Айвен повернулся к нам. Его грудь покрывали медали — он двигался будто в кольчуге.

— Вы художник? А вы кто? — спросил он Мишель, глянул на ложбинку между ее грудей и, не обнаружив там ничего занимательного, перевел взгляд на лишенные бретелек выпуклости и изгибы Кики.

— Это Мишель, подружка-арт-критик, — сказала Кики.

— Мы уже встречались, — добавила Мишель.

— Не припомню, не припомню. Моя голова слишком занята в последнее время. Но мне нравится ваша работа, сэр, — обратился он ко мне. — Человеку редко хватает отваги посмотреть в лицо неминуемой смерти. Впрочем, выглядите вы весьма неплохо. Держите хвост пистолетом, вот что я вам скажу.

— Но Джонатон прекрасно…

— Приятно снова тебя встретить, Мишель, — прервал Саймон. — Сколько мы уже не виделись?

— Неделю?

— Нет. Кажется, почти три месяца.

— Я просто…

— Три месяца по меньшей мере, правда, Жанель?

Жанель согласилась, и тем самым они с Мишель нечаянно оказались во взаимном капкане, а меня Кики оставила разговаривать с Айвеном.

— Уверены, что это заслуживает шестизначной суммы? — спросил он.

— Что заслуживает шестизначной суммы?

— Ваше искусство.

— Мне казалось, оно никчемно.

— Бесценно, вы хотите сказать. Потому что шесть цифр — это уйма денег. Пять было моим потолком, но эта милашка Кики все повышала цену — сами знаете, как оно бывает.

— Нет.

— Все имеет цену. Оглянитесь вокруг.

Вряд ли это было сказано буквально, но я все же огляделся. Кики обращалась с искусством так же бесцеремонно, как разговаривала. Современные мастера делили стены с художниками восемнадцатого века, до того безвестными даже в свое время, что не трудились подписывать творения. Тут и там на полу, который сам по себе был минималистской работой по меди, стояли раскрашенные резные деревянные фигуры из средневековых итальянских церквей, бронзовое литье кубистов и разнообразные древние каменные артефакты из Месопотамии. Айвен тоже осмотрелся. Глаза у него при этом были такие, будто он только сейчас заметил, что его окружает. Он недоверчиво прищурился.

— Я владелец одной из этих, — сказал он наконец, указывая на маленькую гравюру Матисса с изображением лежащей в ожидании одалиски — над мягким диваном рядом с фотографией Мэна Рэя [12]и рисунком Эгона Шиле. [13]

Кики сама вручила нам вино, взяв бокалы у девушки-официантки.

— Вижу, вы подружились, — сказала она.

— Айвен как раз говорил о вашем Матиссе, — ответил я.

— А, эта безделушка над диваном? Матисс меня не интересует — слишком миловидный, — просто люди говорят, что я похожа на девушку с картинки. — Она скопировала выражение одалиски, но даже когда оно исчезло, отпечаток его сохранился на овальном лице Кики с маленьким по-французски вздернутым носиком и губами, словно готовыми вот-вот взлететь. Только ироничные морщинки, вечно игравшие в уголках ее глаз, выдавали время, прошедшее от Матисса до ее дней.

— Идем со мной в спальню, — сказала она мне. — Кое-кто хочет видеть тебя. — Она снова взяла меня за руку, позволив Айвену перетечь в кружок Саймона. — Спальня не заслуживает внимания, просто людям нужно где-то уединяться, если они не хотят, чтобы их отловил Саймон и эта старая деловая кошелка, которую он с собой таскает.

— Тебе не нравится Саймон? А я думал, от него все без ума.

— На званых обедах он незаменим. — Она остановила нас в коридоре. — Кстати говоря, откуда все-таки взялась эта Мишель?

— Она моя…

— У меня тоже есть муж. Это еще ни о чем не говорит.

— Не говорит?..

— Муж — всего лишь удобство, как уборная в доме. Когда я была маленькой, у нас в доме уборной не было. Я жила у черта на куличках, и у меня не было ничего. Теперь я живу в центре вселенной со всевозможной свитой и у меня все есть. Например, хорошее столовое серебро.

— Но гербы…

Она пожала плечами:

— По части ублюдка все верно. Впрочем, дело не в этом. Мы говорим о тебе. Мишель обеспечивает тебе хорошую прессу?

