Герцог поднялся и наконец взглянул на нее. У него были кустистые, насупленные брови, нос, похожий на клюв, но все равно Оливия видела в его глазах доброту и отчаяние.

– Не волнуйтесь, – внезапно произнесла она, вставая. – Мы с Рупертом сделаем все возможное.

– Знаешь, это не его вина. Он не сразу начал дышать после рождения, и врачи решили, что это повлияло на его умственные способности. Твои дети не унаследуют пороки бедняги.

Оливия шагнула вперед и взяла руку герцога. Впервые она ощутила настоящее тепло по отношению к нему. Ее будущий свекор – единственный из всех Кантервиков, кого ей не стоит опасаться.

– Мы постараемся, – повторила она. – И в Португалии с Рупертом ничего не случится. Вы очень добры, что позволили ему следовать за своей мечтой. Уверена, путешествие за границу ему понравится.

Губы герцога дрогнули.

– Его мать хотела бы этого. Я знаю. Она бы мне сказала, что я должен позволить ему стать мужчиной, как бы мне ни хотелось видеть его все время привязанным к себе.

Оливия почти ничего не знала о герцогине, родители всегда говорили, что она больна и ведет уединенный образ жизни.

– Элизабет чуть не умерла во время родов, – с трудом произнес герцог. – Она выжила, но стала другой. Не может самостоятельно есть и не узнает меня. Она живет за городом.

– Значит, и ваша жена, и сын оба пострадали? – не сдержавшись, спросила Оливия.

– Да, в этом-то и беда. Но у Руперта доброе сердце. Он добродушен и весел, и если особо не задумываться, мы с ним довольно неплохо ладим. Я всегда говорил тебе о твоих мозгах и бедрах, но самое главное, ты была добра к нему. Это нелегко. Он часто говорит вздор, но ты никогда не смеялась над ним.

Оливия крепче сжала руку герцога.

– Я обещаю, что буду добра к нему. – И в тот момент ей показалось, будто она произнесла клятву.

Герцог снова странно улыбнулся.

– Я пришлю его к тебе.

После этого он покинул комнату.

Обычно Руперт входил в комнату с напыщенными приветствиями: его отлично научили это делать, и он с радостью соблюдал принятые правила. Однако сейчас он вошел в библиотеку без единого слова, лишь мельком взглянув на Оливию и тут же отведя взгляд в сторону.

Про себя Оливия от души выругала их родителей. Она снова забыла о том, что может думать Руперт. Судя по выражению его лица, они с Джорджианой правильно предположили: он и понятия не имеет, как справиться с возникшей сложностью.

Вообще-то и Оливия этого тоже не знала.

Однако люди годами как-то справлялись с этим. К счастью, отец хранил в библиотеке графин с коньяком, и она налила Руперту до краев, не забыв и про себя, пусть даже ее мать и считает алкоголь неподобающим напитком для леди. Они молча сели на диван у камина.

– Я оставил Люси в гостиной, – внезапно сказал Руперт. – Ей тут не место.

Оливия кивнула.

– Там ей будет удобно.

– Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.

– Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.

– Но ты любишь собак.

– Да.

– Я сказал, что соглашусь из-за этого.

Оливия моргнула.

– О чем ты?

– О женитьбе.

Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.

Лучше бы она сама их съела.

– Нет, ты мне тоже нравишься, – серьезно сказал Руперт. – Но ты ведь любишь Люси, правда?

– Она милая собачка. – И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.

Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.

– Знаешь, мы не обязаны делать это, – помолчав, заметила Оливия.

– Я должен. – Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. – Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. – Вид у него был смущенный.

Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.

– Может быть, не будем, а им скажем, что все было? – предложила она.

Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.

– Солжем?

– Скорее, выдумаем.

Руперт покачал головой.

– Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. – Он снова сделал большой глоток из бокала.

Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее – у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.

– Понимаю, – произнесла она.

– Другого случая не будет.

– Мне выключить лампу?

– А как я тогда увижу, что мы делаем?

Хороший вопрос.

– Конечно, – поспешила ответить Оливия.

Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.

– Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. – Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. – Это легко. Все так говорят.

– Отлично. – Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?

Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.

– Возможно, тебе лучше допить до конца, – предложил он Оливии.

Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.

– Вот так! – слабо произнес Руперт и прикончил бокал.

Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.

– Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.

Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.

– Хочешь еще коньяку? – спросил Руперт. – Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.

– Нет, спасибо. – К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?

– Если захочешь плакать, я принес носовые платки. – Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.

– Спасибо, я никогда не плачу. – Оливия с трудом подавила смех.

– Правда? А я плачу все время, – сказал Руперт.

– Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.

Лицо Руперта сморщилось.

– Это всего лишь птица, – быстро добавила Оливия.

– Быстрая, веселая и дикая.

– Воробей?

Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.

– Я написал стихотворение, – сказал он.

Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.

– Какое стихотворение? – Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.

– Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.

Оливия подняла голову.

– Это все?

Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.

– Мило, – искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. – Тьма окутывает деревья. Мне нравится.

– Мне было очень жаль эту птицу, – кивнул Руперт. – Почему ты никогда не плачешь?

Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.

Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.

– Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.