Б стороне валялась куча пожелтевших газетных вырезок, Чарли поднял верхнюю, покрытую плесенью и почти нечитаемую. Это был мутный снимок двух хоккеистов, боровшихся за мяч, один схватил другого за рубашку, ноги их были покрыты грязью, и они яростно стискивали зубы, сосредотачиваясь на мяче. Чарли быстро пролистал другие вырезки; все они касались Лугнабронского хоккейного клуба и команды Оффали. Под вырезками был полиэтиленовый пакет со старыми снимками. Большинство фотографий приклеилось друг к другу, годы и сырость сделали фотоэмульсию липкой. Одна фотография лежала картинкой к полиэтилену и поэтому осталась цела, только немного выцвела по краям. Чарли подошел к дыре в соломенной крыше, чтобы взглянуть на фото при солнечном свете. Молодая женщина задумчиво смотрела в камеру, поправляя юбку на притянутых к груди коленях. Чарли узнал место: это было внизу у этого дома, который тогда был в лучшем состоянии. Фото было слегка не в фокусе, но не настолько размыто, чтобы он не смог узнать в молодой женщине свою мать.

Пока Чарли пытался разобрать выражение лица на фотографии, послышалось еле слышное жужжание. Вдруг сверху прямо на фотографию упала большая липкая капля меда. Он отдернул фото, чтобы не повредить, но было уже слишком поздно, а затем поднял глаза и увидел, как еще одна капля сорвалась с потолка и упала на то же самое место, на растущую кучу кристаллизующейся сладости на полу. Пчелы пробрались под крышу и признали темное закрытое пространство между балками как подходящее для улья. Их придется переселить, а под дырой поставить ведро, пока у него не найдется на это время. Пчелы, не понимая, что это их собственный запас исчезает, будут носить мед обратно по капле зараз и снова терять его.

Чарли опять посмотрел на фотографию, думая, как молодо выглядит его мать, и гадая, можно ли будет убрать клейкие остатки, чтобы не испортить снимок окончательно. Может, у нее и тогда здесь было убежище? Но чемодан был мужской, Чарли был почти уверен в этом. Он чувствовал, как что-то крутится у него в голове, безымянное, неосознанное, мысль, еще не обретшая форму. Он отбросил фотографию в сторону. Об этом надо будет подумать, но потом. Прямо сейчас он должен узнать, была ли здесь Урсула. Если была…

Он опять выругал себя за глупую ошибку, за то, что позволил Урсуле поймать себя за просмотром ее карт. Он вспомнил, как она обошла его и заблокировала дверь, не позволяя ему выйти, пока он не начал трястись и не покрылся потом, и ладони у него снова вспотели. А потом еще вчерашний день, когда она остановила его за трейлером. По крайней мере, он ничего не сказал ей. Она не могла ничего знать.

Чарли присел возле того места, где спрятал вещи, — в нишу около очага. Он положил под камень жестяную коробку из-под печенья, чтобы устроить безопасное место для вещей, которые не хотел потерять в случае ограбления. Кочергой он приподнял камень и обнаружил коробку как раз там, где ей и следовало быть. Он смотрел в нее лишь несколько дней назад, и там, кажется, все было на месте. Он оглядел знакомые предметы — два похожих на ноготь серебряных слитка, четырнадцать бронзовых колец — он посчитал, чтобы удостовериться, что все были на месте, — шесть монет, четыре браслета с расширяющимся подобно трубам концами; кинжал с извилистой скрижалью, выгравированной на позеленевших ножнах. Все лежало именно там, где он и оставил, он был в этом уверен. Чарли огляделся кругом, проверив окна и двери, чтобы посмотреть, не заглянул ли кто в это защищенное пространство.

Теперь он не мог оставить здесь коробку; что, если она нашла ее и просто решила ничего не брать? Но куда он мог ее спрятать? Она, возможно, сейчас наблюдает за тем, что он делает. Он снова попался. У него нет способа узнать наверняка, здесь ли она. Все было в коробке, но, может, она взяла что-то еще, оставленное для него.

Он обыскал стены и окна, ища следы чего-нибудь, что было не на месте. Наконец он увидел пустое пространство на стене, где он повесил рисунки другого пчеловода. Он начал яростно срывать оставшиеся наброски, не обращая внимания на опасно разлетавшиеся и закатывавшиеся под ноги чертежные кнопки.

