– У меня такое впечатление, что Сконс не способен притворяться, – заметила Оливия.

– Значит, мои настойки его действительно интересуют. Он даже сказал, что приготовил бы для своего главного садовника мазь от артрита, если бы я дала ему рецепт. Полагаю, этот человек очень страдает после стольких лет, проведенных в сырости.

– Замечательно! – воскликнула Оливия. Получилось не очень искренне. – Прекрасно! И ты больше других этого заслуживаешь, Джорджи. Почему бы тебе просто не махнуть рукой на свою глупую сестру и не болтать с красивым герцогом?

– Ты считаешь его красивым?

Оливия не сразу нашлась, что ответить.

– Несомненно. Думаю, он… – Она прикусила язык. Не хотелось говорить сестре, что она и представить себе не могла мужчину настолько красивого. – Он выглядит вполне достойно.

– А тебе не кажется, что у него странные волосы?

– Нет. – Оливия вспомнила, как шелковистые пряди скользили меж ее пальцев, черно-белые, словно две противоположности, тьма и свет, добро и зло, искушение и сдержанность. Но в основном искушение.

– А мне кажется. Думаешь, если бы я сама приготовила краску, он бы позволил мне их покрасить? Оливия, помнишь ту зебру, что мы видели на передвижной ярмарке? Сконс мне ее напоминает.

– Да, помню, но только герцог совершенно не похож на зебру. Нет, он никогда не станет красить волосы. Не думаю, что он из тех мужчин, кто полагается на уловки. Или даже слышал о них. – Оливия и сама не знала, почему так в этом уверена.

– Я так и не думала.

– Но что же не так? – снова спросила Оливия. – Мне кажется, все идет отлично, Джорджи. Твои шансы на успех в пять раз выше, чем у бедняжки Алтеи. Служанка была права, назвав ее цыпленком. Вряд ли мать Сконса выберет ее.

– Престарелым дамам я всегда нравлюсь. – По голосу Джорджианы было понятно, что она не считает это преимуществом.

– И ты нравишься герцогу. – Оливия заставила себя не сжимать зубы. Кажется, в последнее время она только этим и занималась. – Ваш брак будет заключен на небесах. Только подумай, как будут счастливы мама с папой.

– Ты правда так считаешь? – У Джорджианы было слишком несчастное лицо для женщины, которая вот-вот обручится с герцогом. – Когда мы об этом говорим, все кажется возможным, но за ужином я так рассердилась на тебя.

– За что? Не могу этого понять, Джорджи, милая. По сравнению с тобой я всегда была бесцеремонной дурой, хотя обещаю с сегодняшнего дня вести себя высокомерно, как все в этой семье. Зачем ты вообще смотрела на нас с Джастином?

– Потому что он тоже смотрел.

Оливия откашлялась.

– Он – это герцог?

– Да. – Джорджиана нервно сжимала пальцы. – Когда ты смеешься, он смотрит на тебя. Каждый раз. Я не могла не заметить.

– Прости, Джорджи. Наверное, это все мой глупый безудержный смех, как говорит мама. Он ее тоже раздражал. Завтра я буду вести себя лучше, обещаю. – Оливию охватил стыд, но она к этому уже привыкла. – Я не знала, что вызвала у всех такой ужас.

– Ты не понимаешь. – Джорджиана смотрела на свои сплетенные пальцы. – Ты сидишь в конце стола, но мы все смотрим на тебя. Я чувствовала себя бумажной куклой.

Оливия нахмурилась.

– О чем ты?

– Бледная. – Джорджиана замолчала, а потом добавила. – Хрупкая и бессильная.

– Но это же нелепо! Скажи, что ты хочешь от меня, и я это сделаю. Мне нельзя шутить. Что еще я делаю не так?

– Ты меня не понимаешь. Когда ты смеешься, смеются все.

– Ты, наверное, сошла с ума. Когда это ты видела, чтобы герцогиня улыбнулась, не говоря уже о смехе? А что до твоего герцога, то у Сконса может быть много достоинств, но только вот чувство юмора к ним не относится.

Джорджиана покачала головой.

– Герцог умеет смеяться. Просто он довольно сдержан. Но когда смеешься ты, я вижу, как меняется его взгляд.

