В тот день, когда все изменилось, в одном из обычных тайников она обнаружила странной формы ком пчелиного воска. Она подержала его на свету, любуясь его бледной полупрозрачной формой — как крошечный собор, подумала она; как фотография, виденная в книге, что-то миниатюрное и милое. Неожиданно дверной проход заполонила темная фигура ее мужа, и она инстинктивно сжала воск в ладони. Доминик что-то спросил о яйцах, она ответила, даже не слыша вопроса. Когда он ушел, она разжала руку и увидела отпечаток своей ладони и пальцев на разрушенном, деформированном воске и поняла в тот момент, что какая-то часть ее души неожиданно преобразилась. Тереза больше не могла отступать, только идти вперед. Наверное, она так никогда и не поняла толком, почему это нечаянное уничтожение положило начало всем последующим событиям, но она крепко сжимала воск в ладонях, пока не достигла пасеки.

Когда появилась Тереза, Дэнни сидел на койке у стены, обняв руками прижатые к груди колени, уставившись куда-то вдаль. Она отчетливо помнила, как просто встала перед ним, разжав кулак, чтобы показать расплавившийся комок воска. И каким-то образом Тереза знала, что он уже все понял, о чем она хотела сказать, и что не было нужды говорить. Когда он, наконец, притянул ее к себе на кровать, она испытала не поражение или капитуляцию, а долгожданную свободу.

Они с Дэнни планировали встретиться рано в то утро летнего солнцестояния. Она прошла две мили до перекрестка на рассвете. Он должен был прийти с пасеки, они бы встретились на перекрестке и поймали бы грузовик до Шэннона. Из Шэннона они как-нибудь бы добрались до Австралии. В то утро по болоту распространился плотный туман, и ее переполняла дрожь предвкушения, рассеивая страх и усталость. Когда солнце пробилось через горизонт, она села на чемодан под прикрытием переросшей живой изгороди, слушая праздничный хор жаворонков. Она помнила, как текли минуты, но было сложно вспомнить точно, когда ее предвкушение надежды начало превращаться в разочарование, а затем в тревогу и, наконец, в горькое отчаяние.

Она никогда не видела никаких билетов. Дэнни сказал, что нужно подождать, пока они не прибудут в Шэннон. В шесть часов, почти два часа спустя после назначенного времени, она спрятала свой маленький чемодан в живой изгороди и пошла домой, ощущая с каждым шагом тяжелый внутренний удар, хороня позор и унижение далеко в глубинах своей души, чтобы больше никогда не выпускать их наружу, никогда.

Тереза появилась дома как раз вовремя, чтобы поставить чайник. Поставив ветчину и сосиски для завтрака Доминика, она начала готовить ему ланч на день. Через несколько минут ему надо будет встать на смену на болоте к восьми часам. Механическая кукушка в часах на кухне пропела семь. Все было, как и вчера, и как опять будет завтра. Больше ничего не было, только временное сумасшествие, иллюзия.

И она осталась твердой в своем отречении. Когда месячные прекратились, и она начала ощущать убыстряющийся трепет в брюшной полости, она просто приняла ребенка, ни разу не попытавшись найти в нем черты, которые сказали бы, который из братьев был его отцом. Вернее, ни разу до тех пор, пока Чарли не принес домой новости о почерневшем трупе с веревкой с тремя узелками на горле. Тереза ощутила это словно автомобильную аварию, момент, наполненный звуками разрывающегося металла и бьющегося стекла. Она ощутила зияющую пустоту, открывшуюся в земле у нее под ногами, и все, что существовало эти последние двадцать пять лет, улетело, неожиданно лишилось своего значения.

Тереза вынесла жестяную коробку в сарай за домом, где собрала кучу соломы. Она зажгла спичку и коснулась ею золотистых стеблей, наблюдая, как огонь сначала спотыкается, а потом охватывает их. Одно за другим она бросала свои сокровища из жестянки в огонь, смотря, как он с яркой химической уверенностью поглощал каждое из них. Когда последний предмет исчез, она отвернулась от огня.