— Нет. Считает, что это конфликт интересов.

— Но ты ее, конечно же, не любишь, никакой такой банальщины. — Она улыбнулась мне. — Я тоже была подружкой. Тебе нужна любовница.

— То есть ты предлагаешь… — Я посмотрел, как она движется.

Она завела меня в спальню. Я увидел женщину примерно моего возраста, привлекательную настолько, что любая настоящая красавица потерялась бы в сравнении с нею; она рассматривала картины на стенах — одну из лучших коллекций французской порнографии XIX века, разбавленную самыми жуткими гравюрами «Ужасов войны» Гойи.

— Это Лара. Управляет хеджевым фондом. Ее знают все успешные инвесторы, но она не часто выбирается в люди.

— Я училась с Кики в колледже, — сказала Лара.

— А Джонатон, разумеется, художник. — Кики сжала руку Лары и, высвободившись из моей хватки, сбежала встречать новых гостей, чтобы никто не подумал, будто апартаменты и вечер принадлежат Саймону.

— Вы одни? — спросил я.

— У меня раньше был бойфренд.

— Я имею в виду сейчас. В этой комнате.

— Вы же здесь.

— А минуту назад?

— Когда я ждала?

— Ждали чего?

— Ждала того, что сейчас?

— Сейчас? Зачем?

— Потому что Кики сказала, вы… — Саймон похлопал ее по плечу. Она резко обернулась. И неожиданно обрела равновесие. — Привет, — сказала она. — Вы знакомы с Джонатоном? Он художник.

— А я его дилер. Саймон Харпер Стикли, — сказал он, пожимая ей руку.

— Лара Кримп, — ответила она. — Управляю хеджевым фондом. Мы с Джонатоном беседуем. И если вы…

— Нас ждут в гостиной. Кстати, вы знакомы с Мишель? Вам очень стоит познакомиться. Идите вперед. Мы с Джонатоном догоним.

— Но Джонатон…

— Джонатон художник. Пожалуйста, идите первой. — И, поскольку в словах его не было никакой логики, она подчинилась. Когда она ушла, Саймон улыбнулся мне: — Не стоит так вести себя на людях, Джонатон. — Он прислонился к балдахину кровати Кики. — Я не говорю, что надо придерживаться моногамии или еще в какие крайности впадать, но мои возможности продавать твои произведения, не говоря уже о моих возможностях продавать работы других клиентов, зависят от твоих хороших отношений с Мишель. Тебе не обязательно считаться с ее мнением, но мои клиенты с ним считаются.

— Но Кики…

— Я знаю. Одному богу известно, что она наговорила бедняжке Ларе, не самой умной девице, — и только для того, чтобы устроить спектакль для Мишель.

— Мишель?

— Ну конечно. Чтобы Мишель испортила твою карьеру — Кики решила, это самый очевидный способ отомстить Айвену за то, что он перебил ее цену на «Пожизненное предложение».

Я посмотрел на Саймона. Он определенно свихнулся.

— Я не свихнулся. Кики не присылала меня звать тебя к столу. Она отправила твою подругу. — Он кивнул, убежденный в неопровержимости своих доводов, ибо они связывали воедино все, что касалось его самого. — Так вот, раз уж мы с этим разобрались. Ты говорил по телефону, у тебя есть что сказать о рукописи, которую я тебе дал…

Но на этот раз Кики все-таки прислала Мишель.

— Твой суп остывает, — сказала она.

Меня посадили между нею и Ларой, два одинаковых взаимозаменяемых инвестиционных банкира по имени Брэд и Тед сидели слева от Лары и справа от Мишель, соответственно, а Саймон бок о бок с Жанель — напротив. Кики села во главе стола, Айвену же отвела место чуть ли не в миле от себя на противоположном конце, где тугоухость терзала бы гостя всего сильнее. Чуть менее способная хозяйка, возможно, не сообразила бы так грамотно рассадить гостей в преддверье катастрофы и уж конечно не смогла бы начать общую беседу с тем хладнокровием, с которым Кики посмотрела на пустой стул подле Саймона и произнесла:

— Я надеялась, вы с Жанель догадаетесь пригласить, хотя бы из соображений дружеского семейного треугольника, романистку Анастасию Лоуренс. Ты же знаком с ее работой, Джонатон.