— Вы знаете, что он с ней сделал, Эйлин? Рассказать вам?

— Нет, пожалуйста, пожалуйста, я не хочу знать. И говорю вам, что бы ни было сделано, Оуэн этого не делал. Он приехал ко мне в четверть третьего и сказал, что был у Урсулы и что она мертва, кто-то убил ее, и что ему нужна моя помощь. Я не могла отказать ему. Он сказал, Урсула уже была мертва, когда он приехал, и я поверила ему. Мне пришлось поверить ему, понимаете?

— Хотите поехать и поговорить сейчас с Кадоганом? — спросила Бреннан, когда они сели в машину и направились к участку. — Возможно, у нас нет причины задержать его, но мы можем дать ему знать, что у нас есть его собственное признание, что он был дома у Урсулы в ночь убийства. Мы можем, по крайней мере, заставить его попотеть. Мне бы этого хотелось.

— Тогда поедем. Вы знаете, где он живет? Бреннан кивнула.

— Меня всегда изумляет, — сказала она, — как это мужчины могут продолжать вести себя как совершенное дерьмо, а женщины до сих пор этому изумляются. Глупые коровы.

Поведение Эйлин Флад, похоже, задело ее, но Уард не был уверен, что ему уместно лезть в личную жизнь напарницы. Не только женщины, думал он, бросая украдкой взгляд на сильный профиль Морин. Все мы цепляемся за свои иллюзии, заменяя настоящее мечтами и искаженными воспоминаниями. Он-то точно это делал и продолжал делать; красивую тихую девочку, в которую он влюбился, до яркости отполировало время, а настоящая Эйти — тонкие руки и ноги, изнуренное лицо, маниакальные жесты — почти стерлась в отраженном свете любимого образа. Уарду казалось, что обман был самым естественным человеческим состоянием — это честность была искажением.

— Мы ходим кругами, — сказала Нора. Она посмотрела на все бумаги, что они с Кормаком разложили перед собой: два рисунка Чарли Брейзила, книгу об обработке металла в железном веке, список Лугнабронских артефактов из Национального музея. Они весь день и весь вечер просматривали все факты, но это занятие не принесло почти никаких плодов. Кормак попытался позвонить кое-кому и выяснить, была ли Рейчел Бриско дочерью его бывшего коллеги, но никто из тех, с кем он поговорил, не смог подтвердить его предположение.

— Может, нам пора бросить с этим возиться, — сказала Нора, — и просто принести Уарду все найденные нами обрывки. У него ведь есть и другие куски этой головоломки. Может, что-то из этого будет для него иметь больше смысла, чем для нас. — Она начала искать под бумагами визитку полицейского.

— Подожди секунду, — сказал Кормак, — прежде чем звонить; я тут как раз думал, что, может, знаю то место, которое упомянул Десмонд Куилл во время ланча. Есть заброшенный сарай на дороге в Лугнаброн, он остался с того времени, когда здесь производили дренажные трубы. Место, я думаю, не использовалось годами, но там наверняка все еще полно бетона. Может, стоит быстренько съездить туда до темноты, чтобы посмотреть, не окажется ли, что кто-то пользуется им.

Сумерки в середине лета длились часами, но темнота лишь появилась на востоке, когда они покинули «Кроссез» и свернули на главную дорогу в Бирр.

— Откуда ты знаешь про это место? — спросила Нора.

— Ну, я не вполне уверен, что это то самое место, о котором говорил Куилл. Но я неплохо знал весь этот район. Нет гарантии, что то место, которое я помню, все еще там, но заброшенные места обычно мало меняются.

Сарай был как раз там, где помнил Кормак, вниз по дорожке в густых зарослях кустистых деревьев.

— Давай оставим машину не на виду, если получится, — сказала Нора. — Если там кто-то есть, лучше подойти пешком.

Кормак завел джип за огромную кипу черного полиэтилена на заросшей изгороди из дерна, взял фонарь из бардачка и протянул Норе другой из своей сумки для раскопок. Сумерки затухали быстро. Они подошли к сараю, одноэтажной проржавевшей металлической конструкции с несколькими пыльными окнами на высоте около десяти футов над землей и огромным висячим замком на двери. Нора проверила замок, осторожно, чтобы не коснуться металла, боясь смазать отпечатки пальцев, которые могли тут остаться. Замок был не новый, но вряд ли был тут больше пары лет.

— Хорошо бы заглянуть в окна, — сказала она. — Тут нет ничего поблизости, на что мы могли бы забраться?

