– Но… – с отчаянием начала было Оливия.

– Ты самая счастливая девочка на свете, – с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.

Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.

– Может быть, пора начинать? – предложила Оливия, махнув рукой.

– Верно, – храбро отозвался Руперт. – За дело. – Он начал чуть заметно раскачиваться. – Кажется, слишком много коньяка, – пробормотал он, занимая устойчивое положение.

Но тут достоинство Руперта опало.

– Не действует, – произнес он, опустив взгляд. – А ведь все должно было быть так легко.

Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.

– Попробуй снова, – предложила она.

– Туда?

– Да.

Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.

– Я слышала, что часто не получается с первой попытки.

Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.

– Это же легко, – повторил он.

– Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, – предположила Оливия.

Руперт растерянно посмотрел на нее.

– Ты об этом много знаешь? – В его голосе не было упрека, лишь любопытство.

– Это всего лишь сильный укол в темноте. – Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.

– Я думал, самое важное – размер.

– Кажется, я слышала то же самое, – осторожно согласилась Оливия.

Руперт встряхнулся.

– Он большой. Я знаю.

– Мило!

– Но не работает. – Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. – И это тоже не работает.

Оливия села.

– Ты никогда не лжешь, Руперт?

Он кивнул.

– Мы просто полежим вместе. – Она похлопала по подушке. – А потом скажем им.

– То есть не скажем?

– Это не будет ложью.

– Нет.

– Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.

– Вместе лежали, – повторил Руперт. – Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.

Оливия взяла его за руку.

– Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.

Он широко улыбнулся.

В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:

– Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.

– Зачем так драматизировать. Хотя, – Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, – после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.

– Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.

– Я улыбаюсь, – возразила Джорджиана.

– Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, – заметила Оливия. – Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?

Сестра кивнула.

– Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.

– Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.

– Оливия!

– Дорогая, мое положение продажной женщины тебе на руку. Он попросил мадам Кларисиллу одеть нас как подобает новому статусу.

Джорджиана подняла брови.

– Последствия греха. Уверяю тебя, сейчас я думаю о распутниках совсем по-иному. Мы обе получим совершенно новый гардероб, и я наотрез откажусь носить белые платья и струящиеся ленты.

– Ты не распутница, – возразила Джорджиана. – Ты только подчинилась желанию родителей.

– Всю жизнь мама твердила, что леди должна заботиться о сохранении своего целомудрия, но как только появилась возможность забеременеть от Руперта, она тотчас же об этом забыла!

Джорджиана задумчиво прикусила губу.

– Конечно, ты права. Наши родители слишком уж рады этому браку.

– Да, учитывая куриные мозги Руперта. – Оливия перекатилась на спину. Она чувствовала себя уставшей и печальной: последние остатки коньяка испарились. Уже в десять лет она поняла, что ее замужняя жизнь будет сильно отличаться от жизни других женщин. Но тогда она еще не знала, насколько ужасной может быть действительность.

Мысль о том, что придется завтракать с Рупертом, и делать это на протяжении многих лет, приводила ее в отчаяние.

– Даже если бы маркиз и отличался необычайным умом, наши родители не должны были подстраивать эту встречу, – заявила Джорджиана.

– У него необычайный ум, – пробормотала Оливия. – Таких людей нечасто встретишь. Хотя в его отрывочной поэзии есть что-то трогательное.

– Не знаю, как спросить. Почему мама была так раздражена после ухода герцога и твоего жениха? Я даже в своей комнате слышала ее голос, поэтому не решалась спуститься вниз. Кажется, все прошло как нельзя лучше для нее: бумаги, удостоверяющие помолвку, подписаны, и насколько ей известно, ты уже можешь носить под сердцем будущего герцога. Не говоря уже о том, как она радуется, что я могу стать герцогиней.

– Это все Люси. – Оливия не удержалась от улыбки.

– Люси?

– Собака Руперта. Ты ведь ее помнишь?

– Разве ее забудешь? Конечно, она не единственная собака в свете: у пуделя лорда Филибера уже дурная слава из-за его зеленых лент, но только у Люси уши покусаны блохами.

– Ты злая, – рассмеялась Оливия. – Мне кажется, откушенный кончик хвоста лишил ее всей красоты.

– О вкусах не спорят, но чтобы хвалить Люси, надо быть слепым.

– У нее милые глазки, – возразила Оливия. – А как прелестно выворачиваются ушки при беге!

– Никогда не думала, что это способно украсить собаку.

– Маме она тоже не нравится. Она очень рассердилась, что кто-нибудь важный может увидеть меня с такой собакой.

Джорджиана приподняла брови.

– Разве Люси не едет в Португалию? Мне казалось, Руперт с ней никогда не расстается.

– Он решил, что поездка может быть опасной, поэтому попросил меня заботиться о ней в его отсутствие.

– Это верно. Итак, где же Люси? Когда я пришла, в гостиной ее точно не было. Она на конюшне?

– Ее купают на кухне. Руперт потребовал, чтобы она все время была со мной. Конечно, с ним мама была очень мила, но как только дверь закрылась, дала себе волю. Она считает Люси неподходящей спутницей для будущей герцогини. Поэтому-то и будет сопровождать меня все время.

– Люси не похожа на аристократку. Наверное, все дело в хвосте.

– Или в длинной талии. Она похожа на сосиску на ножках. Зато от нее будет пахнуть по-королевски – мама велела выкупать ее в пахте.

Джорджиана закатила глаза.

– Наверное, пахта придется Люси по вкусу, но какая нелепая мысль.

– Мама также считает, что банты или другие украшения сделают ее более подходящим компаньоном для леди. – За весь этот долгий ужасный день единственной отрадой было выражение лица матери, когда Руперт со слезами на глазах вложил поводок Люси в руку Оливии.

– Люси с лентами на ушах или на хвосте не очень-то симпатична, – твердо заявила Джорджиана.

– Знаешь, что больше всего беспокоит маму? Мне кажется, она боится, что Люси назовут дворняжкой и подумают то же самое обо мне. Значит, банты для Люси и ленты для меня.

– Ты в состоянии заставить замолчать любого, кто скажет подобное. Возможно, мама и приходит от тебя в отчаяние, Оливия, но мы обе знаем: приди тебе в голову мысль сыграть напыщенную герцогиню, ты сделаешь это лучше любого другого.

– Правду не всегда удается скрыть. Посмотри на бедного Руперта и его стебель сельдерея.

– Произошедшее в библиотеке кажется мне странным. После бесед с замужними дамами я поняла, что мужчинам нужна лишь женщина и немного уединения.