Она потянулась за вторым одеялом, накрыла им обнаженное тело своего первого, своего единственного возлюбленного и свернулась калачиком.

Все ее тело странно ныло и болело, и ей было трудно устроиться поудобнее. Поэтому Оливия снова принялась думать о даме с иголкой.

Хотя это больше было похоже на таран.

Но…

Во всем этом было нечто удивительное, поражающее воображение. Она чувствовала себя…

Глупости, оборвала себя Оливия, сворачиваясь поудобнее.

Ни один человек не может владеть другим. Чувство собственничества? Нет.

Должно быть, она неправильно истолковала взгляд Куина. Она ведь еще не была его женой.

И все же Оливия не могла забыть, как он смотрел на нее: жадно и свирепо.

Куин по привычке проснулся рано утром. Но тут же понял, что это утро разительно отличается от других. Обычно он просыпался на мягкой чистой постели, совершенно один.

Теперь же он лежал на твердом, грубом полу, обняв податливое тело спящей женщины. Лучи солнца, свободно проникая сквозь незанавешенные окна, падали на его лицо, и казалось, он слышит над ухом пение каких-то опьяневших птиц.

Внезапно к нему вернулось воспоминание о том, где он и с кем. Он всю ночь сжимал в объятиях Оливию, словно боясь, что она убежит. Оливию, чьи смеющиеся глаза, глупые шутки и ироничный ум удивляли, восхищали его и сводили с ума.

Оливия принадлежала ему. Он нашел женщину, совершенно непохожую на Еванджелину.

Еванджелина притворялась целомудренной, но не была таковой.

Оливия же притворялась искушенной женщиной, но все оказалось наоборот. Мгновение он недоумевал, что же произошло между ней и Рупертом, но потом оставил эту мысль. Оливия никогда не скажет ему, наверное, она пообещала Монтсуррею.

Если бы он только знал… Он был резок, уверенный, что она уже не раз предавалась любви со своим женихом, считал ее искушенной женщиной. К этому приучила его бывшая жена. Близость с Еванджелиной напоминала ему поездку в общем вагоне.

С Оливией все было иначе, и не только потому, что она была другой. Каждый ее стон, дрожь ее тела что-то неуловимо изменяли в нем.

А потом его охватило неудержимое желание обладать Оливией. Она принадлежала лишь ему. Ни один другой мужчина не прикасался к ней так, как он. Это яростное стремление было странным и нелепым.

Куин молча лежал, слушая пение дроздов и размышляя о том, какое ужасное предательство надо перенести, чтобы искать женщину, которая будет любить только его. Девственность Оливии была самым прекрасным подарком, который он мог получить.

Он крепче обнял ее. Он причинил ей физическую боль и чувствовал себя ужасно. Но зная, что был самым первым…

Куин отмахнулся от этой нелепой мысли. Какое имеет значение, сколько мужчин было у женщины? Он говорил это себе, когда в их брачную ночь Еванджелина поведала ему о своих многочисленных похождениях, которые начались в пятнадцать лет со слугой. Он был прав.

Ни один из этих мужчин не изменил сущность Еванджелины и его чувства к ней.

И все же эта неистовая, животная радость не исчезала. Куин решил, что она сродни поэзии: непостижима и не поддается логике.

Несомненно, после прошедшей ночи у Оливии болит все тело. Куин бережно уложил ее на спину и принялся медленно ласкать кремовую нежную кожу, проводя рукой по восхитительным изгибам ее тела. Она спала, и он стал покрывать ее легкими поцелуями. Оливия несколько раз пошевелилась, но лишь когда его рука провела по нежной коже ее бедра, а его губы приблизились к розовому соску, она проснулась.

Оливия не сказала ему доброе утро, а сразу же резко выпрямилась и воскликнула:

– Боже мой, где я?

Даже в самые удачные дни Куин не умел легко и непринужденно отвечать на вопросы, если только они не касались математики. Вместо этого он протянул руки, прижал пышное тело к груди и поцеловал ее. И снова ощущение дикого восторга пронзило его.

На этот раз Куин не стал его отгонять.

Это было так нелогично, так на него не похоже, но чувство было очень сильным.

