- Знаете, кто вы такие?

Ответом ему была тишина. Новобранцы, кто испуганно, кто удивленно переглядывались.

- Вы, наверное, думаете, что теперь являетесь солдатами вспомогательных войск. Это не так. Я не доверил бы вам, даже убирать навоз за обозными мулами не то, что исполнять почетную обязанность — прикрывать в бою фланги легионов. Вы, ни на что не годитесь. Вы свинячье дерьмо, шлюхины выкидыши. Вам, еще только предстоит стать солдатами. То, что вам выдали доспехи, щиты и копья еще ни о чем не говорит. Это лишь потому, что предстоит долгий переход через пустыню, где в любую минуту могут напасть разбойники. Но даже у таких отбросов, как вы должен быть шанс защитить свои жалкие жизни. Кроме того, вы должны отработать кормежку и я имею приказ довести вас до Ламбезиса. Переход, как я говорил, будет долгим и трудным. И это станет вашим первым испытанием. Пройдите его с честью!

Спешу сообщить вам, недоноски, что я всё про вас знаю. Тут среди вас сплошь воры, должники и безродные бродяги. Теперь, все это не важно. Ваша прошлая жизнь — это прошлое. Скоро вы станете, кто, конечно, останется, жив, частью великой и победоносной армии Рима. Вас ждут двадцать пять лет трудов Марса. Соберите в кулак все свое мужество и выдержку, если конечно они у вас есть.

Пока центурион распинался в высокопарных речах, Лоредан, от нечего делать, подошёл поближе. Глядя на хмурые лица новобранцев, никто из которых, похоже не проникся пламенной речью командира и не воспылал желанием отдать добрую часть своей жизни служению богу войны, Лоредан спросил:

- Что, центурион, скверные солдаты?

- Хуже не бывает, господин, — кивнул ветеран. — Александрийцы, вообще народ особый. Как затеять драку на улице, поднять мятеж — они храбры и яростны, словно львы. Но стоит им попасть в действующую армию, сразу поджимают хвост. Будь моя воля, я бы этих александрийцев вообще не брал служить. Обычно, их во флот отправляли. А тут эту шваль — в ауксиларии! Да какие они бойцы?! То ли дело паннонцы [291] или, скажем

фракийцы [292]. Хоть и дикие люди, от варваров, почти не отличаются, однако же, солдаты из них выходят что надо. Или вот хотя бы, сирийские лучники. Они конечно не линейная пехота, но ребята отважные. Вон, посмотрите, — центурион указал на одного из сирийцев. — Ариштар из Антиохии. Он лично прикончил троих германских всадников ножом, когда те сорвали дистанцию и воспользоваться луком, уже было невозможно.

Ариштар и вправду, имел вид человека крайне опасного. Сирийцу было лет тридцать, он был среднего роста, широкоплечий и очень крепкий. Черты лица резкие, хищные, движения быстрые и уверенные, взгляд, как у настоящего бойца — цепкий и жёсткий. Волосы у него были очень коротко подстрижены, усы он не носил, зато лицо его обрамляла бородка, по сторонам завитая колечками, а спереди торчащая заострённым хвостиком. Под стать ему были и другие сирийцы, не люди, а прямо стая волков.

- Да, лучники хороши, — согласился Лоредан.

- Не то слово, господин! — центурион взирал на сирийцев, словно любящий отец на своё семейство. — На них я могу положиться, как на самого себя. А эти…

Он бросил презрительный взгляд в сторону новобранцев и досадливо сплюнул.

- Отчего же их все-таки набрали, если они так плохи?

- Таков приказ, — центурион пожал плечами. — Солдаты всё равно нужны. И эти вполне сойдут, хотя бы для того, чтобы поставить их под первый удар. — ветеран коротко, цинично рассмеялся. — пока противник будет их топтать, легионы успеют выстроиться для боя.

- Но они ведь сами завербовались? — заметил Лоредан. — Значит, все-таки хотят служить?

- Почти все они, либо чьи-то должники, либо бродяги, — поморщился центурион. — Армия их единственный шанс спастись от ответственности, либо стать, хоть кем-то в этой жизни.

Караван продолжил путь после полудня. Двигались вдоль моря, мимо длинных песчаных дюн, над которыми вились бесчисленные чайки, оглашающие окрестности резкими криками. С моря дул приятный легкий бриз, предзакатное солнце висело в небесах золотисто-оранжевым шаром.

