(Пойдем, посмотрим.)

Шарф нехотя кивнул и подошел ближе. Они втроем обошли здание, ища вход. Наконец (как назло, с противоположного торца) обнаружилась некогда застекленная — а теперь разбитая — двустворчатая дверь. Обожженный некоторое время смотрел на присыпанные снегом осколки стекла, потом осторожно переступил через них и вошел внутрь.

Очки подошел к стоящему в темном холле гостиницы отцу Ани. Слабый солнечный свет почти не разгонял сумрак, но им это было и не нужно.

(Чувствуешь?)

Семенов кивнул. Легкий запах дыма, который был бы незаметен для обычного человека, для них казался густым, наполненным ароматом горящей древесины шлейфом. Кто-то жег костер там, в глубине этого покинутого здания. Жег не для еды — в дыме не было и намека на готовящуюся пищу, только едкий запах горящей обивки и мебельного лака; просто некто хотел согреться, вот и все. Обожженный уверено направился к лестнице, едва заметной в падающем из пыльного окна косом луче света. Очки и Шарф пошли следом. Теперь каждый из них чувствовал, что костер горит где-то на втором этаже. А вокруг него собралось около двух десятков диких.

(Осторожней, не порежьтесь.)

(Спасибо.)

Очки перешагнул через груду битых стекол, поблескивающих на верхней лестничной площадке как древние и жутко грязные драгоценные камни. Небольшой пожарный щит лежал тут же, раскуроченный до неузнаваемости. В разбитое окно с легким свистом ветер задувал ворох снежинок, оседавших на истоптанный ковер белым пушистым слоем.

Они зашли в коридор: здесь запах дыма чувствовался гораздо острее и был довольно неприятен из-за наполняющих его химических соединений горящей пластмассы, лака и краски. Обожженный сморщил лицо, обнажая кривые зубы и пошел вперед, в дальнюю по правой стороне комнату. Ему не надо было оглядывать все вокруг, чтобы понять, где именно собрались дикие. Запах безошибочно вел к их лежбищу.

Они дошли до места, где коридор расходился в разные стороны под прямым углом. Справа дверь одного из номеров была открыта, на стену напротив падали странные пляшущие тени, очерченные багровым отблеском огня. Обожженный несколько долгих секунд смотрел на этот завораживающий танец, потом пошел вперед, не особо скрываясь. В конце концов, дикиеуже знали, что они тут, никто из троих в этом не сомневался. Семенов первым подошел к порогу комнаты, через плечо заглянул Очки, и его лицо тотчас скривилось в гримасе брезгливости.

Комната выглядела как свалка — другого определения просто не подобрать. По углам громоздились кучи мусора, в основном состоящего из объедков разной стадии гниения. Воздух дрожал не только от потоков горячего воздуха над костерком в центре комнаты, но и от жужжания мух, которых были сотни, если не тысячи. Благодаря своему странно искаженному обонянию вновь пришедшие не чувствовали вони (их мозг просто отсекал отвратительные миазмы, поднимающиеся от разлагающихся объедков), но догадаться каковобыло жить здесь труда не составляло.

Зараженные сломали перегородки между двумя номерами; унитаз в центре получившейся большой комнаты выглядел весьма импозантно. На раздавленной голубого цвета душевой кабинке спали два существа неопределенного пола. Сами дикие— выглядевшие действительно как завшивевшие обезьяны, вытащенные из самого сердца непроходимых джунглей — валялись то тут, то там, по возможности как можно ближе к живительному огню костерка. Троица сидела лицом к двери, один (точнее одна, Очки увидел, что это женщина с провалившимся то ли от сифилиса, то ли от мощного удара носом) жарила на костерке какой-то неприглядного вида кусок мяса. Он видел, как кусок странно шевелится, но решил не заострять на этом внимания — и без того съеденный утром хлеб с сыром стоял где-то в районе гланд.

Один из сидящих мужчин в рваном полицейском тулупе на голое тело, поднял косматую голову и посмотрел на стоящих в дверном проеме людей. Свет костерка трепещущими извивами пламени отражался на его белых глазах.

(Вы пойдете с нами.)

