— Видите, видите! Я тут ни при чем. Бабы плохо заворачивают пакет, и пергамент попадает в шов. Оттого и утолщение по шву, герметичности нету!

Мастер хмуро возражал:

— Жалкий тонкий пергамент не дает утолщение шва. Нашел причину, да? Нашел, да?

Они обратились к капитану: кто из них прав? Но капитан только повел глазами. Эти мелочи его не касаются, хотя, конечно, он не только капитан, но и директор. Капитан-директор. И плавай себе по коварному Охотскому морю, и краба добывай, и заводом управляй, и все тут тебе!

Капитан вышел на верхнюю палубу в районе полубака и прямо возрадовался, так хорошо было на палубе, тепло, ясно как никогда. Он увидел боцмана. Боцман ловил рыбу, но отвлекся от этого занятия и делал непонятные, странные движения головой. Глаза у него были блуждающие, на губах застыла счастливая улыбка. В первую минуту капитан почувствовал тревогу. Что происходит с человеком? Быть может, он того?.. Илья Ефремович знал, что однообразие морской жизни, тоска по берегу действуют на психику людей. В юности, когда он ходил еще матросом на танкере, такое произошло с его товарищем по каюте. Они были в море почти одиннадцать месяцев, совершали переход из Балтики в Японское море и затем, загрузившись во Владивостоке, ушли в Индийский океан, и так им все осточертело! Товарища судовой врач велел изолировать. Это сделали тактично, мягко, просто перевели приболевшего человека в свободную каюту лоцмана и приглядывали за ним сообща. Однажды Илья Ефремович после вахты зашел навестить товарища и был поражен его позой. Может, это все ерунда, может, он и сам воспринимал происходившее слишком резко, предвзято. Может быть, потому, что товарищ дал нормальное, вполне логичное объяснение: «Я, Илюша, от скуки занимаюсь гимнастикой по системе йогов и вспоминаю полузабытый английский. Ведь когда-то на нем говорил свободно».

И вот теперь боцман, азартно вертящий головой, с этой дурацки счастливой улыбкой. Капитан, не решаясь что-либо сказать, покашлял, вначале не сильно. И боцман встрепенулся, мгновенно принял нормальный вид и сказал:

— Илья Ефремович, муха. Муха появилась! Ах ты дьявол, камчатская, первая в этом году!

Капитан невольно заинтересовался и стал искать глазами муху, водя во все стороны головой. И наконец он увидел точку, которая перемещалась сверху вниз и в стороны. Он улыбнулся. Действительно, настоящая живая муха! Значит, в эти суровые места тоже приходит весна, невообразимо короткое лето. Там, на берегу Камчатки, это чувствуется, очевидно, сильнее, летает уже много мушек, а одна из них сумела каким-то образом прилететь на плавзавод. Вполне возможно, она пришла на колхозных сейнерах, которые вчера сдавали флотилии крабов. Не может быть, чтобы такая паршивая, слабая муха пролетела сама десять или пятнадцать миль, отделяющие судно от берега.

Капитан посмотрел вдаль, где виднелись снежные сопки Камчатки. И все-таки утром они виднелись четче, а сейчас как-то расплывчато. А в небе появилась тревожная белизна.

— Извините, — сказал капитан боцману, — продолжайте любоваться мухой в одиночестве, а я…

Он махнул рукой и пошел, чуть сгорбившись, на мостик и тут услышал искаженный микрофоном голос Валерия Ивановича:

— Капитан-директора просят позвонить на мостик! Капитан-директора просят позвонить на мостик!

Илья Ефремович не стал задерживаться со звонком. Он привычно оглянулся: где тут ближайший? Ближайший был в каюте председателя судкома, и он подошел к этой каюте. Ее дверь была, как всегда, открыта. В глубине, у самого иллюминатора, который был тоже открыт, сидел почти весь белый старик и толстыми, короткими пальцами рвал листы марок, наклеивал их на профсоюзные билеты.

— Я, — сказал капитан лаконично, без приветствий и показал рукой на телефон.

— Валяйте, — добродушно сказал старик, в прошлом матрос траулера этой флотилии.

