Он отключил связь, и мы какое-то время сидели молча. Машина все так же стояла на обочине. Я слышал, как в лесу поют птицы и тихо рокочет двигатель на холостых оборотах.

— Так я и знала, что это случится, — нарушила тишину Кейт.

Я не ответил, погруженный в собственные мысли и воспоминания о Харри Маллере, который почти три года сидел за столом напротив меня; два бывших копа, чужаки в чужой стране, именуемой домом двадцать шесть по Федерал-плаза. «Тело перевозят в Нью-Йорк для вскрытия, прощание в похоронном бюро в четверг и в пятницу, заупокойная месса и похороны в субботу».

Кейт взяла меня за руку:

— Просто не верится…

В течение многих месяцев после 11 сентября я то и дело присутствовал на поминках, похоронах, заупокойных мессах и поминальных службах, днем и ночью, иногда по три раза в день. И все, кого я знал, тоже жили и действовали по тому же безумному графику, и с течением времени я даже привык налетать на одних и тех же людей в похоронных бюро, церквях, синагогах и на кладбищах; мы просто смотрели друг на друга с выражением, которого не опишешь словами; шок и травма были еще свежи в памяти, но постепенно похороны стали сливаться в общий монотонный процесс, и единственным отличием одних похорон от других была убитая горем семья, всегда отличавшаяся от предыдущей. А потом вдовы и дети-сироты оказывались на похоронах другого копа, куда пришли вместе со всеми, чтобы отдать покойному последний долг, и тоже становились частью скорбящих. Это было выматывающее душу, сюрреалистическое время, один черный месяц за другим, с черными гробами, черными траурными покрывалами, черными лентами и черным похмельем после целой ночи возлияний.

Я все еще помню тоскливое завывание волынок, последний салют и гроб… в котором зачастую почти ничего не было, разве что какая-то часть тела… и как его опускают в могилу.

— Джон, давай я сяду за руль, — предложила Кейт.

Мы с Харри на многих погребениях были вместе, и я помню, как на похоронах Дома Фанелли, когда мы вышли из церкви, Харри сказал мне: «Когда коп вспоминает, что его могут убить на дежурстве, то невольно думает о каком-нибудь тупом говнюке, у которого случился счастливый день. И кто бы мог подумать, что подобное произойдет прямо здесь?»

— Джон, с тобой все в порядке? — спросила Кейт.

И еще я вспомнил мать Дома, Марион Фанелли, — она держалась с потрясающим достоинством, практически игнорируя собравшуюся толпу. Все тогда сосредоточились на вдове и детях Дома, и Харри сказал мне: «Пойдем поговорим с ней. Она осталась одна».

Это напомнило мне, что мать Харри еще жива и нужно включить ее в список тех, кого следует официально уведомить о его смерти.

Кейт уже выбралась из машины и открыла мою дверцу:

— Я сама поведу.

Я тоже вылез и пошел на ее место.

Мы поехали дальше. В полном молчании.

Небо было еще светлым, но дорога терялась в густой тени, а лес по обе стороны уже погрузился в черноту. То и дело в зарослях мелькали чьи-то блестящие глаза и какой-нибудь зверек перебегал дорогу. За поворотом в свете фар застыл олень, прежде чем рвануть в чащу.

— До управления полиции штата мы доберемся примерно через час, — заметила Кейт.

Минут через десять я ответил:

— Задание Харри не имело никакого смысла.

— Джон, выброси это из головы.

— Он мог бы перехватить и сфотографировать все машины прямо на дороге, на пути туда или обратно. Ему вовсе не требовалось забираться на территорию.

— Джон, не думай об этом. Пожалуйста. Теперь ничего уже не исправишь.

— Именно поэтому мне и нужно подумать.

Она бросила на меня взгляд:

— Ты действительно считаешь, что это Бэйн Мэдокс?

— Косвенные улики и все мои инстинкты говорят, что да. Но мне требуется больше фактов, прежде чем я его убью.

Мы вернулись на шоссе пятьдесят шесть, идущее на юг, обратно в сторону Саранак-Лейк и штаб-квартиры полиции штата в Рэй-Брук, или на север, к Потсдаму и к моргу, куда, наверное, уже привезли тело Харри.

