Привык быстро — выбора не было, либо привыкаешь, либо тебя выгоняют. Мне же, сами понимаете, последнее было не с руки. Да и втянуться в подобную жизнь было не так уж сложно: тебе всегда скажут, когда вставать, когда есть, когда ложиться спать. При этом не думаешь, чем бы этаким поужинать, что дали — то и жуй.
(Небольшая пауза.)
На десятый день меня и еще двух парней — не помню имен, да и не важно — отправили таскать шпалы на отдаленный объект. Ехали долго, часа два. Сначала была более-менее накатанная колея, но километров через пятнадцать «дорога» кончилась, и наш «УАЗик» стало трясти дай бог. Помнится, я чуть не сблевал, сильно уж укачало.
Выгрузили нас троих и старшину около небольшого военного полигона, заставленного здоровенными цистернами. Вокруг были сплошные топи: похоже, единственная дорога сюда была той, по которой мы приехали.
Мы выбрались из душного «козла», и к нам тотчас подошел «летеха» едва ли старше меня в отутюженной форме. Старшина показал пропуск молодому лейтенанту и, как я помню, поинтересовался, «какого, собственно, х…я, его и троих „салаг“ притащили сюда?», на что последний ответил, не его, сержанта, мол, дело. При этом выражение морды у него было минимум полковничье.
«Лейтековник» приказал нам следовать за ним, и мы послушно потопали в сторону палаток, разбитых метрах в двадцати от пропускного пункта. Там нам выдали противогазы и объяснили задачу: мы должны растаскать железнодорожные шпалы, тут и там валяющиеся между цистерн. Один из нас вполне справедливо поинтересовался: что в цистернах, если им выдают противогазы, и не опасно ли будет там работать, на что получил ответ: «В цистернах ракетное топливо. Еще вопросы есть, боец?». Вопросов не было, а должны были бы возникнуть, если бы я вдумался — какого хрена здесь делать ракетному топливу да еще в таких бочках? Извините…
( Затяжной влажный кашель, человек сплевывает.)
Так о чем бишь я? А, ну да, цистерны…
Цистерны стояли не очень плотно друг к другу и были порядком ржавые. Между ними в желтой траве торчали шпалы, похожие на ребра какого-то динозавра. Выглядело все как-то удручающе и заброшено. Сержант — старый говнюк — приказал начинать, а сам закурил. Ну, мы начали.
(Мужчина ненадолго умолкает.)
Тяжело было, помню. Даже втроем тяжело. Воздух из-за болот влажный, дерево отсырело, и каждая шпала весила, наверное, раза в два больше. Мы стаскивали их на свободный пятачок и складывали кучей. Ужей в траве была тьма, и у меня замирало сердце, когда они резво выскальзывали из-под шпал и сапог — не люблю я змей с детства. Дышать в противогазах уже через пять минут стало невозможно, мы их сняли. Следом сняли и все остальное, остались голыми по пояс, слишком уж пекло солнце — и плевать нам было, ракетное топливо в цистернах или газ «зарин».
( Короткая пауза.)
Лучше бы там был зарин.
( Снова пауза.)
Погода начала портиться где-то часа через три после того, как мы начали работать. Поднялся ветерок, который быстро свежел, откуда-то нагнало облаков, и солнце почти полностью скрылось за ними. Похолодало, и мы снова напялили «хэбэ», хотя уже почти не работали, так, вяло таскали по шпале раз в десять минут, постоянно глядя на наливающиеся тучки. Налетела мошкара, но почти так же быстро как появилась и исчезла.
Час спустя пошли чего-нибудь перекусить: все равно было ясно понятно, что сегодня работать больше не придется. Сержант притащил по банке тушенки на брата и по два ломтя хлеба. Пока ели, погода окончательно испортилась. Небо затянуло, ветерок стал не просто свежим, а уже, казалось, примораживал. Упали первые капли дождя, и вдруг все затихло. Мы даже посмеялись немного, мол, готовилось, готовилось, да ничего не выкакалось. Впрочем, каждый, наверное, понимал, что «выкакается», да еще как.
Я первым увидел пелену дождя, накатывающуюся с севера, с топей. Это было похоже на сплошную свинцовую завесу, и я, всю жизнь проживший в городе, даже не сразу понял, что к чему. Как завороженные мы смотрели на стену воды, обманчиво медленно катившуюся на нас. Выглядело впечатляюще, как будто мир вдалеке растворился в серой мути. А потом долбануло так, что я аж подпрыгнул на месте и чуть не наложил в штаны.
