— Вы шутите? Конечно, знаю, — Нора заговорила с сильным Вест-Клэровским акцентом: — Я же проводила каждое лето у бабки в Инаге. Что еще там делать в воскресенье вечером?

Доусон рассмеялся.

— Вот и хорошо.

Нора улыбнулась ему в ответ, а затем продолжила уже без акцента:

— Правда, дело давно было, и мои навыки наверняка заржавели от отсутствия практики. Спасибо за приглашение, Найалл. Может, встретимся там.

На парковке Нора заметила Брейзила; он выгружал на склад несколько сварных металлических решеток. Уже пару дней у Чарли не было причины пользоваться противогазом, но он все еще висел на спине у молодого человека. В профиль Брейзил был похож на странного двуликого Януса: Он положил тяжелые решетки и по-хозяйски проверил один из стыков.

— Это вы делали? — спросила Нора.

Чарли удивленно оглянулся.

— Да, я.

— А что это такое?

— Рамы для рисования. Археологи используют их как решетки, когда зарисовывают срезы, — уши его ярко покраснели. — Мне разрешают делать то, что им нужно, если я закончил с остальной работой.

— Я хотела спросить вас о газетной вырезке, которую видела в офисе Оуэна Кадогана, когда приехала сюда вчера. Там была фотография двух мужчин, которые когда-то нашли здесь крупный клад. Их тоже звали Брейзил. Оуэн Кадоган говорил, что они, кажется, ваши родственники.

— Мой отец и его брат. — тихо ответил он.

— Как они наткнулись на тайник, вы не знаете? — По лицу Чарли ясно было, что он слышал этот вопрос и раньше. — Простите. Вам, должно быть, надоели вечные вопросы об этом.

— Я привык. Я только устаю от людей, которые спрашивают меня, где захоронено золото.

— Неужели люди такое спрашивают? — сначала Нора не могла сказать, всерьез ли он говорил, но со второго взгляда она поняла, что так и было, но он научился относиться к этому вопросу с юмором. Чарли Брейзил действительно был странная пташка, тут Кадоган верно подметил.

— Ваши папа и дядя все еще работают на болоте? — спросила она.

Чарли снова посерьезнел, и очень быстро.

— А зачем вам?

— Просто мне бы, возможно, захотелось бы поговорить с ними для моих исследований.

Он сначала отвернулся, а потом посмотрел на землю.

— Мой отец ушел на пенсию прошлой зимой. Пришлось… от легких у него ничего не осталось.

По тому, как Чарли выпятил подбородок. Нора почувствовала, что между отцом и сыном не все было ладно.

— Простите.

— Ну, вы-то тут не виноваты, так?

— А что ваш дядя?

— Никогда не встречал его. Он эмигрировал до того, как я родился. — Чарли взял еще две рамы для рисования и поднял их через высокую дверь контейнера. — Хотя мне бы хотелось с ним познакомиться. Я тут присматриваю за его пчелами, и у меня есть пара вопросов.

Он говорил так, словно был лишь временным смотрителем — это было типично, отметила Нора, для всех пчеловодов, которых она когда-либо знала.

— Мой дед держал пчел, — сказала она, — у болота в Клэр. Он иногда позволял мне помочь присматривать за ними. Но маток он мне никогда не позволял помечать; мне очень хотелось, но он говорил, что это слишком опасно, слишком тонкое дело.

Чарли глянул на нее с новым уважением. Нора решила, что он, наверное, из тех пчеловодов, которые так вовлечены в мир пчел, что сами бы стали пчелами, если бы могли. Нора вдруг представила себе Брейзила в сетке, руки защищены белыми рукавицами, и он разбирает извивающуюся массу насекомых, мягко отодвигая трутней, чтобы поймать матку в маленькую клетку и пометить как необходимую мать для копий, уникальное существо во вселенной клонов. Ее дед объяснил ей, что матка — это случайно выбранная помазанница, первая из выводка. Ее первейший королевский долг — убить каждую из своих сестер, до последней. Никакой сентиментальности, просто быстрый укол в голову.

