– Принимая во внимание сложную политическую ситуацию, я бы предпочла, чтобы ты не ехал во Францию.

– Знаю. – Куин мысленно перебирал, не забыл ли он чего для путешествия, пытаясь успокоить мать и одновременно пугая ее еще больше. – Клиз, пожалуйста, отнесите в экипаж веревку и потайной фонарь. А еще кремень.

Герцогиня не обратила внимания на слова сына и присутствие дворецкого.

– Хочу попросить, нет, потребовать, чтобы ты отказался от этого необдуманного и опасного поступка. Несомненно, Монтсуррей уже при смерти, а может быть, и мертв. Я задала несколько вопросов сержанту Груперу, который прибыл в наш дом в полночь, и он подтвердил, что маркиз едва может поднять голову от матраца. Это было двадцать четыре часа назад. Уверена, он уже мертв.

– Если маркиз умер, я верну его тело на родину, – твердо сказал Куин, провожая мать по коридору к гостиной. – Он военный герой. Это самое меньшее, что может сделать для него английский гражданин.

– Но почему это должен быть ты? – вскричала герцогиня, что было необычно для нее. – Мы могли бы обратиться к флоту. Его Величество отправил бы туда отряд. Или нанять сыщиков. Насколько мне известно, они без труда способны захватить французский батальон.

– Его Величество не может рисковать, иначе французы подумают, будто англичане высадились на берег, и то же самое касается королевского флота. Все это не имеет отношения к делу, и мне нельзя терять ни минуты. Я обязан Монтсуррею, и сам это сделаю.

– Ты ничем не обязан маркизу! Разве ты сам не говорил, что вы никогда не виделись?

Они подошли к дверям, и Куин остановился.

– Мама, ты знаешь, что я обязан маркизу. И ты также прекрасно знаешь, почему я никогда не позволю Оливии…

– Мисс Литтон!

– Ты понимаешь, почему я никогда не позволю Оливии пересечь Ла-Манш одной, – спокойно повторил он.

Герцогиня так побледнела, что на ее щеках ярко горели пятна румян.

– Этот поспешный, неразумный поступок не приведет ни к чему хорошему. Французы будут стрелять, едва завидев вас. И ты не выходил в море с тех пор, как умерла твоя жена!

Куин сжал кулаки.

– Да, я не пересекал Ла-Манш, но лишь потому, что мне не надо было путешествовать на континент. – Он говорил совершенно ровно, но при мысли о том, что придется снова пуститься в плавание по проливу, поглотившему его сына, в груди будто разверзлась черная пропасть. Но герцог не должен испытывать подобных чувств, и Куин безжалостно отогнал их прочь. – Смерть Еванджелины никак к этому не относится. Я нужен Монтсуррею, нужен Оливии. И откровенно говоря, я не мог бы смотреть в лицо герцогу Кантервику, если он придет в себя, зная, что не приложил усилий, чтобы привезти домой его сына.

Герцогиня с трудом сглотнула.

– Кантервик не сделал бы того же для тебя.

– Это не важно, как и смерть Еванджелины. Мы выйдем в море рядом с Дувром, и при хорошем ветре путешествие займет четыре часа. Надеюсь быть дома завтра. Контрабандисты делают это каждый день.

– Я боюсь воды, – произнесла герцогиня, ее голос был напряжен, как скрипичная струна. – Однажды я уже чуть не потеряла тебя.

Куин кивнул: они оба знали, что это может повториться.

Он взял руку матери и поднес ее к губам.

– Ты воспитала меня герцогом, мама. Я бы опозорил собственный титул, если бы позволил знатному человеку умереть на чужом берегу из-за моей собственной трусости.

– Лучше бы я воспитала тебя крестьянином, – тихо ответила герцогиня.

– Ваша светлость. – Куин поклонился с глубочайшим уважением.

Герцогиня вскинула голову и медленно сделала реверанс.

– Я бы предпочла не гордиться сыном, который ввязывается в опасное предприятие, – сказала она. Ее глаза блестели от слез.

– Я возьму твое благословение с собой. – Куин отвечал не на ее слова, а на выражение в ее глазах. Этому он научился от Оливии. Если внимательно посмотреть в глаза, то станет ясно, что чувствуют люди.