Долгие золотистые сумерки за окном спальни начали угасать. Редкая роскошь — лежать вот так, запутавшись в простынях с Кормаком, смотреть, как он спит. Но блаженное мечтательное состояние

Норы рассеялось, когда она почувствовала, что о себе дает знать пустота в желудке. Надо что-нибудь приготовить.

— Кормак, ты проснулся? Я голодна. Ты ничего не хочешь?

Он открыл глаза, мгновение смотрел на нее, думая явно не о еде. Наконец он сказал:

— Я пойду с тобой.

Они как раз рылись на кухне в поисках еды, когда в дверь позвонили; повернувшись, Нора увидела в ромбовидном окне передней двери угловатый профиль Лайама Уарда.

— Это Уард, тот детектив, о котором я тебе рассказывала.

Когда она открыла дверь, на лице Уарда появилось несколько встревоженное выражение.

— Простите за вторжение, доктор Гейвин. У меня к вам еще несколько вопросов о посмертном вскрытии, если у вас найдется несколько минут.

— Конечно. Входите.

Полицейский шагнул в крошечный передний коридор и протянул руку Кормаку.

— Кажется, мы еще не встречались. Лайам Уард.

— Кормак Магуайр.

— Вы не присядете? — предложила Нора, сопровождая его внутрь.

Уард заметил накрытый на двоих стол и пошел к одному из кожаных кресел около камина. Нора села напротив него, а Кормак уселся на подлокотник ее кресла.

— Вам удалось установить личность второй жертвы? — спросила Нора. — Все только и говорят об этом.

— Вообще-то кое-кто передал нам информацию, а сегодня пришло ее подтверждение. Жертвой был Дэнни Брейзил. Вы, вероятно, слышали разговоры об этом. Его семья думала, он эмигрировал в Австралию двадцать пять лет назад. Они говорят, что и не ждали от него вестей, и никогда не получали.

— Чем я могу вам помочь?

— Ну, вы кое-что упомянули вчера на посмертном вскрытии, и с тех пор это у меня из головы не выходило — эта идея «тройной смерти».

Нора смутилась.

— Вам не меня надо спрашивать. Кормак наверняка знает об этом куда больше меня.

— Об этом немногое известно, — сказал Кормак, — но я могу рассказать вам то, что читал. Вся идея тройной смерти выведена из того факта, что некоторые тела в болотах, похоже, перенесли множественные смертельные увечья. На этот момент все самые явные примеры пришли из Британии и с континента, но это могло бы измениться с улучшением методов судебной экспертизы. Человек из Гэллэха в Гэлуэе — он на выставке в Национальном музее — относится к железному веку, и вполне возможно, что переплетенные прутья вокруг его шеи — это что-то вроде петли или удавки. Из того, что Нора рассказала мне, более старое тело из Лугнаброна было задушено узким шнурком, а затем ему перерезали горло и погрузили в болото. На первый взгляд это кажется перегибом, так как любого из трех методов достаточно для его смерти. Но если взять их все вместе, они вполне могут соответствовать классической тройной смерти.

Уард потянул себя за левое ухо.

— Так эта тройная смерть была формой человеческого жертвоприношения?

— Это одна из возможностей, — сказал Кормак. — Я вовсе не пытаюсь все усложнить, но кельты в железном веке еще не знали письменности; они никогда ничего не записывали о своих религиозных обрядах. Большая часть того, что мы знаем о них, на самом деле написано другими, например, римлянами, и многое из этого скорее слухи, чем свидетельства из первых рук. Но что-то вроде тройной смерти, по мнению современной науки, все же существовало.

— Какова ее цель? — спросил Уард.

— В некоторых римских источниках, — сказал Кормак, — говорится, что у каждого из трех главных кельтских божеств, требовавших человеческих жертв, был свой любимый метод: бога грома Тараниса полагалось умиротворять огнем или тяжелыми ударами, подобными раскатам грома. Затем был Эзус, который предпочитал, чтобы жертв подвешивали на дереве и надрезали им горло, пока они не истекут кровью до смерти; а жертв бога войны Теутатесу обычно топили. Лично я не думаю, что римляне так уж хорошо понимали варварскую религиозную практику. Мне кажется, действительность была чуть сложнее, чем они себе представляли; в конце концов, римляне считали другие культуры более низкими, варварскими. У кельтов было множество тройных божеств, одно существо с тремя различными лицами, иногда имевшее три различные ипостаси; когда ранние христиане начали учить о троице, в наших краях в этой идее давно не было ничего нового. Даже сегодня мы еще во многом мыслим тройными комбинациями.