Шарф взглянул на Обожженного, но промолчал. Даже не смотря на отсутствие в его глазах зрачков по ним легко можно было прочитать изумление. Мужчина на корточках протянул руку, его пальцы легли на рукоять топора, который раньше висел в пожарном щитке. Здоровяк слегка приподнял топор, свет тускло блеснул на лезвии, покрытом чем-то бурым.

(Вы. Пойдете. С нами.)

Волна кислого запаха наполнила помещение, перемешиваясь с чудовищной вонью отбросов. Некоторые спящие на полу дикие заворочались, просыпаясь. Мужчина в тулупе склонил голову набок, на его грязном лице отразилось усилие, когда он ответил.

(Зачем?)

Очки и Шарф сморщились: ответ, составленный телом дикого был наполнен звериным любопытством и не менее звериным ароматом давно не чищенной клетки больного смертельной болезнью зверя. Обожженный с любопытством смотрел на создание, деградировавшее почти до неузнаваемости, но ставшее от этого не менее — а то и более — опасным. Как раз то, что нужно.

(Мы дадим вам еду.)

По комнате словно пронесся невидимый поток, пробуждающий всех остальных от зыбкого, больше похожего на смерть сна. Они зашевелились, послышался шорох сползающих газет, шлепнули чьи-то босые ноги, кто-то приглушенно не то застонал, не то зарычал. Кажется, ему удалось привлечь толику их внимания.

Пастух огляделся кругом, глядя на встающих со своих мест подобия человеческих существ. Наконец он снова посмотрел на ждущего Обожженного, ухмыльнулся, обнажая гнилые зубы людоеда.

(Еда. Мы пойдем.)

Со всех сторон накатывали волны вонючего одобрения остальных полуголодных дикарей, живущих в этой искусственной пещере. Женщина, которая, казалось, позабыла про свой кусок мяса, издала гортанный звук одобрения и победоносно впилась в мягкую плоть желтыми зубами. Что-то с неприятным звуком чавкнуло, влажно хлюпнуло и из открывшейся на боку куска прорехи выпало несколько жирных личинок. Женщина равнодушно подобрала их с пола грязными пальцами, затолкала в рот и улыбнулась широкой довольной улыбкой. Обожженный развернулся, собираясь выходить и посмотрел на остолбеневших Очки и Шарфа; странная желчная ухмылка исказила изуродованное лицо.

Милые парни. Особенно эта безносая лапочка. А ведь они с ней еще и спят.

Очки успел отойти на пару шагов вглубь коридора и уже там выблевал свой завтрак на грязный пол.

Сейчас Обожженный, Очки и Шарф стояли на дне небольшого, промытого дождями оврага, и с любопытством наблюдали за тем, как их нежданно найденные союзники идут в сторону коттеджного поселка из полу-десятка дорогих домов. Точнее, любопытство было только на лице Семенова, да и союзниками дикихназвать было нельзя — так, пушечное мясо. От воспоминания о мясе желудок Очков скрутило судорогой, рот наполнился кислятиной, он сплюнул на свежий снег желтоватую клейкую слюну. Шарф невозмутимо посмотрел на него, ничего не сказав.

(Интересно, там кто-нибудь есть?)

Обожженный кивнул.

(Есть.)

(Те, кого… мы ищем?)

(Не знаю.)

(Почему мы ждем?)

(Я хочу посмотреть, кто там. Если это не те, кто мне нужен, то пусть их.)

Обожженный обернулся, посмотрел на Пастухов, усмехнулся.

(В конце концов, я обещал им еду.)

— Что они, черт побери, делают? — спросил Николай. Он расположился около окна, слегка приподнял одну из шторок. Рядом, нервно покусывая губы, стояла Аня, уже одетая в ярко-красную «аляску». Ольга широко раскрытыми глазами смотрела на вроде бы бесцельно шатающихся туда-сюда оборванцев.

— По-моему, и так ясно, — заметил Олег. — Достаточно только посмотреть на них.

— Где Антон? — нервно спросила Аня.

Ответил Мишка:

— Он пошел вниз, там Макс и Сергей в гараже. И если кого-нибудь интересует мое мнение, то надо брать ноги в руки и сматываться отсюда как можно скорее. С одним пистолетом и карабином мы их только разве что разозлить сумеем.