— Но пока что я подожду. Пока что подожду, — промурлыкал Малышев и ухмыльнулся своей фирменной улыбкой. Да, если уж он ждал столько лет, то сможет подождать и еще чуток. Еще как сможет.

— А то как же, — прошептал майор и провел пальцем по карте, сначала снизу вверх, потом слева направо, рисуя крест.

Первое ноября, суббота, осталось в памяти Сергея Одинцова как один из самых радостных дней в жизни.

Похудевший килограмм на пять от скудной еды, он бродил по коридору корпуса, в котором жил, не зная, чем бы заняться. Сейчас он бы душу продал вместе с мизинцем на каждой руке за телевизор или за хорошую книгу. Что угодно, но только не бесцельное существование овоща, существование, от которого начинал цепенеть разум. Бесконечное ничегонеделание было самой тяжелой пыткой, какую он только испытывал за всю свою жизнь.

Друзей, даже просто приятелей, с кем можно поговорить, Одинцов так и не нашел. Все ходили либо своими сплоченными кучками, либо поодиночке, зыркая на любого, подходящего ближе, чем на метр, такими глазами, будто готовы были либо убить, либо убежать без оглядки. Сергей (и без того с трудом заводивший друзей), глядя на них и вовсе терял всякое желание общаться. Лучше уж бродить одному по коридорам или сидеть в своей комнате, чем разговаривать с такими.

Поэтому весь его день состоял из шатания туда-сюда по корпусу, еды и сна. Казалось бы, от такого времяпрепровождения он должен был поправиться, но он наоборот похудел, а принудительный отказ от спиртного и сигарет (ни тем ни другим он не злоупотреблял и раньше) привел к тому, что Сергей чувствовал себя не смотря ни на что лучше, чем за многие последние годы.

Он много думал о том, что происходило там, снаружи, и это в какой-то степени помогало ему не впасть в состояние, в котором, похоже, оказались многие из вынужденных пациентов Санатория. Эту болезнь Сергей называл про себя «синдром шизика» — не очень умно и изящно, зато верно. Симптомы у «шизиков» были просты: бормотание под нос, поглощение пищи в неимоверных количествах и, самое главное, абсолютно пустой, ничего не выражающий взгляд. Эти люди либо стояли поодиночке около стен, либо сидели на стульях и смотрели на то место, где раньше стоял телевизор. Они никому не мешали, но все равно заканчивалось все одним и тем же: рано или поздно очередной «шизик» исчезал, как будто его и не было. Приходили ли к ним по ночам «зубные феи» в образе вооруженных солдат, Сергей не знал, но полагал, что что-то в таком духе и происходило.

Он и сам иногда ловил себя на мысли, что смотрит на какую-нибудь точку на стене, а когда очухивается, то не может вспомнить, о чем думал последний час или полтора. Его это пугало, и пугало сильно, поэтому он всегда старался о чем-то размышлять, спорить сам с собой… про себя, конечно, не в слух. А ночью приходили мысли о том, что как только он начнет разговаривать вслух, то и к нему придут добрые дяденьки и уведут туда, куда уводили всех «шизиков» до него.

А потом, 1 ноября, в субботу, размеренное, сонное течение его жизни в «Санатории» изменилось к лучшему, и он всегда вспоминал то событие, как одно из лучших, что когда либо происходило с ним.

Сергей сидел за столом около стены и с отвращением смотрел на плавающий в тарелке то ли борщ, то ли щи, не разберешь. Повар в этой столовой отличался особым равнодушием к выходящей из его рук пище. Мало того, что выглядело неаппетитно, так еще и на вкус, как правило, отвратительно. Бывало конечно, и… Нет, лучше попробовать.

Одинцов осторожно, словно это была отрава, а не еда, зачерпнул ложку супа, посмотрел на нее несколько секунд (в памяти мелькнул эпизод из старого мультика про Тома и Джерри, в котором ложка, опущенная в приготовленную миску с какой-то гадостью, превращалась в головешку). Посидев так с полминуты, он мысленно плюнул и быстро проглотил суп. Сморщился, но, к своему удивлению, понял, что сегодня, похоже, у повара был удачный день: «борщещи» были вовсе не отвратительными, а просто безвкусными.

Сергей взял солонку, заляпанную чем-то от прошлых трапез, и стал на глаз сыпать соль. Кашу маслом не испортишь, так что хрен с ним, этот суп все равно уже испортить нельзя. Поэтому со спокойной совестью…

— Вот он, красавец, трескает! Здорова, Серый!

