Он организовывал садомазохистское общество. Американец знал, что Ишмаэль использовал такое общество как канал: он распространял послания, инструктировал по поводу ритуалов, предупреждал об обязательности встреч его членов. Ишмаэль снизошел на Инженера, как палящее солнце на засушливую землю. Инженер годами вел свою работу от имени Ишмаэля. В Милане он был одним из тех немногих, кому открыт доступ на более высокий уровень, кто может приблизитьсяк Ишмаэлю. Ишмаэль велик. Американец поможет ему принести жертву. Инженер это знал.

Он попросил ребенка. Инженер ограничился тем, что ответил:

— Это можно устроить.

Американец настаивал:

— Это нужносделать.

Инженер кивнул. Это было сложное дело. Время поджимало. Через два дня ребенок должен принять участие в ритуале. Исключительном ритуале. Ритуале, чрезвычайноприближенном к Ишмаэлю. Инженер понял.

На следующий день миланские послушники Ишмаэля соберутся на церемонию. Нужно произвести посвящение двух новых адептов. Они будут использовать ребенка. Они благословят его во имя Ишмаэля. Встреча будет проведена в пригороде Милана. В промышленном строении, согласно точным инструкциям Ишмаэля. Инженер лично организовывал церемонии, маскируяих под садомазохистские сборища. Мало кто знал об Ишмаэле. Большинство воспринимало все это как садомазохистские игры. Указания Ишмаэля: скрытьинформацию о ритуале. В последний момент объявить место и время собрания. Американец знал процедуру, он одобрил планы Инженера. Попросил, чтоб ему сообщили координаты заранее. Он должен быть осторожен. Рассказал Инженеру о Старике. Поведал об ошибке, допущенной пакистанцем. Инженер покачал головой. Потом вручил Американцу шифрованную записку: адрес и время встречи приверженцев Ишмаэля на следующий вечер. В конце церемонии он отдаст ребенка в руки Американца. Он был горд, что Ишмаэль избрал его для ритуала. Проблем не будет. Полиция не имеет никаких данных касательно Ишмаэля. Много лет ритуалы в Милане совершались в надежных местах, и никогда не возникало никаких проблем. Американец попрощался. Инженер спросил, есть ли у него в распоряжении соответствующая экипировка, чтобы принять участие в ритуале. Тот ответил, что да, есть — в сумке, которая лежит в камере хранения на вокзале (но этого он Инженеру не сказал).

Парочки пили жидкий кофе, три старухи тараторили, тяжело дыша, за столиком в углу около двух стен, обитых потертым красным бархатом. За стойкой молчаливый, деловой бармен педантично рассчитывал часы своей работы. За пределами кафетерия, по Корсо Буэнос-Айрес, продолжали двигаться люди и предметы — молчаливый поток, за которым сосредоточенно наблюдал Американец, человеческая река, что размывает великие события. Он испытывал досаду.

Он отправится на Центральный вокзал. Заберет сумку. Нужно постараться поспать. Нужно найти надежное место. Старик беспокоил его. Он забрал заключение о вскрытии трупа с улицы Падуи. Он знал, что ему не удалось уничтожить Американца.

Он развернул записку, которую дал ему Инженер. Минут за десять расшифровал код. Кофе перестал дымиться, он был почти холодным, Американец принялся хлебать его с отвращением. В двадцать минут первого ночи. Там он получит ребенка, который нужен Ишмаэлю. Потом он должен отдать его. А потом он вернется. В Черноббио. Во Франции они потерпели неудачу. Его ждал Киссинджер.

Он заплатил, вышел, пересек запруженный людьми проспект, пройдя через грязные зазоры между машинами, сквозь толпу, бесконечно стремящуюся в двух противоположных направлениях: из города и в центр. Пешком дошел до вокзала. Оттолкнул наркоманов, которые спрашивали что-то непонятное, мямля на каком-то корявом наречии. Забрал сумку из камеры хранения. Ступая по мраморному полу, прислушался, как его шаги эхом отдаются от холодных стен огромного пустого вестибюля. На улице темноту разрезали отблески на белом мраморе стены здания и громадный рекламный куб, подсвеченный маленькими фонариками.