— Я слышу машину, — сказал Кормак, и они оба рванули в укрытие, как раз успев нырнуть за угол сарая, когда рядом с ним остановился серебристый «ниссан» Оуэна Кадогана. Он открыл багажник и выпрыгнул, ища в кармане брюк ключ. Он зашел в сарай, и Нора собралась было посмотреть в открытую дверь, но Кормак удержал ее. Они услышали шорох внутри и короткие охи от напряжения, и скоро опять показался Кадоган, неся на плече объемистый сверток, обернутый в черный пластик. Он бесцеремонно свалил его в багажник, потом опять запер сарай и уехал. Как только он исчез из поля зрения, Нора бросилась к джипу, слыша, что Кормак бежит за ней.

Они последовали за ним на расстоянии по главной дороге и вслед за Кадоганом свернули на узкий проезд к каналу. Впереди на однорядной дороге его машины не было видно. Фары джипа высветили разрушенный коттедж с окнами, забитыми потрескавшимися досками; когда-то здесь кто-то жил, а теперь это было что-то вроде служебной постройки. По краю густо разрослись заросли крапивы и ежевики, выдавая запустение. Теперь здесь мало кто ходит, потому что канал стали мало использовать. Неожиданно дорога начала сужаться, и переросшая живая изгородь по сторонам дороги хлестала по машине. Но качающиеся впереди ветви сказали им, что Кадоган проехал перед ними по этому пути. Наконец после четверти мили извилистой дороги они резко остановились у канала. Живая изгородь за окном со стороны Норы была порублена и спутана, словно недавно ее подрезали большим тупым лезвием, и была видна незащищенная белизна сочной ободранной древесины. В обе стороны тянулась гравийная буксирная тропинка, но машины нигде не было видно. Другой дороги, на которую Кадоган мог бы свернуть, не было, но слева в пятидесяти ярдах был маленький горбатый мостик. Возможно, он переехал через него, но точно сказать было невозможно, а если они переедут через мост, это может их выдать. Нора уже теряла надежду, когда вдруг справа вспыхнула пара фар.

— Оставайся здесь, — сказала она, открыв дверь и вылезая из джипа. Когда она обошла автомобиль и добралась до места водителя, Кормак тоже уже вышел из машины.

— Куда бы ты ни собралась. Нора, я иду с тобой.

— Просто на тропинку, посмотреть, что Оуэн там делает.

Он кивнул и последовал за ней, пригибаясь к изгороди, чтобы укрыться. Изъеденная бороздами тропинка мало использовалась и была вся в рытвинах. Нора увидела вдоль берега канала мечевидные листья желтого касатика, услышала, как березы шелестят вдалеке на ночном ветру. Впереди по тропинке медленно тряслась машина Кадогана, иногда сворачивая, чтобы избежать наиболее глубоких рытвин. Возможно, они смогут снять следы от его шин, подумала Нора, если это будет необходимо. Вдруг машина впереди остановилась, и они с Кормаком также остановились, пригнувшись рядом с высокими камышами, что росли у самой воды. Кадоган только выбрался из «ниссана», когда зазвонил его мобильник, и он ответил с раздраженным вздохом:

— Что еще?

Мгновение он слушал, а потом сказал:

— Подожди минуту, Эйлин. У них ничего нет. Нет, они ничего не знают, они просто…

Он опять послушал, а затем убрал телефон от уха и яростно пнул колесо.

— Черт!

Он пнул шину еще несколько раз, с каждым ударом выплескивая поток ругательств, пока его злость не иссякла, а потом снова поднес телефон к своему уху.

— Ты понимаешь, что ты сделала, ты, дура… Ах, Эйлин, не плачь. Боже… Нет, я придумаю что-нибудь. Слушай, мне нужно идти… ладно.

Кадоган резко оторвал телефон от уха, отключил его и нанес последний неистовый удар по шине. Затем он обошел машину и открыл ключом багажник. Он наклонился в темноту и вытащил тяжелый тюк, который, как они сейчас ясно видели, по форме и массе точно напоминал тело. Оуэн поднял тюк на грудь, держа его в руках, но тот осел и сполз ему до колен; Кадоган отчаянно попытался удержать его. Нора почувствовала, как рука Кормака на ее плече сжалась, и ощутила, как его дыхание замерло, когда тяжелый тюк соскользнул в воду без единого всплеска. Кадоган несколько секунд стоял на берегу, пока он погружался, пока, наконец, не стал слышен только свист дыхания ветра в высоких тростниках. Затем он развернулся на каблуках, залез в машину и уехал, расшвыривая шинами гравий на своем пути.