Сергей выронил солонку из разжавшихся пальцев, оборачиваясь на звук до боли знакомого голоса. Он даже не обратил внимания на то, что брызги супа разлетелись во все стороны; он глядел только на Мишку, бледного Мишку Свердлова, с широкой улыбкой стоящего напротив.

Когда они наобнимались и, немного смущенные, сели за стол, к Сергею, наконец, вернулся дар речи.

— Слушай, Миха, не представляешь, как я рад тебя видеть!..

— Не представляю? Еще как представляю. Я тут чуть с ума не сбрендил, пока они надо мной тряслись, как наседка над яйцами.

— Кто — они?

— Военные, кто ж еще, — Мишка замолчал и прикоснулся к кончику носа указательным пальцем. — Ты думал, я на пляже отдыхал что ли?

Сергей покачал головой:

— Нет, конечно. Если уж начистоту, то я думал… ну…

— Знаю, — перебил Мишка. — Если бы они нашли то, что искали, я бы тут и не сидел.

— Ясно, — после паузы сказал Сергей и улыбнулся. — Хорошо, что не нашли. Не знаю, правда, о чем ты.

— И не надо, — Мишка тоже улыбнулся. — Не представляешь, как мне надоели эти бесконечные анализы и проверки. Наверное, литра два крови из меня выкачали, не меньше. Глянь, какие синяки! На улицы менты если бы остановили, так сразу утащили б к себе как заядлого наркомана.

— Ты особо-то не радуйся, здесь тоже этого никто не отменял, — усмехнулся Сергей, глядя, как Михаил закатывает рукава рубашки. — Хоть и не в таком количестве, но…

Неожиданно Мишка привстал и помахал кому-то рукой. Одинцов обернулся и посмотрел через плечо на небольшую группу растерянно осматривающихся людей.

— Эй! Эй, Степаныч, Аня, идите сюда! — Мишка энергично махал рукой, словно пытался остановить такси в час пик. Сергей украдкой улыбнулся: все тот же никогда не унывающий и шумный Свердлов.

— Надеюсь, дружище, ты не против, если за твой богатый стол сядут мои приятели по несчастью? — Мишка с улыбкой посмотрел на Сергея.

Одинцов ничего не успел ответить, как к столику подошли двое: коренастый, лысый мужик, выглядевший так, словно совсем недавно сбросил килограмм двадцать веса, и симпатичная девушка в легком свитере и джинсах, довольно высокая, с хорошей фигурой и лицом, отдалено напоминающим какую-то известную актрису. Даже неровно отросшие почти до плеч волосы придавали ей странный шарм, и, не взирая на заострившееся бледное лицо и темные круги под глазами, она все равно выглядела неплохо. «Даже очень неплохо», — подумал Сергей, с трудом отводя от нее взгляд.

— Серег, познакомься… Это Вячеслав Степаныч, сержант из местных.

Мужчина протянул широкую ладонь и сказал:

— Здорово. Мишка много говорил о тебе. Вячеслав Крохин, сержант… бывший сержант этой проклятой части.

Сергей неловко встал, зацепившись коленом за стол, отчего задребезжала ложка. Рукопожатие у сержанта было под стать облику, Сергею даже показалось, что у него затрещали косточки пальцев.

— Сергей. Очень рад. Присаживайтесь, можете взять перекусить чего-нибудь, пока еще не все растащили.

— Знаю я, как тут кормят, — вздохнул сержант, бросая мрачный взгляд на рядового на раздаче. — Ладно, пойду, возьму чего-нибудь. Аня? Миха?

— Возьми мне тарелку супа, Слав, если не сложно, — ответил Мишка, девушка отрицательно качнула головой.

— Тебе? — сержант посмотрел на Сергея, тот покачал головой.

— Не, ничего не надо, я уже.

Сержант с мрачной ухмылкой пожал плечами.

— Как скажешь. Хотя, я бы не стал это есть, — он пошел к раздаточной стойке, ловко, не смотря на свой рост, лавируя между столиками с апатично жующими старожилами Санатория.

— О чем это он? Нет, суп, конечно, не ахти какой, но… — Сергей в недоумении посмотрел на свою тарелку и почувствовал, как краска стыда заливает лицо. В тарелке лежала солонка, которую он выронил пять минут назад.