Оказалось, все. Никифоров сложил листки и сел. На кафедру вышел Фабрицкий.

— Товарищи, мы только что прослушали глубокий и содержательный доклад профессора Никифорова. Мы благодарны комиссии и лично Михаилу Семеновичу за объективную и доброжелательную критику. Отдельные недостатки, справедливо указанные в выводах комиссии, мы постараемся изжить. У нас еще много недостатков. Далеко не все они были указаны в докладе. Мы знаем о них и надеемся с ними справиться. Позвольте, товарищи, от вашего лица поблагодарить комиссию и ее председателя за плодотворную работу.

Фабрицкий хлопнул в ладоши. Аплодисменты, хоть и недружно, были подхвачены.

Стали расходиться. Фабрицкий вышел вместе с Ганом.

— Гора родила мышь, — резюмировал Ган.

— Но я был у горы акушером. Знали бы вы, Борис Михайлович, чего мне это стоило! Все эти дни, пока комиссия проверяла отдел, я непрерывно работал с ее председателем лично и через других. Мне удалось нащупать его самое слабое место: он болезненно не любит формул. Он что-нибудь скажет, а я сразу — на язык математики. Пишу что попало: дифференциальные уравнения, операторы, кванторы… Нечто, не имеющее отношения ни к чему. Грамотный человек сразу бы раскусил, а он смотрит с уважением и опаской: ничего не понимает, а признаться не хочет. С помощью таких нехитрых приемов я его приручил, взнуздал, вдел ему кольцо в нос и повел за собой. И еще: через нашего общего друга, анонимщика, который, несомненно, уже ползал к Никифорову, я передал ему информацию, будто я назначен председателем той комиссии, которая вскоре будет проверять его самого.

— Это верно?

— Разумеется, нет.

— Александр Маркович, это же не совсем корректные методы…

— Корректными методами с такими людьми не справишься.

— Опять общее собрание! — брюзгливо сказал Коринец. — Начальство резвится. На прошлой неделе профсоюзное, на этой два семинара. Сегодня снова здорово! И как не надоест!

Максим Петрович Кротов занял председательское место и, мягко улыбаясь, сказал:

— Уже второй раз мне приходится председательствовать на таком щекотливом собрании. Как вы, наверно, догадываетесь, речь опять пойдет об анонимках. Александр Маркович, ваше слово.

Фабрицкий взошел на трибуну, щеголеватый, решительный, и начал:

— Если помните, в прошлый раз мы обсуждали только содержание анонимок, не касаясь вопросов: кто, почему и зачем? Я обещал вам, что до этого дело дойдет. Сейчас до этого дело дошло.

Зал зашумел. Кротов навел порядок несколькими щелчками карандаша по графину.

— До этого дело дошло, — повторил Фабрицкий. — Вы уже знаете, что наше письмо не встретило поддержки. Мне дали понять, что я волен заниматься этим делом единолично, как частное лицо. Я и занялся. Подошел к нему, как и должен научный работник, с позиций исследователя… Не мешайте говорить.

— Тише, товарищи! — воззвал Кротов, снова прибегнув к графину.

— Было ясно, — продолжал Фабрицкий, — что автор либо работает в нашем отделе, либо непосредственно с ним связан. Криминологическая экспертиза, которую мне удалось организовать, показала, что ряд анонимок был напечатан на машине «Наири», одной из восьми, находящихся в нашем машинном зале. Это сразу позволило отмести те кандидатуры, которые не в ладах с вычислительной техникой.

Кругом засмеялись.

— Это меня, что ли? — спросила Дятлова. — Я и без того вне подозрений. Только сумасшедший может систематически строчить доносы на самого себя.

Смех усилился.

— Такие случаи бывают, — заметил Коринец. — Заодно со всеми приплести и себя.

— Давайте серьезнее, — сказала Магда. — Вы мешаете Александру Марковичу говорить связно и кратко.

Она сидела тихо и строго, уставив прямо вперед светлые, крыжовенные глаза. Сбоку белки казались совсем голубыми. «Люблю, — думал Нешатов, глядя на ее тонкий, бескомпромиссный, отчетливый профиль. — Пусть я для нее ничего не значу, все равно — люблю».

