Существует несколько рассказов, утверждающих, что старец Федор Кузьмич и Александр одно и то же лицо. Все они сводятся к тому, что кто-либо из людей, служивших в свое время в Петер­бурге, увидев Федора Кузьмича, спрашивал: «Кто это?», а затем с криком: «Это царь наш батюшка Александр Павлович!» — бро­сался к старцу. Тот же просил их молчать либо все отрицал.

За время пребывания в Сибири Федор Кузьмич ни разу не от­крыл тайны своего происхождения. Есть, правда, рассказ некоего купца Хромова, у которого старец доживал последние годы. Будто бы купец накануне смерти Федора Кузьмича прямо спросил у него: «Молва носится, что ты, дедушка, не кто иной, как Александр Бла­гословенный, правда ли это?» И старец ответил: «Чудны дела твои, Господи, нет тайны, которая бы не открылась». Также известно, что после смерти старца Хромов, разбирая его вещи, якобы обнаружил свидетельство о бракосочетании Александра Павловича и Елиза­веты Алексеевны. Почерковедческий анализ подтвердил вероят­ность идентичности записок Федора Кузьмича и Александра.

С учетом этих данных, включая многочисленные предания о старце, можно сделать предварительное заключение: прямая осанка, манера держаться и говорить, доскональное знание во­енной жизни, образованность, осведомленность в государствен­ных делах и прочие приметы позволяют говорить о старце как о человеке, имевшем когда-то отношение к светской жизни и го­сударевому двору.

Любопытна в связи с этим почти криминальная история с под­меной тела фельдъегеря Маскова, поразительно похожего на Александра и погибшего на глазах императора незадолго до его смерти. В 1902 г. энтузиастам удалось найти потомка Маскова Аполлона Курбатова, профессора химий. Он поведал, что в их семье сохранилось предание, будто бы Масков похоронен в со­боре Петропавловской крепости вместо императора. А в конце XIX в. в Сингапуре появилась личность, называвшая себя сыном императора Александра I, прижитого им в Сибири. О дальней­шей судьбе самозванца сведений не сохранилось, но известно, что «повсюду его принимали как высокую особу».

Если все это так, то достойно лишь восхищения, что удалился Александр не в какой-нибудь благостный и спокойный уголок Европы, «чтобы безмятежно наслаждаться добром, утвержден­ным в Отечестве», как мечтал он в юности, а в далекую, холодную, неприютную Сибирь, чтобы долгим тяжелым подвигом добро­вольного отшельничества искупить свой вольные и невольные прегрешения. Не случайно же он сказал после вторжения в Рос­сию армии Наполеона: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу стыд моего Отечества и добрых моих подданных».

Дополнение к гипотезам о возможности появления старца Фе­дора Кузьмича изложил в статье «Одна из последних легенд», по­мещенной в саратовской газете «Волга» от 25 июля 1907 г., некий анонимный автор, подписавшийся инициалами Д. Д. «Из всего этого, — пишет хронист, — я вынес глубокое убеждение, что без признания легенды невозможно нарисовать себе духовный образ покойного Императора Александра Павловича. Именно ею объ­ясняется и исчерпывается та двойственность личности, которая признана многими историками и которая бросалась в глаза всем современникам. Она толковалась вкривь и вкось всеми, кого по­ражала эта невообразимая смесь скрытности и искренности, ве­личия и унижения, гордости и скромности, шума и тишины, вспы­шек характера и уступчивости, царственного величия и сознания ничтожности...»

Существует и версия, основанная на дневниковой записи Алек­сандра: «Моя биография может уложиться в три ночи, которые я не забуду никогда...»

Первая из них, как установлено историками, — убийство отца, невольной причиной и соучастником которого стал он сам.

Вторая ночь, повлиявшая на судьбу Александра, относится к первой интимной после бракосочетания. «Боже! Как она пре­красна! — записывает Александр через два дня после свадьбы. — Я никогда не смогу забыть этой ночи, в которую не сумел, не смог прикоснуться к ее белоснежному атласному телу, слишком пре­красному, чтобы возбуждать тот огонь, что рождали во мне рус­ские женщины одним своим видом».