Когда она открыла кухонную дверь, водитель как раз остановился во дворе. Она махнула ему, показывая, что готова, и вошла последний раз в дом. Один за другим она отвинтила клапаны газовых баллонов, что стояли в углу кухни. Затем она перешла к плите. Она уже отвернула клапаны; теперь она включила газ на каждой из четырех конфорок, а также в духовке. Тереза окинула взглядом комнату в последний раз, а затем взялась за ручку своего коричневого чемодана и вышла наружу, тщательно закрыв за собой кухонную дверь.

Странно, как спокойно она себя ощущала, когда ехала на заднем сиденье машины — как хорошо она представляла свое путешествие, пусть даже не его конечную цель. Когда наступит время, она пройдет по длинному коридору к стойке регистрации. Несколькими часами позже она выйдет, обнаженная и новая, на другом конце мира. Она пыталась не давать минутам просачиваться друг в друга, утекать, пока не ничего не останется. Но сейчас она ощущала, будто ее вены иссушились. Она была шелухой, легкой и свободной. Если она случайно порежется, из раны не вытечет ничего, кроме тоненькой струйки сухой желтой пыли.

Нора засунула фотографию Брейзилов и Десмонда Куилла в карман куртки и отправилась искать Брону Скалли. Если Куилл был в Иллонафулле прошлой ночью, и если Брона опознает его по фотографии, ей будет с чем идти в полицию. Это все еще не будет абсолютным доказательством, что он был замешан в убийствах, но одним шагом будет ближе.

Майкл Скалли, похоже, удивился, увидев ее на пороге. Его волосы и одежда были помяты, словно он только что проснулся.

— Извините, что потревожила вас, Майкл, но мне нужно поговорить с Броной.

Скалли впустил ее и позвал Брону снизу у лестницы, но не получил ответа.

— Похоже, ее нет, — сказал он. — Должно быть, она вышла, пока я отдыхал.

Нора увидела, как вчерашнее ощущение смертельного беспокойства вернулось на лицо Майкла Скалли. Возможно, он и не знал об убийстве Рейчел, и не стоило его без нужды беспокоить.

— Я пойду и посмотрю там, где Кормак нашел ее. Но если она тем временем вернется домой, вы мне не позвоните? — она выудила из кармана визитку и нацарапала на ней свой мобильный номер. — Просто позвоните мне по этому номеру.

Скалли серьезно кивнул.

Столько тропинок, думала Нора, пока поднималась вверх вдоль невысоких акаций в задней части владений Скалли, столько следов, которые извивались и вели в никуда. Трава была глубока, и повсюду были глухие углы.

Если Куилл много лет назад работал на раскопках в Лугнаброне, то он мог быть замешан в убийстве Дэнни Брейзила. Или, может, Урсула выяснила его связь с делом и использовала эту осведомленность как рычаг, чтобы получить что-то, чего она хотела — золотое ожерелье? Рисунок был документальным свидетельством того, что оно существовало. Если его уже продали, может. Урсула гонялась за долей в деньгах.

Голова у Норы все еще болела, а конечности все еще одеревенели от времени, что она провела в чулане. Если она не сможет найти Брону, или если девушка не сможет опознать Куилла, тогда можно будет попытаться проследить его передвижения прошлой ночью — выяснить, не покидал ли он отель, мог ли кто-то видеть его в городе. Было невозможно определить, кому можно доверять, но она уже не могла остановиться. Факты начинали складываться воедино, хоть они и были перемешаны, и в конце концов все выяснится. Ей приходилось верить в это.

Она ускорила шаг, глядя в живую изгородь на краю пастбища, ища темную головку Броны Скалли. Наверное, она сошла с ума, надеясь найти девушку, но Кормак же сделал это прошлой ночью. Она пролезла через дыру в изгороди и оказалась среди стада коров, щипавших траву с опущенными головами. Молодой вол поднял голову, чтобы посмотреть на нее, и в его невинном карем взгляде таился сонм призраков откормленных тельцов и жертвенных ягнят. Она должна найти Брону, пока не будет слишком поздно.

Рядом с волшебным деревом никого не было видно. Нора всмотрелась в его перевязанные ветви, ощущая еще раз странную силу в сотнях этих рваных и цветастых приношений. Она позвала Брону по имени, не смея поднять голос выше шепота, словно дерево могло поймать и удержать ее призыв в своих искривленных конечностях.