— Вот теперь подпишу, — сказал он, снимая фуражку, и красным клетчатым платком вытер со лба пот. Он поставил свою подпись на листе чуть пониже подписи Пастухова. Капитан неодобрительно взглянул на него и удрученно вздохнул:

— Тяжелый вы человек, Железкин!

— Тяжелый, товарищ капитан, — нисколько не обижаясь, с готовностью подхватил Железкин, и щеки его затряслись от смеха, — это вы точно сказали — тяжелый. Целых девяносто кило вешу. Откуда же во мне может легкость взяться?

В городок Железкин вернулся в приподнятом настроении. Причин для этого было две. Во-первых, возвращаются товарищи и скоро опять закипит на аэродроме беспокойная, несущая каждый день что-то новое, трудовая жизнь. А во-вторых…

В прошлом году в городе на новогоднем балу Железкин познакомился с бойкой, смешливой девушкой Катей Лебедевой. Она работала каменщицей на стройке. Всякий раз, как только Железкин получал городской отпуск, он торопливо мчался к огромному, возведенному наполовину, кирпичному корпусу и там находил Катю. В простом черном ватнике и косынке, чуть спадающей на лоб, выпачканная известью и цементным раствором, она встречала его не особенно приветливо, приводя часто в смущение и растерянность:

— Ну, чего пришел? Сколько раз тебе говорила — на участок не приходи.

— Катя, — жалобно тянул Железкин, — я два билета на второй сеанс достал. Увольнительная у меня до двадцати трех ноль-ноль. Как раз бы успели. Пойдешь?

В Катиных глазах быстро исчезало суровое выражение, и они уже добродушно щурились, излучая смех.

— Ты после работы заходи, я сегодня в пять кончаю, — говорила Катя. И они шли в кино.

Однажды Железкин пришел на строительный участок грустный, и Катя даже не решилась его отругать. Пытливо вглядываясь в его осунувшееся лицо, она спросила:

— Что-то случилось?

— Случилось, — хрипловато ответил Железкин, — истек срок службы. В запас меня из армии и всех моих одногодков увольняют.

Катя побледнела и стала зачем-то долбить мастерком первый попавшийся кирпич.

— Значит, на родину поедешь? В деревню?

— А ты? — вместо ответа спросил Железкин.

— А что я! — беззаботно ответила Катя, — мы скоро четвертый этаж закончим и на другой объект перейдем. Вот и все!

Железкин помолчал и спросил:

— Катя, а как ты думаешь, может, мне на сверхсрочную остаться?

Он ждал ответа… Шли секунды, Катя молчала, но не потому, что для нее что-либо было неясным, а потому, что она хотела заставить его поволноваться. Наконец девушка улыбнулась, просто, доверчиво.

— А ты оставайся, — сказала она тихо, — опять будем вместе.

Железкин еще не знал, оставят его на сверхсрочную или нет. В тот вечер он вернулся в казарму полный раздумий, мрачный и расстроенный. А у писаря Сеничкина, вездесущего и всезнающего, была заготовлена для него особая весть. Под большим секретом Сеничкин сообщил:

— Слышь, Железкин, я точно знаю. Тебе наши офицеры складчину делают и подарок перед демобилизацией хотят преподнести — именной серебряный портсигар. Хочешь, скажу, кто участвует? Подполковник Мочалов, майор Ефимков, Спицын и Цыганков. Вот! Это точно, но только по секрету!

Железкин растроганно заморгал глазами.

— Значит, и подарок преподнести решили? А если я, допустим, увольняться не хочу, тогда что?

— Ты что, надумал на сверхсрочную проситься?

— Надумал.

— Тогда к своему командиру обращайся.

В тот же вечер Железкин отправился к Спицыну. Спицын пошел к командиру эскадрильи, тот к Мочалову, и судьба старшего сержанта была решена. Его оставили в полку на сверхсрочную службу. Прошло несколько месяцев, и за отличное обслуживание реактивной техники Железкину присвоили звание младшего техника-лейтенанта. Он так и остался работать в звене Бориса Спицына. Когда в полку узнали, что Железкин собирается жениться, Мочалов отдал приказание выделить ему отдельную комнату, и Железкин переехал в нее из общежития.

Неделю назад Железкин с Катей расписались.

