— Что-то тебя давненько не видно в «Бедняках», — сказал Бен, насыпая в сумку медные прокладки — Бун покупал их для ремонта насоса у Стинсона.

— А я там давненько не бывал, — ответил Бун.

Остальные посетители скобяной лавки переглянулись и усмехнулись.

Но Буну Диксону все было нипочем. Теперь он прекрасно обходился без виски — он был пьян Лидией Монтгомери.

Про Лидию и Буна знал весь город. Весь, за исключением доктора Адама Монтгомери.

В Лидии появилась какая-то мечтательная томность. Щеки ее розовели, как дикие розы, в обрамлении завитков волос. Ее губы были теперь всегда приоткрыты, ей приходилось напоминать себе, что надо сдвигать колени поближе, когда сидишь. Поутру Лидия натягивала на себя какую-нибудь одежду лишь для того, чтобы позднее Бун ее раздел.

Любовь заразна, и Буну с Лидией удалось заразить чуть ли весь город.

Вилли пересчитывал в подсобке банки с кукурузой, и вдруг за спиной у него выросла Дот. Она что-то прошептала ему на ухо, и он отложил свой блокнот.

— А что бы подумали люди, если бы узнали то, что знают эти банки? — спросил он, расстегивая пуговицы на ее блузке.

Задрав ногу на бочку с салом, Дот отстегивала чулки от пояса.

— Наверное, согласились бы платить нам по доллару сверх обычного за каждый обед.

Может быть, это страсть сделала ее матку более гостеприимной. А может, женщина сама подсознательно этого желала. Но как бы там ни было, когда у Лидии случилась задержка, она не сомневалась, что носит под сердцем дитя Буна Диксона.

К ее собственному изумлению, ее захлестнуло радостное тепло и умиротворение, какого ей еще не доводилось испытывать. Она станет женой Буна и матерью его ребенка. Она научится готовить и шить, будет прибираться у него в доме. Она будет жить ради любви к нему, а он, в свою очередь, обеспечит ей спокойствие и счастье. Обо всем этом Лидия собиралась поведать Буну. Она села в машину и поехала в Стрингтаун, больше не тревожась о том, что ее могут увидеть.

Стрингтаун не из тех мест, которые можно найти на карте, однако все жители Липерс-Форка отлично знали, где пролегают его границы. Там было удобно жить, только если твое занятие предполагало частые визиты на свалку, железнодорожные пути и на реку — больше никаких достопримечательностей там не имелось. Зато природа красивая, что правда, то правда: скалистые выступы, плачущие родниками и поросшие папоротником и мхом. Но как раз из-за этих красот у местных жителей в кармане водилась вошь на аркане. Скалы были крутые, ни одного ровного местечка — даже коз выпасать негде, а если к голым каменистым склонам кое-где и приставало немножко почвы, она была настолько истощенной, что даже сорняки вяли.

Если по дороге на свалку из мусоровоза вываливался старый холодильник, сломанный стул или лысая шина, жители Липерс-Форка считали себя благотворителями. То, что в Липерс-Форке называлось мусором, в Стрингтауне ценилось на вес золота.

Но Лидия, лавируя между колдобинами на рыжей глинистой дороге, ничего этого не замечала. Она не замечала клубящегося над свалкой дыма и брошенных, обчищенных и ржавеющих на обочине машин. Не замечала пялившихся на нее как мышь на крупу босоногих и чумазых детишек в полинялых комбинезонах и доставшихся от старших сестренок платьях. Влюбленная женщина — что скаковая лошадь в шорах.

Увидев накорябанную на почтовом ящике надпись «Диксон», она свернула на узенькую дорожку. Гравий перешел в глину, глина — в грунт, а грунт — в траву. И когда впереди, наконец, замаячил дом Буна, шоры Лидии начали потихоньку сползать.

Старая развалюха оказалась меньше гаража при доме Монтгомери. Тут не было даже подъездной дороги, только вытоптанная в траве тропка. Лидия осторожно взошла по ступенькам, и вдруг ей прямо в ноги метнулась курица.

Женщина постучала в дверь, но никто не ответил. Она подергала за ручку, оказалось не заперто.