Сержант заорал, чтобы мы бежали в палатку, и сам тотчас рванул к ней. Мимо нас пробежали солдаты и начали натягивать брезент на какие-то ящики. Первый настоящий порыв ветра ударил нам в спину, и на миг возникло чувство, будто летишь. А потом нас догнала пелена дождя.
Промок я мгновенно. Нет, вы, наверное, думаете, что это такая фигура речи, да? Как в книжках? Так вот, ни черта подобного: только что я был сухой — ну, чуток потный — и вдруг стал мокрым. Абсолютно, я имею в виду, хоть выжимай.
(Снова пауза. Человек поднимает с земли что-то, подозрительно похожее на ножку стула, кидает в огонь. Сноп искр на мгновение «ослепляет» оптику камеры.)
К вечеру разыгралось не на шутку. Я таких гроз не видел за всю жизнь — думал палатки вокруг сдует нафиг. Молнии били прямо вокруг лагеря. Выбегал поссать и думал о том, как бы тебя не смыло по пути, до того сильный ливень шел. Ну и ветер на открытом пространстве — сами понимаете, бежал и чуть ли не взлетал.
За ночь дождь поутих, но молнии сверкали все так же, если не сильнее. Вся палатка озарялась этим голубовато-белым светом, будто боженька решил сфотографировать всех нас и использовал по случаю самую мощную вспышку из своего арсенала. Спать было некомфортно, холодно и сыро, но выбора особого не было. Где-то около двух вырубился свет: похоже, что одна из молнии все-таки долбанула в какой-то щиток или подстанцию. В темноте вспышки казались еще яростней. Уснул я ближе к утру, когда вся феерия пошла на убыль.
Часов в семь вылезли наружу. Все вокруг — палатки, трава, бетон, люди — мокрое и от этого еще более неприглядное. В дальнем от нас конце площадки с цистернами я увидел обгоревший обломок столба, неподалеку от которого толклись люди. Мимо прошли два солдата с противогазами в руках. Старшина матюгнулся сквозь зубы и пошел в ту же сторону; мы, естественно, следом.
Военные стояли полукругом рядом с одной из цистерн и что-то обсуждали. Еще издали мы заметил, что все были в противогазах, поэтому решили за благо натянуть свои. Встречавший нас вчера лейтенант что-то втолковывал одному из рядовых, махая рукой в желтых резиновых перчатках в сторону столба. Подойдя поближе, я понял, что произошло.
Ночью молния ударила в столб, и его верхний конец упал на ближайшую цистерну, ржавый бок которой не выдержал и треснул. Мутно-желтый поток похожей на гной жидкости вяло сочился через трещину и, стекая по железу, исчезал где-то в мокрой траве. Я, хотя и был в противогазе, невольно задержал дыхание — от того места, куда стекала жидкость, поднимался легкий парок.
Лейтенант сказал:
«Надо оттащить в стороны шпалы. Иначе…»
Я понял, что он имеет ввиду: жижа не могла спокойно перелиться за границу площадки, этому мешали три подгнивших бревна.
Лейтенант заметил нас с сержантом.
«А, это ты. Видишь, как оно вышло, не убрали вчера твои „орлы“ все деревяшки…»
Сержант ответил в духе того, что, мол, никому это не было надо, и вообще начался дождь.
Лейтенант кивнул и сказал что-то вроде:
«Давай, сержант, бери перчатки и оттаскивайте эту хрень в сторону, а я…».
Сержант прервал его:
«А с какого мы должны лезть в ваши дела? У вас тут вообще-то ЧП, надо бы сообщить».
«Сообщить мы не можем, гроза повредила телефонную линию, а атмосферные помехи еще слишком сильные, рации только трещат впустую. И вообще, ты меня не дослушал: первое, это был приказ, а второе — я вам помогу».
Не знаю, какой именно довод из двух повлиял на нашего старшину. Он поиграл желваками и приказал нам одеть перчатки. Когда мы были готовы, лейтенант повернулся к нам и сказал:
«Испарения не опасны, краткосрочный контакт с кожей тоже. Хотя неприятных ощущений на следующий день поимеете, уж поверьте, я знаю, так что лучше не снимайте перчаток».