Но жила Катя по-прежнему в городе, так как в комнате еще нужно было покрасить полы и выбелить стены.

И вот сегодня Железкин, чувствуя в себе необыкновенный прилив сил, решил, не дожидаясь, пока КЭЧ пришлет рабочих, отремонтировать комнату сам.

Он облачился в старый летный комбинезон, принес из коридора два ведра с краской, большую малярную кисть и лестницу. Через минуту он уже работал вовсю. Кисть размеренно двигалась по стене, оставляя за собой влажный голубоватый след. В окно заглядывали вечерние солнечные лучи и причудливыми бликами ложились на пол. Железкин остановился передохнуть и, по-хозяйски осматривая комнату, стал прикидывать, где будет стоять шкаф, кровать, где обеденный стол. То ли от солнца, то ли от внезапно нахлынувших приятных дум, его глаза весело щурились.

Еще не было никакого официального сообщения, еще никто не получил никаких телеграмм и писем, а большинство обитателей Энска уже знало, что где-то над центральной полосой России со стремительной скоростью рассекают небо новые реактивные истребители, с каждой минутой сокращая путь до Энска.

Началось с того, что утром в гарнизонном магазине Галина Сергеевна Ефимкова столкнулась с комендантом аэродрома капитаном Сидоркиным, покупавшим новые погоны и петлицы.

— В честь чего это вы решили принарядиться? — улыбаясь, спросила она.

— День очень ответственный у меня сегодня, — ответил капитан и, не вдаваясь в подробности, поспешил раскланяться. Галина Сергеевна вдруг подумала, что предстоит какое-то важное событие. Выйдя из магазина, она встретила Железкина. Он был чисто выбрит, сапоги блестели, как на параде.

— Здравствуйте, Железкин, — окликнула его Галина Сергеевна. И спросила, подстрекаемая любопытством: — Куда собрались в такую рань?

— На аэродром тороплюсь.

— Это зачем же? Если летчиков нет дома, техникам тоже мало заботы.

— Не так, — хрипловатым баском ответил Железкин, — техникам всегда много заботы.

А потом по просторной улице Энска мимо широкостволых лип промчались два зеленых пузатых керосинозаправщика. Эти автомашины подавались на аэродром только в день полетов, в иное время им нечего было там делать.

Не рассеялись еще клубы пыли, как по направлению к аэродрому, подпрыгивая, пронесся «газик» командира авиатехнического батальона майора Розова. Высунувшись из кабины, Розов помахал Галине Сергеевне.

Городок оживал, становился бурливым и озабоченным. Теперь Ефимкова не сомневалась, что весь оставшийся в гарнизоне личный состав к чему-то готовится.

Не заходя домой, она завернула в санчасть. Валерия сидела в небольшой комнатке дежурного врача и что-то писала.

— Подождите, Галя, я сейчас, — извинилась она.

— Да я только на минуточку, — сказала Галина Сергеевна, — по важному делу.

Валерия подняла на нее глаза. Тяжелый локон упал на белоснежный, еще похрустывавший после стирки халат.

— Вам не кажется, Валерия, что сегодня у нас в Энске необычайное оживление?

— Да как же не кажется, я еще с утра заметила. Наш начальник велел выслать на аэродром санитарку. А когда на аэродром санитарку высылают? Если полеты назначаются. И мудрствовать нечего.

— Значит, наши прилетят? — обрадованно спросила Галина Сергеевна и покраснела, словно ей стало неловко оттого, что вырвалось это восклицание.

— Соскучились, Галина Сергеевна, по своему богатырю?

— Соскучилась.

— Я тоже, — Валерия доверчиво положила ладонь на ее локоть, — по секрету скажу: краситься и следить за собой стала в эти дни больше.

И, заметив удивление в глазах Галины Сергеевны, пояснила:

— Лицо у меня пожелтело, не хочется Грише показываться такой. На аэродром хотела поехать сама, да разве подполковник Мерлушкин позволит. Усадил за отчетность. — Она вздохнула. — Не пишется. Никакая латынь не идет сейчас на ум.

— Значит, по-вашему, точно, что это ждут наших?

— А кого же еще? — убежденно ответила Цыганкова и, отойдя к подоконнику, поправила потревоженную ветром занавеску.