— Ну, из Милана в Гамбург. На следующий день после похищения ребенка выясняется, что педофилы решили обделать одно дело в Гамбурге. Намечается некий обмен. Товар — дети. Посредник — одна шведка, которая, как это следует из материалов дела, связана с Ишмаэлем. Я еду в Гамбург. С этим обменом мы сели в лужу. Ничего не происходит. Полиция готовит операцию и остается с пустыми руками. Обмен происходит в другом месте. Шведка Ишмаэля встречается с человеком, который забрал ребенка из Милана.

У Монторси расширились ноздри, он покачал головой.

— Тут ошибку допустили мы…

— Какую ошибку?

— С этим обменом детьми. Мы тоже там попали впросак. От нас ускользнула прямая связь между шведкой и Ишмаэлем: мы думали, что она — маловажная фигура и что зерном всей истории является славянин. Мы думали, что Ишмаэль опирается на организованную преступность. У славянина были контакты с Ишмаэлем и с организованной преступностью. Я разместил своих людей в порту, поблизости от славянина, который должен был заниматься обменом.

Лопес:

— Значит, люди, с которыми встречался Льюба в доке 11, были агенты Ишмаэля.

— Мы все ошиблись в этой истории. Я, вы. И Ишмаэль тоже.

Усмешка Монторси: морщина, скривившая рот и глаза.

— Ишмаэль никогда не ошибается, Монторси. Уже давно он не делает ошибок. Все, что нам удается сделать, — это отсрочить результаты его действий. Продолжайте свою историю. До сего момента все точно.

Еще один глоток пива, во рту — все большая горечь.

— Мне повезло в Гамбурге, потому что я встал на след Ребекки, шведки Ишмаэля. Ребекка встречается с человеком, у которого ребенок. Мне кажется, я узнаю этого человека: он практически копия Терцани, мужчины, убитого на улице Падуи.

Монторси:

— Его убил я, этого человека с улицы Падуи. И вы правы. Американец загримировался, чтобы быть похожим на него. Мы оба потерпел неудачу: я принял Терцани за Американца, а вы приняли Американца за Терцани.

Лопес, открыв рот:

— Вы убили Терцани, думая, что это Американец?

Монторси, с тенью смирения на лице:

— Да, это старый трюк с двойником. Дело в том, что мы действовали в спешке и практически шли на ощупь, в темноте. Мы засекли пристанище Американца, и когда он показался на улице, я убрал его. Но это был не Американец, это был Терцани.

— Значит, это вы были в отделе судебной медицины. Мнимый полицейский, который забрал заключение о вскрытии. Вы были там, чтобы удостовериться, действительно ли устранили нужного человека.

Монторси кивнул.

— Продолжайте, Лопес. О том, что с вами приключилось в Гамбурге, я знаю из отчетов. Мы контролировали команду Вунцама.

— Да. В этом месте мы тоже допустили ошибку. Американцу удалось сбежать от нас. Вы, должно быть, знаете об этом из отчетов: немецкому инспектору, который вместе с мной следил за Ребеккой, не поздоровилось. Потом обнаружили труп Ребекки. В этот момент я все поставил на нашего человека, Американца: это он повезет ребенка в пункт назначения.

— А вы откуда знали о пункте назначения, Лопес?

— Прослушивание телефона Ребекки. Вы об этом ничего не знаете, Монторси?

— Какое прослушиваение?

Лопес засмеялся. В первый раз с тех пор как увидел эти брызги крови на стенах ISPES.

— Он вас оставил в дураках. Вунцам оставил вас в дураках. Он умолчал о прослушивании. Вы чуть пониже Бога, вы, в спецслужбах…

Монторси тоже улыбнулся.

— Кто там проявился по телефону Ребекки? Карл М.?

— Именно. У Вунцама началась паранойя. В Париже и в Милане в дело вступили политические круги. Можно будет представить себе, что начнется в Брюсселе. Его нельзя было тронуть без того, чтобы разразился скандал. Я предпочел ехать в Брюссель один и без прикрытия. Я импровизировал.

— Вы очень хорошо импровизировали, Лопес.

— Но в Брюсселе рисунок спутался. Вмешались вы, Монторси. Я перестал понимать, кто стоит на стороне Ишмаэля. Я даже не был уверен, что в машине, в которую вы стреляли, был Американец с ребенком. Я не понимал, зачем убивать Карла М., учитывая, что это была единственная карта, находившаяся в нашем распоряжении, при помощи которой можно было добраться до заказчиков ребенка. В Брюсселе в дураках остался я. А вы, кроме того, исчезли в никуда.