– Куин, – прошептала Оливия. Она опустилась на спину, и он продолжал целовать ее.

– Я люблю, когда ты рычишь мне на ухо.

Куин задумался.

– Ты говоришь так, словно я бешеный бульдог.

Оливия закинула руки за голову – признак безмятежного спокойствия и радости.

– Я не говорю, что ты рычишь, как собака. Ты… Кажется, ты счастлив, что я здесь, с тобой.

– Ты моя, – спокойно произнес он. – Конечно, я счастлив. – Он чуть раздвинул ее бедра.

– И что это ты делаешь? – спросила Оливия, глядя на него.

– Целую твои бедра.

Она попыталась сомкнуть колени.

– Ни в коем случае. Мы должны вернуться в дом прежде, чем гости заметят наше отсутствие. Слава Богу, птицы расшумелись и разбудили нас.

Куин нарисовал пальцем узор на ее бедре, и по телу Оливии пробежала чуть заметная дрожь. Он продолжал ласкать ее грудь, и она сходила с ума от наслаждения.

– Зачем, Куин? – чуть слышно произнесла Оливия. – Что…

Куин нежно провел пальцем по розовым складкам.

Она выпрямилась.

– Нет!

Им надо вернуться в дом, принять ванну, одеться, постараться, чтобы их не заметила его мать…

Но только Оливия еще не знала, что когда Куин принимал решение, он всегда получал желаемое.

Единственным способом остановить поток слов и беспокойство был поцелуй. Рука Куина уже нашла самое прекрасное место на всем ее теле, поэтому у него не было времени слушать возражения.

В мыслях у него было совсем другое. Но если прошлой ночью он утратил контроль над собой, то теперь держал себя в руках. Его милая Оливия должна испытать невероятное наслаждение, прежде чем он снова отважится приблизиться к ней.

И вот уже она извивалась от удовольствия и молила его продолжать. Куин изо всех сил сопротивлялся желанию навалиться на нее и лишь продолжал ее ласкать. Оливия вскрикнула, вцепившись ему в плечи, и все ее тело содрогнулось.

Это было так восхитительно, что Куину пришлось на минуту остановиться и заставить себя успокоиться.

Оливия – это все то, о чем он когда-либо мечтал.

Он не мог разрушить свою мечту.

– Куин, – пробормотала она, ловя воздух ртом. – Что это было?

Он кивнул, перекатился на бок и снова заставил себя успокоиться. Нет, он не прикоснется к ней.

– Твоя очередь, – сказала Оливия, глядя на него, словно храбрый солдат на отряд вооруженных воинов верхом на слонах.

Куин моментально успокоился и сел.

– Пора возвращаться домой, – произнес он, оглядываясь в поисках белья. Через несколько секунд он был уже в рубашке и брюках. – Мы должны вернуться, прежде чем проснутся слуги.

– Мои колени ослабли, – хрипло сказала Оливия.

– Поднимайся!

– Иди один. Я немного посплю и спущусь следом. – Оливия свернулась клубочком и натянула на себя одеяло. Ее глаза закрылись.

– Я не могу оставить тебя на дереве.

– Можешь. Иди в дом и завтракай с остальными. Я приду позже. Тогда никто не заподозрит, что мы всю ночь занимались нехорошими вещами на дереве, потому что если мы появимся вместе, именно так все и подумают. Знаю, я говорю так, словно люди только и делают, что прыгают по деревьям.

– Я не могу оставить тебя здесь, – терпеливо повторил Куин.

– Со мной ничего не случится. Это ты в прошлый раз свалился с дерева, а не я.

Куин присел на корточки.

– Оливия, проснись. Мы идем в дом, и я не смогу нести тебя на руках.

– Я слишком устала. И у меня все болит. Я не спущусь, пока не отдохну. Разбуди меня через несколько часов.

Это был приказ. Куин поднялся и поглядел на будущую герцогиню. Она казалась мирно спящей, подложила руку под щеку, великолепные растрепанные волосы разметались по одеялу. У нее не было даже подушки, но, видимо, ее это ничуть не беспокоило.

Куин, сам того не желая, усмехнулся: он был весь помятый и грязный, но давно не чувствовал себя таким счастливым.