Водитель раздавил бычок каблуком. Вернулся в «альфу». Монторси двинулся вперед.

Четыре года тренировок. Ночные неожиданные вызовы. Предвидь все. Год ночных полетов, приземлений в аэропортах-призраках, качающиеся головы в капюшонах, в сопровождении военного конвоя — по безвестным грунтовым дорогам. Отчитывайся перед голосами в рации. Не думай, что они — твои друзья. Не думай также, что они тебя обманывают. Не думай.

Монторси был в двух метрах от «альфы». Человека Ишмаэля, вошедшего в Монтечиторио, по-прежнему не было видно. Неподвижное, без выражения лицо мужчины, сидящего за рулем «альфы». Монторси постучал, указывая на машину слева от «альфы», сказал, что не может выехать. Человек Ишмаэля опустил стекло. Все было быстро. Беззвучный выстрел из пистолета в левый висок. Мало крови. Человек повалился на руль. Монторси прислонил его к спинке, как будто тот спит. Открыл дверцу, закрыл окно. Да, тот казался спящим.

Маскируйся. Не будь самим собой. Внутреннее — это внешнее. Внешнее — это внутреннее.

Действуй так, будто ты не человек. Ты не человек. Прячь самые сокровенные мысли. В разговорах, даже случайных, не выражай своих желаний. Не упоминай ничего, связанного с собой. Говори всегда о другом, о других. Заставь их говорить. Если они стоят в двух метрах от тебя — значит они не заинтересованы. Если зрачок левого глаза уменьшается или бегает — значит человек лжет. Мимика предназначена для того, чтобы заполнять паузы: тело маскирует моменты замешательства, неуверенности. Люди кривят рот. Неосознанно возникает какой-то кратковременный тик, о котором забывают сразу после того, как он проявится. Используй выразительную мимику. Она придает другим уверенности. Они не думают, что ты действуешь, следуя определенной стратегии.

Человек Ишмаэля вышел из подъезда, быстро, с тонкой папкой в руке, спустился по низкой лесенке по направлению к «альфе», прошел через парковку, приблизился к машине, чтобы открыть правую дверцу.

Учись. Учись. Запоминай, чтобы забыть. Впитывай в себя самые элементарные уровни реакции личности.

Человек Ишмаэля открыл дверцу, увидел своего товарища, спящего, откинувшись на спинку, дотронулся до него, все понял, резко обернулся. Было слишком поздно.

Ешь медленно. Снимало. Сдерживай себя. Ты гомосексуалист? Ты коммунист? Ты фашист? Ты католик? Верующий еврей? Твой Бог — Бог дерьма. Маура сосет у мертвецов. Маура воняет, ее пожрали черви. Маура не мертва и трахается с другим, она наслаждается, когда он входит ей в задницу, открывает ей задницу, вот так… Жуй все. Глотай дерьмо. Глотай металл приказов. Молчи. Не реагируй. Маура — шлюха. Маура никогда не существовала. Маура морочила тебе голову, они хорошо сделали, что убили ее. Иди в задницу, Монторси. Ты — ничто. Ты ничто. Ноль. Глотай. Глотай ложками святое дерьмо.

Монторси вел «альфу» на свалку за кольцевой дорогой. Два трупа, казалось, спали на заднем сиденье. Он заставил человека Ишмаэля сесть назад, прицелился ему в лоб — выстрел, смягченный глушителем, был похож на дуновение душного воздуха. Потом он занялся водителем. Он вытащил его из автомобиля, они двигались в обнимку — казалось, что один из них плохо себя чувствует, но на самом деле тот был мертв. Он посадил его сзади. Никто ничего не видел. Ключи были вставлены в замок зажигания. Папка с документами, выкраденными у члена Парламента, лежала на сиденье рядом с Монторси. До свалки оставалось немного.

Он сгрузил тела в два наполовину проржавелых бидона, которые ему указали. Вытащил из левого кармана перчатки. Ему сказали, что кислота может брызнуть в сторону. За бидонами он нашел другие бочонки, с кислотой, — согласно инструкции. Они были трехлитровые — легко с ними управляться. Он наполнил бидоны почти до самой кромки. Запечатал их.