— У вас, должно быть, вересковый мед, раз так близко болото. — сказала она. — У вас случайно ничего не осталось от прошлогоднего сбора? — ей вдруг страстно захотелось попробовать этот темный, почти мускусный и никогда не жидкий мед. Он был как поздние фрукты, в чьей сладости, почти переходящей в гниение, было сконцентрировано последнее дыхание лета. — Я бы не прочь взглянуть на пасеку, я могла бы зайти…

— Нет! — горячность Чарли, казалось, удивила даже его самого. — Не нужно. Я сам вам принесу.

Наверное, это было далеко, и место было сложно найти. Пасека могла быть опасна для неопытного пчеловода. Но тревога в голосе Чарли Брейзила казалась все-таки слегка чрезмерной. Может, на пасеке было что-то. что он не хотел ей показывать?

— Чечеточная вечеринка? — повторил Кормак, удивленно приподняв брови, и Нора поняла, что он. очевидно, предпочитал проводить вечера не так. — А ты в курсе, что у Гуга, как говорят, самый грязный бар во всей Ирландии?

— Нет, этого я не слыхала. Но теперь мне точно хочется это увидеть. Ну же, Найалл Доусон со своими ребятами пойдет туда, и он сказал, ты мог бы присоединиться к музыкантам, если боишься танцевать.

Когда они вошли в бар, Нора поняла, откуда взялась его репутация, но решила, что она все же преувеличена. Да, пол был из простого бетона, и его не мешало бы подмести. Но дело тут было еще и в богемном интерьере бара — вместо аккуратно обитых скамеек и табуретов здесь стояли антикварные диванчики с витыми спинками, покрытые протертой парчой, словно владельцы постоянно наведывались на распродажи в сельских усадьбах и прибирали к рукам поношенные реликвии вырождающейся аристократии. Над стойкой старинные часы с маятником украшала реклама «Навоза Голдинга». За передней дверью, стоило только подняться на несколько ступенек вверх, располагалась современная пристройка, просторная комната с камином и известняковыми стенами, вдоль которых стояли столы и скамьи. На крепком сосновом полу площадки для танцев уже отплясывали «восьмерки».

Пока они ждали за стойкой выпивки, Нора подняла глаза взглянуть на трепыхавшиеся зеленые, белые и золотые ленты, кружившиеся ярким колесом над головами болельщиков. Чемпионат по хоккею на траве был в полном разгаре, и в этом году большие надежды возлагались на хоккеистов из Оффали. В этой части Оффали, объяснил Кормак, это был не спорт, а почти местная религия. Из всех видов спорта, за которыми Нора когда-либо вполглаза следила, этот был самый красивый. Это была древняя игра, и в нее играли с легендарных времен — герой Кукулайн считался великим хоккеистом, хотя в его время проигравшая команда после матча предавалась смерти. Было что-то первобытное в наблюдении за тем, как худощавые молодые люди несутся по полю, подхватывают плоскими клюшками маленький кожаный мяч, удерживают его на бегу и с сотни метров швыряют через брусья в точку. Чечетка и все остальное в воскресенье на время матча будут забыты.

Наконец, держа в руках выпивку, Нора и Кормак направились в заднюю комнату и заметили Найалла Доусона и его группу на дальнем конце площадки для танцев. Толпа представляла собой интересную смесь молодежи и людей постарше, в одном углу у пианино сидели музыканты, вовсю наяривая рилы, на площадке стояли квадратом четыре пары, и женщины уверенно обходили мужчин, отбивая четкую звонкую чечетку. Затем пары повернулись лицом друг к другу и пошли в танце вокруг квадрата, останавливаясь в каждом назначенном месте и дважды выразительно топая каблуком. Когда они Добрались до своих изначальных мест, фигура была закончена, и танцоры вернулись к своим столам, раскрасневшиеся и вспотевшие, а музыканты начали новый виток мелодий.

— А сейчас будет простой тур, — прокричал устроитель, энергичный седой мужчина в одной рубашке и с приспущенным галстуком. — Кто желает на простой тур?

Нора поставила свой стакан на стол перед Доусоном, затем отобрала у Кормака его пинту и футляр с флейтой и вытащила его на площадку.

— Мы сейчас, Найалл.

— Может, не надо, Нора? — сказал Кормак, не торопясь за ней. — Слишком давно это было.