Будь это другой человек, капитан возмутился бы. Он не терпел панибратства и небрежных слов в обращении с собою. Он всегда умел создавать между собой и любым человеком необходимую дистанцию. Он считал, что это необходимо, что без этого нельзя.

Илья Ефремович взял трубку и набрал номер.

— Это я, — сказал он со вздохом, когда услышал: «Мостик у телефона». — Это я, — повторил он.

И вахтенный там, на мостике, крикнул:

— Валерий Иванович, капитан на проводе!

— Извините, — сказал в телефонную трубку запыхавшийся Валерий Иванович. — Извините, вы должны меня выслушать! Лаборатория морских прогнозов сообщает…

— Принесите радиограмму в мою каюту, — строго сказал капитан, медленно кладя трубку на рычаг.

Он понял, что настало время действовать, что прошло время ожиданий. Он обязан принять решение, но медлил, боясь ошибки. Ведь шторма может и не быть? Итак, надо собраться с мыслями, все тщательно взвесить.

— Петрович, — сказал капитан председателю судкома, — разрешите, я у вас посижу несколько минут.

Красивый белый старик только пожал плечами. От него веяло силой и уверенностью. Капитан знал его много лет, и всегда, при любых обстоятельствах, он был такой — сильный, уверенный. Эти качества были внутренне присущи ему, были неотделимой частью его. Оттого он, наверно, никогда в жизни ни в чем не сомневался, знал, что он делает, и делал дело до конца.

Капитан уже в который раз подумал, что Петровичу в жизни повезло. Природа наделила его цельным характером. Так она наделяет одного человека красотой, иного умом, иного талантом… Она и щедра и скупа одновременно. Наделив человека чем-то с королевской щедростью, в другом природа жмется, скудно выделяет тому человеку иное. И так иногда получаются красивые дуры, безобразные гении, несчастливые мудрецы. Петрович родился потенциальным лидером или точнее — душой коллектива. На траулерах, куда он попадал, всегда возникал добрый, хороший коллектив, ядром которого был он, Петрович. Некоторые капитаны пытались возвысить его, наделяли полномочиями, ставя его тралмастером или боцманом судна, но Петрович в новой роли неизбежно сникал. А вот профсоюзным вожаком он стал отличным.

— Петрович, — сказал капитан и вспомнил «Абашу», и вяленую рыбу на реях, и японское пиво, которого оставалось ящик или два, — мы уже на промысле второй месяц, и трудно судить, как окончится путина, потому что мы плохо знаем своих людей. Ведь от них все зависит.

Председатель судкома улыбнулся. Люди, люди… Каждый раз старая песня. Люди, конечно, сменились на флотилии. Из них надо создать крепкий, спаянный коллектив, лучше того, который был до этого на «Никитине». И они создадут. В море процессы формирования человека, коллектива убыстренные. Море как бы форсирует становление личности и общественные связи в экипаже. Но для начала нужен успех. И он был, но его не закрепили. Помешали штормы. Оттого Илья Ефремович иногда сомневался в стойкости своего экипажа, боялся, что еще один шторм — и люди не выдержат и перестанут верить в окончательный успех и на этой путине. Тогда начнется между ними разлад, начнутся ссоры и усталость, апатия овладеет всеми.

— Думаю, люди не подведут, — твердо сказал Петрович. — Я приглядывался. Разные, конечно, как всегда, но у нас и не было иного выбора. Надо работать с теми, которые есть. И мы возьмем план!

— Возьмем, не сомневаюсь, — отозвался, как эхо, капитан, — но приближается еще один шторм. Проклятье! Не успели от тех отойти, не успели отдышаться, и снова…

— Я буду на заводе, — сказал Петрович, — пока там не закончат работу. И Павла с собой возьму.

Капитан согласно кивнул головой. Он знал, на Петровича можно положиться, а секретарь комитета ВЛКСМ флотилии новый, неведомый ему человек.

— Пусть идет Павел, но лучше бы с помполитом. Надежнее. А на палубе я с Валерием Ивановичем управлюсь. Мы должны держаться абсолютно спокойно и непринужденно и внушать людям уверенность в своих силах, ободрять их. И Павел тут…

— Павел энергичный парень, — возразил Петрович. — Помните, когда впервые заштормило, сумел организовать лотерею. Неплохо получилось, ведь увлек он молодежь этой лотереей!