Вернулся к «альфе», двигаясь к выходу со свалки, по направлению к грунтовой дороге. Там горел костер: деревянные ящики для фруктов и овощей. Он снял перчатки, бросил их в огонь.

Поднялся к грунтовой дороге. Издалека на него лаяла сидящая на цепи немецкая овчарка.

Киссинджер молчал. Буш-старший разговаривал с Горбачевым. Конференция: шесть старых кошелок, обсуждающих старые добрые времена. Ливан. Международный кризис. Оттепель. Берлин. Прочую чушь. Или же нет. Они говорили о другом, но Лопесу не удавалось ухватить суть. Они говорили о новом равновесии. Представители итальянских финансовых и политических кругов в партере обсуждали новые порядки, которым следует подчиняться.

В ложах — расслаблены. В партере — внимательны. Вокруг — сумасшедшая лихорадка. В зале — американцы, спецслужбы. И Лопес. Агенты в штатском снуют туда-сюда. По бокам лож стоят телохранители Больших Шишек.

Лопес переводил взгляд с места на место: ложи, партер, агенты. Ни на минуту не оставался в неподвижности. Продолжал входить и выходить. Коридоры с четырех сторон. Все спокойно. Перед туалетами. Пара американских агентов. Один молодой, другой постарше, оба — гиганты. Они разговаривали между собой. Американцев было легко узнать: даже в помещении они носили темные очки. Лопес знал, что это за очки: спектроскопическое видение, инфракрасные лучи — чтобы замечать все. Двое агентов у туалета проводили его взглядом, когда он быстрым шагом вернулся через главную дверь зала.

Внутри — Джордж Буш-старший говорит о своем сыне. Обмен остроумными репликами с Горбачевым, смех Горби и людей из партера, — все они приклеились к интерфону, чтобы слушать синхронный перевод, кроме сидящих в первом ряду.

Перес де Куэльяр поглощен болями в прямой кишке.

Карлссон — манекен из «Леттерман-шоу». [24]

Солана — единственный серьезный.

Киссинджер — самый внимательный, самый скучающий.

Какой-то старик в партере чихнул. Все взгляды обернулись к нему. Ложная тревога. Американцы улыбались. Люди из итальянских спецслужб были более спокойны.

Вдоль стен, по бокам от лож — телохранители. Серые костюмы металлического оттенка, черные очки с инфракрасным видением. Человек двадцать.

Лопес снова собирался выйти в коридор, когда вдруг его охватило странноечувство. Он вернулся туда, откуда мог рассмотреть телохранителей с левой стороны от лож. Десяток людей, молчаливых, со скрещенными руками, с рациями. Один из них. Высокий. Лицо напоминало ему кого-то. Однако он не мог их знать. Ни один из них не был итальянцем. Телохранители Горби были американцами, так же как и телохранители Киссинджера, Буша и Переса. Карлссон привез своих из Швеции. Для Соланы — агенты НАТО.

Мужчина, третий слева. Глядит в противоположную стену. Не получается пересечься с ним взглядом, спрятанным за инфракрасными очками. Широкая челюсть. Тело ритмично двигалось от дыхания. Возможно, смутное сходство с кем-то. Возможно, с Вунцамом. Но Вунцам был блондин, а этот тип — черноволосый. Странное ощущение. Очевидно, ложное подозрение.

Он вышел в коридор.

У его агентов — никаких проблем. Поговорил с Сантовито, поговорил с Калимани. Все спокойно. Двое американцев перед туалетом. Молодой улыбался. Тот, что постарше, — тоже. Ему за пятьдесят. Что делает такой человек на охране туалета? Он решил окрестить их «Блюз Бразерс». Джанни и Пинотто из уборной.

Снова в конференц-зал, снова внутрь.

Ему не удавалось оторвать взгляд от фигуры телохранителя Киссинджера. Американское лицо. Так и виделось, как он жует биг-мак. Непроницаемое лицо, спрятанное за темными очками. Лопес заметил на себе взгляд этого типа. Лед. Напряжение. Где он его видел раньше? Он подумывал выйти и попросить у Сантовито список имен охраны. Но, возможно, это только ошибочное впечатление. Всего лишь напряжение, которое играет дурные шутки.