— Спасибо, — поклонился Фабрицкий в сторону Магды, — постараюсь сообщить максимум информации в минимальное время. Сперва мои подозрения, не скрою, шли по неверному пути. Но затем, работая методом исключения, я остановился на одной наиболее вероятной кандидатуре. Это сотрудник нашего отдела, назовем его «икс». Почему именно он? Потому что за последние годы я слышал от него ряд суждений, историй и сплетен, поразительно похожих на те, что были собраны в анонимках. Я стал экспериментировать. Надо сказать, что бдительность «икса» была притуплена тем, что я не скрывал от него подозрений, направленных на другое лицо, даже после того, как убедился в его невиновности…

Шум в зале, скорее одобрительный, усилился; он походил на рокот дождя. Несколько пар глаз обратились к Нешатову; тот досадливо отвернулся.

— И не противно вам было лгать? — не вставая с места, спросила Магда.

— Ничуть. В борьбе с подлецами хороши все средства.

— Не все. Применяя подлые методы, вы оподляете себя, — настаивала Магда.

— Грязь не убирают в белых перчатках, — ответил Фабрицкий. — Думайте обо мне что хотите, мне важно было добиться своей цели, спасти коллектив. Продолжаю доклад. Итак, я экспериментировал: сообщал «иксу» какую-то информацию и через некоторое время находил ее же в анонимках. Опыт был чистым. Анна Кирилловна записывала материал, который я подбрасывал «иксу», запечатывала в конверт и прятала в свой сейф. Все эти материалы целы и могут быть показаны желающим.

— Чур, моя первая очередь, — сияя, сказал Шевчук. — Эти материалы очень ценны для моей новой работы «Деформация личности в условиях напряженного социума». Я уже написал по этому поводу…

— Стихи? — раздался хор голосов. — Не надо!

— Какие же это стихи? Это верлибр. Ни размера, ни рифм. Чистая мысль!

— Все равно не надо!

— Дайте договорить Александру Марковичу, — взмолился Кротов. — Еще минута, и я сложу полномочия.

— Итак, я научился управлять анонимщиком, — продолжал Фабрицкий. — Он плясал у меня, как паяц на веревке. Таких опытов было поставлено несколько. Например, в одной из анонимок в числе «авторов» диссертации моего сына был назван инженер Зайцев, к этому времени уволившийся. Я сказал «иксу»: если бы анонимщик был умен, он бы написал, что, мол, Зайцев сделал свое дело, написал свой раздел диссертации, и его тут же уволили за ненадобностью. И что же? В точности эта фраза появилась в следующей анонимке!

— Я тогда, грешным делом, подумала, что анонимщик не только подлец, но и дурак, — сказала Дятлова.

— Нюша, не прерывай, и без тебя шумно. Другой пример: я сказал «иксу», разумеется по секрету, что хочу привлечь к работе в отделе на договорных началах свою дочь, но не знаю, как это оформить. Сказал, что думаю написать в министерство и испросить разрешение на работу по договору одного лица, не называя фамилии. «Икс» ответил: «Это идея». И что же? В ближайшей анонимке, направленной именно в министерство, говорилось, что я уже привлек к работе по договору мою дочь. На самом деле в министерство я не писал, никаких договорных сумм у нас не было и нет, а моя дочь ни разу не переступала порога института. Были еще другие опыты, но я, чтобы вас не утомлять, ограничусь этими.

— Я восхищен, — сказал Кротов. — Александр Маркович, вы настоящий ученый!

Смех, аплодисменты. Фабрицкий, прижав руку к сердцу, раскланялся. Встала Магда:

— А может быть, «икс» не автор писем, а только поставщик информации?

— Вряд ли. Слишком быстро срабатывало реле. Могу добавить еще факт: «икса» видели по вечерам входящим в зал, где стоят «Наири». По его личному плану ему в этот период расчеты на «Наири» не требовались. Сомнений нет, автор выявлен: это «икс» и только «икс».

— Если это не он, — доброжелательным баском сказал Кротов, — он должен публично и убедительно оправдаться. А если он, «иксу» надо уйти, и притом немедленно, как я уже предлагал на прошлом собрании.

— Меня удивляет его невозмутимость, — воскликнула Анна Кирилловна. — Сидит и в ус не дует. Если бы подозревали меня, я бы взорвалась: подите вы все к черту! Не буду с вами работать, видеть вас не хочу!