга Филипповна.

— Еще одну выгнал! — сказала она, негодуя. — И чего они в тебе, дураке, находят? Ни кожи, ни рожи.

Фабрицкий вернулся бодрый, помолодевший, коричневый, чуть прихрамывая на поврежденную ногу. То, что ему рассказала Галина Львовна, его возмутило, но не удивило. Трижды засеченный номер телефона явно его обрадовал: подтверждались его предположения, хотя и слегка фантастическим образом. Цель звонков была не вполне ясна. Что лежало в основе? Желание запугать? Зависть? Ненависть? Отдельные звенья головоломки не складывались в картину.

— Ты понимаешь, Галя, кажется, сейчас мы его зацепили, и крепко, не сорвется. А после этого звонков не было?

— Прекратились как отрезало.

— Ну, ты у меня и молодец же! Не струсила, не растерялась, бегала ночами к автомату… Сколько лет мы с тобой женаты, а я не перестаю тебе удивляться. Другая раскисла бы, а ты…

— Все-таки я баба и трусиха. Иногда бывало жутковато. Особенно эта бледная собака по пятам… Честное слово, мне казалось, что она тайный агент нашего общего друга. А кто этот старик?

— Какой-нибудь родственник. Или пособник. Погоди немного, все выяснится.

В институте, куда Фабрицкий поехал, позавтракав, но не отдохнув, все было как будто в порядке. Работы по дисплею были на полном ходу. Нешатов, какой-то окрыленный и как будто еще подсохший, уверенно командовал разросшейся группой. Первые опытные пробы удались. В распознавании цветных спектрограмм всех искуснее оказалась не Магда, а Даная. Коринец мало что делал, не скрывая своей неприязни к Нешатову и его дисплею.

Главной рабочей силой были Магда и Владик Бабушкин, временно приданный группе дисплея. Увлекшись идеей, он пылал всеми рыжими волосами наподобие факела, перемещался с места на место и заражал всех своим оптимизмом. «Генератор морального климата», — отозвался о нем Малых. Толбин, как всегда, был скромен, исполнителен, точен. Во время отсутствия Фабрицкого он официально его замещал: Ган все еще был в санатории и добаливал свой бюллетень.

— Феликс Антонович, что у нас происходило в мое отсутствие? — спросил Фабрицкий, оставшись с Толбиным наедине.

— Вот здесь, в дневнике, все записано.

— Новые анонимки были?

— Только одна.

— Объяснение написали?

— Очень подробное. Вот копии анонимки и объяснения.

— Отлично. Благодарю вас. — Документы отправились в неизменный «дипломат». — А как себя чувствует Борис Михайлович?

— Гораздо лучше. Я навещал его в санатории. Думает вскоре выйти на работу.

— Анна Кирилловна на месте?

— Недавно вернулась из отпуска. Очень огорчена, что вы из-за дисплея оголили ее лабораторию.

— Ничего, мы с ней поладим. Как у вас с Нешатовым?

— Работает. Чувствуется известная напряженность.

— Это неизбежно. Благодарю вас, вы очень четко работали в мое отсутствие.

— Как мог, — скромно наклонил голову Толбин.

Вошел Нешатов. Фабрицкий обратился к нему сдержанно-официальным тоном:

— Юрий Иванович, прошу вас зайти ко мне для делового разговора.

…В кабинетике Фабрицкого Нешатов закурил.

— Разболтались вы тут без меня, — заметил Фабрицкий. — Так и быть, разрешаю курить, хотя вы и не спрашивали.

— Возомнил о себе, будучи в роли главного подозреваемого. Наглость — в характере анонимщика.

Что-то новое в нем было, неожиданное. Видно было, что человек твердо стоит на ногах.

— Ну как? — спросил Фабрицкий. — Дали ваши наблюдения какой-то материал? Есть соображения по поводу авторства?

— Кое-какие есть, но пока без твердых доказательств.

— У меня тоже есть соображения, и даже определенные. Давайте поделимся ими.

— Я бы не хотел пока называть имен.

— И не надо. Сделаем так: я напишу первую букву фамилии, вы — последнюю и покажем друг другу. Интересно, совпадут ли наши оценки.

Оба написали по букве.

— Так? — спросил Фабрицкий.

— Видите, наши оценки совпали. Это хороший аргумент в пользу их справедливости.

— Но еще не доказательство.

— Будут и доказательства. Не все сразу. Привет!

Фабрицкий сел в Голубой Пегас и поехал в милицию. Капитан Буков принял его более чем сдержанно:

— Да, приходила ваша супруга, жаловалась на хулиганские звонки. Мы сделали, что в нашей власти. Вызвали, внушили. Больше не беспокоят?

— Нет.

— Чего же вы хотите?

— Официальную справку о номере телефона, с которого были звонки, и о фамилии владельца.

— Э нет, такой справки мы дать не можем. Я вообще напрасно поделился с вашей супругой насчет номера. Вижу, дамочка волнуется, пожалел и ляпнул чего не надо. Звонки прекратились? Лады. Вот и все, будьте довольны. Мы свое дело сделали.

Фабрицкий покинул отделение милиции с досадным чувством. Все-таки насколько легче иметь дело с женщинами…

Следующий его визит был к прокурору. Близкий знакомый близкого знакомого, он принял Александра Марковича очень сердечно, очень внимательно. Пока Фабрицкий рассказывал, прокурор что-то записывал в своем блокноте и рисовал ветвящиеся схемы. Людей он обозначал кружками, их взаимоотношения — стрелками. Когда Фабрицкий кончил, заговорил прокурор.

— То, что вы мне рассказали, Александр Маркович, очень прискорбно, но очень обыкновенно. Вы себе не можете представить, насколько обыкновенно! Преступлением в строгом смысле слова это не является. Прокуратура не может распылять свое внимание на такие мелочи. Если б она ими занималась, у нее не хватало бы времени на другие дела, более важные. В нашем масштабе ваше дело — песчинка. Подумаешь, анонимки! Весь ваш анонимщик не стоит минуты внимания. По возможности забудьте о нем. Учтите, нервные клетки не восстанавливаются. Построчит-построчит и перестанет. Ей-богу, это мой самый сердечный, дружеский совет.

— Сколько я понял, дело для вас мелко?

— Так точно, — кивнул прокурор.

— А если бы дело шло об убийстве, вы бы им занялись?

— Обязательно.

Фабрицкий усмехнулся не без ехидства:

— Значит, когда убивают одного человека, это вас интересует. А когда убивают коллектив, когда люди лишаются работоспособности, подозревают друг друга, все идет вразброд — это вас не касается?

— Ну, не преувеличивайте. Пока еще никто не убит.

— Если расхищается социалистическая собственность, — гнул свое Фабрицкий, — вы готовы рассматривать дело? А когда разбазаривается рабочее время, зря тратится на никому не нужные отписки? Когда люди не могут работать в полную силу? Это вас не касается?

— Вы были бы прекрасным прокурором.

— Я вполне доволен своей специальностью. Так что вы мне скажете?

— Один из многих парадоксов жизни: вина есть, но привлечь по ней невозможно. В принципе такими делами, вроде квартирных склок, должна заниматься милиция. Только вряд ли она захочет. У нее своих насущных дел выше головы.

— Но ведь я знаю, кто это писал! Вы меня как будто слушали внимательно. Факт управления содержанием анонимок… Появление в них информации, известной только подозреваемому…