Он пошел по бульвару, который пролегал перед вокзалом, в поисках места, где можно надежно спрятаться на ночь, и двинулся дальше по направлению к центру Милана, во мраке, по этой пустынной улице, безлюдность которой нарушали только отдельные шатающиеся фигуры наркоманов.

Монторси в большой спешке возвращался в управление между двух рядов высоких темных домов, во рту было сухо, там скопилась плотная белая слюна. Начинался дождь. Недавно была половина восьмого — он видел это на мутных часах с циферблатом, запотевшим от попавшей внутрь воды.

Энрико Маттеи мертв.

Он бежал под яростным дождем, машина отдела расследований ждала его в конце улицы Сената. Он договорился непосредственно с Омбони, позвонил ему среди этого безумного человеческого землетрясения, которое началось в зале редакции «Коррьере»: грохот слов и мыслей, все в движении, в то время как директор разгоняет толпу, выдавая указания и распоряжения: «позвони в АНСА» — «иди» — «найди Монтанелли, найди Монтанелли» — «ступай, десять страниц о Маттеи» — «история, история жизни» — «позвони в РАИ» — «найди родственников, жену» — «если не жена, то не подходит» — «кого-нибудь из внутреннего круга, я сам позвоню, непосредственно для интервью, по одному из двух номеров ЭНИ». Он пересек человеческую стену, которая двигалась рывками: каждый следовал за своим вдохновением или шел исполнять какую-нибудь директиву — огромный сбившийся с курса корабль, момент противостояния невидимых сил, время, когда веревки и каркас должны сдерживать тряску.

Монторси и Фольезе ошарашенно застыли. Маттеи мертв. Директор сказал, что «его убили». Монторси немедленно позвонил в управление. С трудом дождался длинного гудка, стоял, приклеившись ухом к трубке, ему было больно, настолько сильно он прижимал ее. Попросил дать трубку кому-нибудь из отдела расследований. Ответил Омбони. Его было плохо слышно.

— Тут черт знает что творится, Монторси… Ты где?

— В «Коррьере»…

— Какого дьявола ты делаешь в «Коррьере»? Немедленно приезжай сюда. Нас всех вызвали. Упал самолет Маттеи. Нужно быть на местах.

— Выезжай за мной, Омбони. Мне слишком много времени понадобится, чтобы самому вернуться.

Он вскочил на ноги, Фольезе последовал за ним. Проводил его к выходу.

— О Боже!

— Господи милосердный…

— Это такой удар… Это…

— Это конец… конец Италии, говорю тебе. — И Фольезе тряс головой.

— Убит…

— Да, вот увидишь. Они отбросят прочь этот вздор о несчастном случае.

— Да, но кто поверит в это.

— Вот именно. Но ты увидишь, увидишь… Насколько я знаю эту страну, объявится кто-то, кто поверит. И в конце концов поверят все.

— Но представь себе… Всего лишь только нечастный случай, который стирает с лица земли хозяина Италии. Того, кто половине мира наступил на больную мозоль.

— Самой богатой половине мира — на них он наступал.

— Какой удар.

— Вы едете туда? Все эти типы из отдела расследований?

— Все. Представь себе расследование такого рода. Они там передерутся из-за полномочий. Особенно если дело нечисто… Как они грызутся, ты бы видел!

Фольезе покачал головой.

— Кто это сделал, как ты думаешь? — Слова Монторси перекрывал грохот, человеческий скрип — стая скрипящих мышей.

Фольезе посмотрел на него, медленно хлопая веками, выбирая жесты, — он шел рядом, слегка подпрыгивая.

— А ты как думаешь?

— Американцы.

— Соединенные Штаты. Он слишком уж сидел у них в печенках. Представь себе, как Семь Сестер начинают бороться с революцией, источником которой является итальянец. Они бы потеряли 50 % доходов от нефти на Ближнем Востоке. Его просто убрали.