Лоредан перебрался в головную часть каравана, где ехали Корнелий Оппиан и Марк Криплиус. Они начали обсуждать торговые дела, а вскоре к этой беседе присоединились греки из числа организаторов каравана и восточные торговцы. Нарбо вышагивал рядом с телегой, в которой удобно устроился Фабий.

- Эх, дружище, — сетовал жулик с видом самого несчастного в мире человека, — когда, теперь мы попьём вино? Готов побиться об заклад, нам очень не скоро встретится приличная таверна, где можно будет повеселиться и отдохнуть душой. Скоро начнётся пустыня, а там, кроме змей и ящериц ничего больше нет. И почему, твой господин не взял, хотя бы один кувшин вина в дорогу?

- Ну почему же, взял, — возразил Нарбо с обычным своим простодушием. — Немного вина мы купили.

- Купили? — тут же оживился Фабий и начал жадным, ищущим взглядом обшаривать тюки и мешки, которыми были нагружены их верблюды. — Где же вино, где этот напиток богов, Нарбо?

Негр неопределенно указал куда-то вперед.

- Там, на одном из верблюдов. Пять больших мехов.

- Я люблю этого верблюда! — заявил Фабий. — Неплохо бы мне на него пересесть. Я даже готов кормить его и чистить, если понадобиться.

И он, проворно выскочив из телеги, пробежал немного вперед, где поравнялся с верблюдом, на котором восседал Манахей — начальник погонщиков их маленькой группы. Бритоголовый ливиец смерил Фабия хмурым подозрительным взглядом. На приветствие Фабия, даже бровью не повёл. Никакого действия не возымела и лучезарная улыбка жулика, разве что сделала погонщика ещё более подозрительным. Видя тщетность своих попыток расположить к себе ливийца, Фабий, тем не менее, не собирался отступать. Тем более, он увидел под грудой других вещей, те самые вожделенные мехи с вином.

- Послушай, уважаемый, — начал Фабий самым заискивающим тоном, на который был способен, — почему бы нам с тобой не поменяться? Мне кажется, на твоем верблюде мне будет удобнее. Уступи-ка мне его. А сам сядь в телегу. Тебе то, ведь всё равно где ехать, ты человек привычный.

Ливиец не удостоил Фабия ни ответом, ни даже взглядом, он продолжал ехать вперед с самым невозмутимым видом. Жулик почесал затылок и сделал вторую попытку.

- Дружище, ты понял, что я сказал? Давай поменяемся.

С таким же успехом, он мог бы обратиться к придорожному мильному столбу [293]. Видя, что случай тяжелый, Фабий задумался. Может, этот ливиец, просто не понимает по-латински? Он обратился к нему по-гречески, но с тем же успехом. Тогда, Фабий начал объяснятся жестами и чтобы привлечь внимание ливийца, прикоснулся к его колену. И тут, наконец, последовала реакция. Манахей резко дернул ногой и пнул ладонь Фабия так, что у того она заныла.

- Руки, — глухо произнёс погонщик.

- Что? — не понял Фабий, скривившись от боли.

- Руки, убери!

Манахей зло посмотрел на жулика.

- Э.э. э, уважаемый…, - Фабий начал растирать ноющие пальцы. — Так ты, говоришь по-гречески! Значит, ты понял, что я тебе тут втолковывал. Так?

Манахей не ответил, лишь раздраженно покосился на жулика, но тот, счёл это добрым знаком, поскольку ливиец, хоть как-то начал реагировать.

- Так как, насчёт того, чтобы поменяться?

- Господин Лоредан, велел не подпускать никого к этому верблюду, — бросил Манахей и помолчав пару секунд, добавил:

- Особенно тебя.

- Особенно меня?! — вскричал Фабий. — Да как… Да что же… Да он меня без глотка вина решил оставить?

Понимая, что ливийца ему не уговорить, Фабий вернулся к Нарбо.

- Представляешь, твой господин лишил меня жизни!

- Как, так? — удивленно произнес Нарбо. — Ты, ведь — жив!

- Какая может быть жизнь без вина, дружище?! — в отчаянии Фабий всплеснул руками. — Господин Лоредан приказал не подпускать меня к тому верблюду! И что мне теперь делать?