Стоило только распахнуть дверь, как в нос Лидии шибанул запах бедности: годы питания бобами и вареной капустой и застарелый пот. Она никогда прежде не сталкивалась с подобными ароматами, но сразу инстинктивно их узнала. С видом исследователя она не спеша прошлась по дому. Пожелтевшие вязаные салфеточки на ветхих стульях. На кухне печка, а рядом деревянный ящик с лучиной для растопки. На заднем крыльце ржавая машина для выжимки белья, тусклое зеркало на гвоздике и умывальник, а под ним эмалированный таз. Туалет на улице, в двадцати футах от крыльца. Шелковое покрывало на кровати протерлось до того, что сквозь него виднелось лоскутное одеяло. В гардеробе единственный костюм и единственный галстук, а внизу ботинки Буна — обе пары.

В прихожей на стенах развешаны семейные фотографии в рамках из магазина «Всё по 10 центов». Вот свадебный снимок. Папаша Буна, серьезный и темноволосый. Мать Буна, создание неземной красоты, с глазами, сверкающими как ртуть. Фото Буна в младенчестве: черные волосы, черные глаза. А вот дети, четверо мальчуганов выстроились в ряд. Семейный снимок с отцом Буна. Семейный снимок без него. Мать Буна: поседевшая, с иссохшим лицом и безжизненными, словно прах, глазами.

Лидия отпрянула. Покидая крохотный домик, она уже не видела ничего вокруг. Когда она вышла на крыльцо, шел дождь. Земля размокла и превратилась в красноватое месиво. Она уже было почти спустилась с крыльца, но вдруг остановилась. Склонив голову, она застыла в абсолютной неподвижности. Дождевая вода сбегала по лицу и капала с губ и подбородка. Лидия слушала, как ливень барабанит по ржавой жестяной крыше. Она медленно подняла голову и расправила плечи. Ее лицо утратило всякое выражение, а глаза приобрели холодный серый оттенок. Шагая к машине, она ни разу не обернулась.

Вернувшись из Стрингтауна, Лидия с удивлением обнаружила у себя на крыльце ожидавшую ее Джулию Мерсер из Бостона.

— Честно говоря, я и сама не знала, что заеду к вам, — Джулия откинулась на спинку белого плетенного кресла с таким видом, будто это она была здесь хозяйкой, а Лидия — гостьей. — В Бэньяне разразилась жуткая гроза, и Господь велел мне поискать укрытие.

Джулия не была красавицей, однако заставляла окружающих думать иначе. Она всегда одевалась, как в экспедицию: белая льняная рубашка с расстегнутым воротом и брюки цвета хаки. На собеседников она смотрела с самодовольной снисходительностью, так, будто находила их жизнь чрезвычайно занимательной штукой.

Лидия в последние несколько месяцев взяла за привычку одеваться так, будто с утра ужасно торопилась. Неприбранные волосы, смазанная помада и босые ноги. Она перестала носить украшения — они вечно мешались в самый ответственный момент. Платье у нее было хлопковое, простого покроя, она купила его в городе — удобное, просторное и быстро снимается.

Отхлебнув из бокала, Джулия оглядела ее с ног до головы. Лидия вдруг увидела себя ее глазами и залилась краской.

— Я похожа на чучело, — рассмеялась она, неловко дотронувшись до волос.

На самом деле Джулия подумала, что никогда еще Лидия не выглядела так здорово. Но, разумеется, она была не из тех женщин, кто говорит подобные вещи вслух.

Внезапно Джулия встрепенулась, взгляд стал напряженным, как у ястреба, приметившего добычу.

— Ну и ну, — промолвила она, склонив голову набок. — Это кто же у нас такой?

Лидия резко обернулась и увидела позади себя Буна. Губы ее приоткрылись для поцелуя, все тело раскрылось ему навстречу, как и всегда.

— Ты не хочешь представить нас друг другу? — спросила наконец Джулия.

Она окинула Буна внимательным взглядом — так рассматривают лошадь, оценивая ее стать, выносливость и скорость. Глаза Буна были устремлены на Лидию. Та занервничала, чувствуя себя загнанной в угол. Он поднял руку, словно хотел успокаивающе похлопать Лидию по спине, она отступила на шаг назад.

— Мне казалось, я ясно выразилась! — с неожиданной яростью в голосе воскликнула она. — Рабочие и прислуга должны заходить с черного хода!