– Чушь, – спокойно возразила Оливия, притворившись, будто она этого сама не заметила.

Джорджиана потянула ее за прядь волос.

– У тебя прекрасный смех, Оливия. Когда я смотрела на маму с папой, мне всегда становилось грустно. Они были так поглощены воспитанием из тебя герцогини, что никогда не смеялись вместе с тобой.

На глазах Оливии выступили слезы.

– Джорджи, никогда не слышала от тебя ничего более приятного.

– В твоем смехе столько радости. Именно по этой причине Сконс очарован тобой.

Оливия ощутила сожаление. Она поднялась на ноги и налила себе чай. Ее руки чуть заметно дрожали.

– Это неправда, Джорджи. Ты не должна говорить таких глупостей. Я хохотала, как гиена, и бедняга, наверное, не слышал собственных слов. – Оливия рассеянно положила в чашку три ложки сахара.

– Мужчин не интересуют грубые шутки, Джорджи.

– Наверное. Но всем видно, что ты ему нравишься.

– Я громкая толстая женщина, обрученная с другим человеком, – спокойно ответила Оливия. – Ты неправильно истолковала его внимание, потому что любишь меня.

– Ты не толстая! Ты как персик, помнишь, я тебе говорила?

– Мне все равно. Ты прекрасна и стройна, а я нет. Но Руперту это безразлично.

Джорджиана собралась было спорить, но Оливия подняла руку.

– Твоя фантазия слишком разыгралась оттого, что герцог пару раз глянул в мою сторону. С этой минуты я буду вести себя невероятно заносчиво и напыщенно, так что аристократический дух за нашим столом ничто не потревожит.

Джорджиана нехотя улыбнулась.

– Наверное, ты права. Бедняга ведь потерял жену и сына и, видимо, забыл, как веселиться, если когда-то и умел. Поэтому он и смотрит на тебя, когда ты смеешься.

Оливия молча кивнула. Какая-то упрямая и глупая частица ее души хотела кричать, что Куин принадлежит только ей. Но это ведь нелепо. Она прекрасно знала, что не может покинуть Руперта. К тому же Куин был единственным шансом ее милой сестры занять подобающее положение в обществе.

– Что ты завтра наденешь на бал?

– Думаю, голубое шелковое платье с кружевами «шантильи».

– Ах вот как! В ход пойдет серьезное оружие, – поддразнила сестру Оливия.

– У меня странное чувство, что мать Сконса хочет устроить этот бал в качестве испытания. Разве не удивительно? Она постоянно допрашивает меня и Алтею, словно сравнивает наши ответы с заранее ею одобренными.

Оливия пожала плечами:

– В таком случае ты победишь. В детстве мы только и делали, что проходили разные испытания.

Джорджиана изогнула бровь:

– Ты правда так думаешь? И не пожимай плечами!

– Да.

– Кажется, я тебя понимаю.

– Все, за что нас ругали или хвалили, сводилось к одной цели. Сделать из нас герцогинь.

– Понимаю, почему тебе обидно.

– Правда?

– Потому что ты ни разу не прошла ни одного испытания! – крикнула Джорджиана, разразилась смехом и принялась носиться вокруг дивана, убегая от Оливии, которая бегала за ней, размахивая салфеткой.

Когда вдовствующая герцогиня Сконс устраивала бал, пусть и небольшой, у всех знатных семей в радиусе сорока миль тут же менялись планы. Ни один мелкопоместный дворянин, а тем более человек статусом выше не мог пропустить такое событие, если, конечно, ему не надо было присутствовать на похоронах матери.

А для некоторых и это не было бы достаточным оправданием.

Бал у Сконсов не отличался ничем особенным. Ее светлость никогда не заказывала двести лимонных деревьев, сгибающихся под тяжестью плодов, не усыпала зал орхидеями и даже не заказывала особое фруктовое мороженое у Гантера.

Наоборот, она строго придерживалась заведенного еще до нее порядка: кто-то из предков дважды приглашал на бал самого короля Генриха VIII, каждый раз с разными женами, а другой трижды принимал королеву Елизавету.

Зато зал, где устраивались танцы, был вымыт и вычищен до блеска, нанят маленький оркестр, заказано достаточное количество блюд, а из погребов принесли множество бутылок превосходного вина.