А вот в последней ночи, как полагают исследователи, кроется главная тайна смерти императора. В его дневнике запись о ней — последняя. И, судя по всему, Александр заранее знал обо всем еще до происшедших затем событий. Как иначе можно оценивать ситуацию, сложившуюся к сентябрю 1825 г., когда император втайне от окружения подготовил все документы, необходимые для отречения от престола? Конверт с необходимыми бумагами был вручен московскому архиепископу Филарету лично госуда­рем со словами: «Хранить до моего личного востребования. В случае моего исчезновения вскрыть...»

Когда было объявлено о смерти императора, государыня засви­детельствовала этот факт. Тело, положенное в гроб, было момен­тально закрыто крышкой, которую потом ни разу не вскрывали. Никаких следов больного монаха, прибывшего в Таганрог вместе с Александром, в доме венценосных супругов не обнаружили. Во всяком случае, садовник Федор, исповедовавшись перед смертью (он умер спустя пять лет после «ухода» Александра) и рассказав известную лишь ему тайну этого «ухода», так и остался в полной уверенности, что российский император Александр I за свои слав­ные и святые дела был взят на небо живым...

Версия эта может показаться неправдоподобной, но ведь и без нее многие русские люди были убеждены, что император не умер, а отправился бродить по стране, называя себя старцем Федором Кузьмичом. Его якобы встречали в Сибири, на Урале, на Волге. Одного «Александра» даже в кандалах доставили в Петербург.

И что удивительно, не казнили, не заключили в крепость, а тихо и незаметно вывезли, снабдив, между прочим, крупной суммой денег и зимней одеждой.

Впервые о том, что царь Александр I и осевший в Сибири вблизи Томска старец Федор Кузьмич, возможно, одно и то же лицо, рассказал в работе «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» Лев Толстой. Но в ней не приводится документальных данных, подтверждающих этот факт. Поэтому историки долгое время расценивали этот сюжет как художественный вымысел великого писателя. Однако в конце 1890-х гг. историк из Томска Виктор Федоров установил, что Лев Толстой в молодости посетил старца Федора Кузьмича и провел с ним без свидетелей целый день. Через несколько лет Толстой напишет удивительную по­весть с интереснейшим сюжетом — «Отец Сергий»... А в конце жизни попытается повторить подвиг старца, ограничив себя во всем, а затем и вовсе уйдя из дому...

Историк Шильдер; знаток эпохи царствования Александра I, утверждал, что Федор Кузьмич ростом, сложением и наружнос­тью был так схож с императором, что сосланные в Сибирь, ви­девшие царя раньше, просто диву давались. Старец, выдававший себя за непомнящего родства бродягу, знал иностранные языки. В его келье висел портрет Александра, к тому же старец имел привычку прикладывать к груди левую руку. Известно, что мир тесен — в сибирской глубинке оказался казак по фамилии Бере­зин, когда-то служивший при дворе. Он прямо заявил, что при­жимать к груди левую руку мог только царь-батюшка.

Судя по документам, цесаревич, будущий царь Николай ІІ, в 1891 г. посетил места, где жил старец в последние годы. Но едва став императором, он приказал уничтожить образцы почерка своего двоюродного прадеда. И все же Федоров нашел в архивах фотокопии документов, подписанных Александром I. Сотрудни­ки научно-исследовательской лаборатории судебных экспертиз в Москве и японские специалисты в Токио после экспертизы пришли к убеждению, что почерк старца и императора принад­лежит одному и тому же лицу.

«47 лет Александр провел в роскоши, соблазнах и грехах», — пи­сал Лев Толстой. Из них 24 года, с 1801-го — на троне. Стал царем после убийства заговорщиками его отца Павла I и всю жизнь каз­нил себя за то, что дал на это согласие. В то же время это был, пожалуй, самый либеральный царь. Он возвратил из ссылки А. Ра­дищева. Более того, он поручил ему разработать указ о раскрепо­щении крестьян. Запрещал ставить себе памятники, несмотря на свою огромную популярность, после победы над Наполеоном. При нем был отменен политический сыск, внедрены многие прогрес­сивные реформы. Императора постоянно мучили угрызения со­вести за участие, пусть и невольное, в убийстве отца, за гибель сотен людей на войнах, которые он вел. Душевные муки привели к мысли об искуплении грехов.