— Штучки моего ремесла. — Монторси закурил еще одну «житан».

— Одну вещь я не понимаю. Если вы убрали Карла М., значит, этот тип для вас не был столь же незаменим, как для меня. Значит, вы знали заказчиков ребенка. Почему вы не нагрянули прямо к ним?

Монторси чуть улыбнулся и задумчиво кивнул.

— Есть еще одна разница между спецслужбами и Богом, Лопес. Только Бог всемогущ. Вы, вероятно, не представляете себе, ктоэти заказчики.

Люди, стоящие выше, чем он когда-либо мог себе вообразить.

Лопес:

— А если я спрошу у вас имена?

Монторси:

— Нет.

Лопес опустил глаза.

Монторси:

— Продолжайте.

— Мы подошли к сегодняшнему дню. Этим утром — обнаружение ребенка на Джуриати. Тот же самый ребенок, которого на моих глазах унесли с миланского садомазохистского собрания. Связь с Ишмаэлем была очевидна. Потом ваш звонок, Монторси. Очевидныесоответствия с 1962 годом. В ISPES я не узнал вас рядом с туалетом, но я узнал человека Ишмаэля, Американца. Если б я узнал вас, я б велел вас задержать. Но я узнал Американца и попытался остановить его.

— Одна из причин, по которой я сделал вам этот звонок, Лопес. Мы в агентстве были удивлены. Простой полицейский, которому удается ориентироваться в лабиринте. Достойно восхищения.

— Одна из причин, по которой вы мне позвонили. А другие причины?

«Житан» докурена. Новая «житан».

— Я вам сказал, что мы в агентстве восхищены вами. Теперь я сделаю вам некое предложение.

— Поступить в агентство.

— Именно, Лопес.

— Нет. Сначала я должен задать вам несколько вопросов.

Монторси улыбнулся.

Вопрос — вот теперь.

— Кто такой Ишмаэль?

Монторси снова улыбнулся. Стряхнул пепел с «житан».

— Никто. Ишмаэль — никто, инспектор Лопес. Вы допускаете ту же ошибку, которая привела меня в руки спецслужб. Вы думаете, что Ишмаэль — это кто-то.

Лопес — побледневший, лишившийся слов. Монторси:

— Ишмаэль — это не человек. Возвращаемся к 1962 году, к моимсобытиям. Журналист, Фольезе, был автором отчета о внедрении американцев в Италию — отчета, который в конце концов оказался непосредственно в руках Маттеи. Тезис Фольезе: американцы готовятся усилить присутствие своей разведки в Европе и начали с Италии. Фольезе утверждал, что в рамках этой стратегии американцы работают над созданием более скрытой структуры, которую, вероятно, можно будет противопоставить ватиканскому господству в Южной Европе, свободной от столкновений с советскими спецслужбами. Речь шла об Ишмаэле. Отчет, предназначенный для Маттеи, был заказан Фольезе самим Ишмаэлем — это было предупреждение для Маттеи. Ишмаэль действует именно таким образом — тайно, но очевидно. Имеющий очи да увидит— евангельский девиз — это девиз Ишмаэля. В свое время я думал, что Ишмаэль — некто вроде темного священника этой тайной религиознойструктуры. И я ошибался. Ишмаэль — это план. Ишмаэль — это обширная элита. Это власть. Он вскоре освободится от своих создателей, американских спецслужб. И его ждет триумф, потому что Ишмаэль объявил триумф своего времени.

Лопес был в замешательстве.

— Я не понимаю. Вы говорите, что Ишмаэль пережил положение в Европе с 1962 года? При всем том, что тогда произошло? Нет, говорю вам: больше нет Советского Союза, больше нет Берлинской стены…

— Действительно. И это — время Ишмаэля. Когда американцы создавали Ишмаэля, они строили структуру, предназначенную к долгой жизни. ЦРУ занималось шпионажем — противостояло советским силам в Европе. Какая у него была необходимость создавать что-то вроде черногомасонства? Смысл открывается именно тогда, когда коммунизм уже не проблема. Ишмаэль препятствует тому, чтобы Европа вышла из сферы американских интересов.