Кейт хотела было повернуть налево, к Рэй-Брук, но я сказал:

— Сворачивай вправо. Поедем взглянем на Харри.

— Но, Том… — начала было она.

— Ты не сделаешь особой ошибки, если поступишь прямо противоположно тому, что приказал Том.

Она чуть помедлила и повернула в сторону Потсдама.

Через десять минут мы проехали коричневый указатель, известивший нас, что мы покинули Адирондакский парк.

А еще через несколько миль мы прибыли в Саут-Колтон, где я тут же заметил Руди — он трепался с каким-то типом, заливавшим бензин, — и сказал Кейт:

— Заверни-ка туда.

Она свернула на заправочную станцию. Я высунулся из окна и позвал:

— Эй, Руди!

Он подошел к нашей машине и спросил:

— Ну и как вы там, все наладили?

— Ага. Лед снова можно готовить. Я передал мистеру Мэдоксу, что вы посоветовали мне требовать деньги вперед, и он расплатился наличными.

— Ох… вам вовсе не надо было…

— Он здорово разозлился на вас, Руди.

— О Господи!.. Вам не стоило…

— Он хочет вас видеть. Нынче же вечером.

— Ой Господи!..

— Как проехать в окружную больницу в Потсдаме?

— Э-э-э… ага… ну, просто езжайте по шоссе пятьдесят шесть, на север. — Он объяснил мне дорогу до больницы, и я сказал:

— Когда увидите мистера Мэдокса, передайте ему, что Джон Кори тоже хорошо умеет стрелять.

— О'кей…

Кейт выехала обратно на шоссе, и мы помчались в сторону Потсдама.

— Это звучало как угроза, — заметила она.

— Для того, кто знает за собой вину, это и впрямь угроза, а для невиновного просто странное заявление.

Она не ответила.

Тут мы выехали на открытое пространство, вдали показались дома и маленькие фермы. Послеполуденное солнце бросало длинные тени на вздымающиеся вокруг холмы.

Мы почти не разговаривали: не хочется болтать, когда впереди тебя ждет осмотр мертвого тела.

Я все думал о Харри Маллере; трудно было смириться с мыслью, что он мертв. Я припомнил подробности нашего последнего с ним разговора и никак не мог решить, то ли у меня сразу возникло тогда неприятное чувство по поводу его задания, то ли к такой мысли привели последующие события. Трудно сказать. Ясно одно — если у меня и не было в пятницу такого отвратного предчувствия, то теперь появилось.

Минут через двадцать мы въехали в симпатичный университетский городок Потсдам, на северной окраине которого нашли больницу «Кантон-Потсдам».

Поставили машину на стоянке и вошли через парадный вход в маленькое краснокирпичное здание.

В вестибюле имелось справочное бюро. Я представился и спросил даму в окошке, где находится морг. Она направила нас в хирургическое отделение, служившее, как она сообщила, также и моргом. Это не слишком хорошо характеризовало местных штатных хирургов, и будь я в более приличном настроении, то непременно поиздевался бы над таким обстоятельством.

Мы прошли несколькими коридорами и нашли пост медсестры хирургического отделения.

Там торчали два местных полицейских — трепались с сестричками. Мы с Кейт предъявили свои документы, и я сказал:

— Мы прибыли для участия в опознании тела Харри Маллера. Вы приехали вместе с телом?

— Да, сэр, — ответил один из копов. — Мы сопровождали машину «скорой помощи».

— Еще кто-нибудь здесь есть?

— Нет, сэр. Вы первые.

— Кого-то ждете?

— Ну, парни из ФБР должны подъехать, из Олбани. И еще ребята из отделения бюро расследований по штату Нью-Йорк.

У нас было мало времени на осмотр тела Харри, прежде чем сюда нагрянет целая команда.

— Судмедэксперт здесь? — спросил я.

— Да, сэр. Она произвела предварительный осмотр тела и составила опись личных вещей. И теперь ждет полицию штата и ФБР.

— О'кей. Мы сейчас тоже этим займемся.

— Мне нужно вас обоих записать.

Мне этого вовсе не хотелось.

— Мы здесь неофициально. Покойный был нашим коллегой и другом. Мы просто отдаем последний долг.