Герцогиня повернулась и пошла вверх по лестнице, распрямив плечи и высоко подняв голову.

Прошло почти три часа с тех пор, как они покинули дуврский порт на шхуне «Греза» с маленькой каютой, едва поднимающейся над поверхностью воды. Оливия стояла у иллюминатора, глядя, как у носа черная вода беспокойно вздымается, словно хочет взобраться наверх.

– Значит, в бухте мы пересядем на лодку? – раздался голос Куина у нее за плечом. Он внимательно разглядывал карту французского побережья вместе с сержантом Групером, солдатом, который приехал за ними. Конечно, на самом деле Групер приехал за отцом Руперта.

Бедный Кантервик. Он лежал, словно мертвый. Оливия зашла к нему перед отъездом и сказала, что направляется во Францию, чтобы привезти Руперта домой. Возможно, он ее слышал.

– Да, – отозвался Групер. – Хижина вот здесь. – Его мясистый палец указал на одну из крошечных бухт. – Я запомнил название города: Визард. – Палец Групера снова скользнул по карте.

– Виссан, – поправил его Куин. – Кажется, это означает «белые пески».

Оливия поплотнее закуталась в плащ. Куин уже больше двух часов расспрашивал Групера, пытаясь подробнее узнать точный путь отряда Руперта вдоль французского берега. Они были в шлюпе, отчаянно пытаясь уйти от погони. Все шло нормально, пока состояние Руперта не ухудшилось, и они побоялись идти дальше.

– Он весь горит, – произнес Групер. – Бормочет что-то о зеленых лугах и тому подобном. И о леди, которая осталась дома.

Оливия повернулась и слабо улыбнулась сержанту.

– Могу я спросить, упоминал ли он имя Люси?

– Точно! Все время, пока мы шли вдоль побережья. Люси и Люси. – Он оглядел ее. – Ваше имя случайно не Люси, мэм?

– Нет, мистер Групер, Люси здесь. – Оливия указала на маленькую собачку, спящую в корзинке у ее ног.

Кустистые брови Групера поползли наверх.

– Скажу вам, я впервые слышал, чтобы люди так переживали из-за собак.

Оливии не хотелось ничего объяснять про Руперта и его привязанность к Люси, поэтому она просто молча кивнула. Куин склонился над картой, заучивая наизусть мельчайшие изгибы побережья. Запахнутый плащ подчеркивал его широкие плечи, скулы выдавались больше обычного. Белая прядь упала на лоб.

– Меня сильнее всего беспокоит присутствие гарнизона в непосредственной близости от хижины. – Куин указал пальцем на место рядом с бухтой, где находился Руперт. – Вы не видели поблизости солдат на учениях?

– Я был там всего полчаса, – ответил Групер. – И не знаю, как вести себя у постели больного. Как только мы положили майора на соломенный тюфяк, я сразу отправился в Англию. У него было мало времени. – Групер покачал головой. – Всякий раз, закрывая глаза, вижу его отца, как он покачнулся и упал на пол. Следовало быть поаккуратнее с его светлостью. А я все выпалил как есть.

– Дело не в вас, – возразила Оливия. – Это ужасные новости подкосили его. Не важно, какие слова вы бы сказали, герцог вполне может потерять единственного сына, которого очень любит.

– Я понял. И могу вас уверить, все до единого солдаты в нашем отряде чувствуют то же самое. Они называли нас «безнадежным предприятием». Потому что никто не ожидал, что мы возьмемся за дело и… – Групер выпятил подбородок. – Знаете, с нами ведь никто не хотел связываться.

Оливия покачала головой.

– Те, кто вербует солдат, не хотели брать нас на службу, и мы постоянно оставались за бортом. Они считали меня слишком старым, хотя я знаю поле битвы лучше любого другого. Кто-то покалечился на войне, и им просто сказали идти домой.

Оливия сочувственно хмыкнула.

– Идти домой! И что дальше? Заняться вязанием? Разве можно велеть солдату идти домой только потому, что он потерял несколько пальцев или стал хромым?

– Но маркиз был с этим не согласен? – перебила Оливия.

– Сначала я тоже переживал. Ясно, что он думал иначе, чем другие. Но потом я понял. И как только это случилось, я последовал бы за ним повсюду.