Вдруг он увидел инспектора, ответственного за расследование на улице Падуи: тот медленно шел со стороны площади за университетом, вытирая ботинки о цемент, чтобы счистить с них грязь. Американец пригляделся к этому человеку. Невыразительный взгляд. Вошел в здание морга.

Он вышел оттуда меньше чем через час. В руках — никакого документа. Может, в кармане. Но в морге выдают толстые конверты с заключением о вскрытии. В последний раз, в Италии, семь лет назад, ему пришлось лично отправиться в тюремный морг в Сан-Витторе, чтобы подделать заключение о смерти одного политика, арестованного за коррупцию или что-то в этом роде, — его прикончили в душе, а надо было выдать за самоубийцу, покончившего с собой с помощью полиэтиленового пакета, натянутого на голову. Так решил Ишмаэль. Ишмаэль и тогда был велик. В газетах только об этом и писали. Внутриполитическое положение резко обострилось. Находясь в тени, Ишмаэль расставил все свои пешки в нужное время и нужным образом.

Американец взглянул на часы. Ему больше нечего было делать. Он остался еще на час после того, как ушел инспектор. Нужно будет поставить на прослушивание телефон полицейского. Только таким образом он сможет понять, знает ли полиция об Ишмаэле или продолжает плыть в темноте. Сегодня же вечером он поговорит об этом с тем, кого Ишмаэль дал ему в связные. Прошлой ночью, в уборной, он разгадал шифр. Шифр был трудным, потому что трудно приблизиться к Ишмаэлю. За час он во всем разобрался. Адрес: проспект Буэнос-Айрес, 45. Спросить Инженера. Время встречи — 16:30. Темнело. Весна наоборот. Внезапно появился Старик.

Он медленно шел между лужами, мокрый, ослепительно белый плащ выделялся на фоне окрашенной тенью листвы гладкой стены университета. Вид у него был усталый, размокшая шляпа нависла надо лбом, руки засунуты в карманы. Казалось, он с трудом передвигается. Оглядывался по сторонам. Американец стоял в кабине, на другой стороне улицы, за ржавой больничной решеткой, — заметить его было невозможно. Старик повернулся к нему спиной (сутулой и грузной) и вошел в морг. Американец замер в неподвижности, затаил дыхание, чтобы не запотели пластиковые стекла кабины. Он ждал, не ощущая, как бежит время. Потом снова увидел неясный силуэт Старика, остановившегося на пороге морга, чтобы просмотреть содержимое картонной папки. В течение нескольких секунд Американец задавал себе неизбежные вопросы: Что у него в руках — заключение о вскрытии? Он его выкрал? Они установили личность двойника, которого ему прислал Ишмаэль? Старик — полицейский? Работает вместе с инспектором, который ведет дело? Почему он действовал отдельно от полиции и пытался убить его, Американца? Полиции известно об Ишмаэле? Убрать Старика, или пускай думают, что они убрали меня?На несколько секунд он замер, не дыша. Затем вышел из кабины, неторопливо обогнул решетку, лавируя среди еле движущегося, нервного потока машин, а Старик тем временем направился к площади позади университета, удаляясь от Американца.

Площадь Рикини. Улица Пантано, среди высоких роскошных домов, у подножия башни Веласка. Позади остался собор. Старик нырнул в подземный переход у башни и вышел к бензоколонке. Может быть, идет пешком в управление? Небольшая улочка, ведущая к проспекту Порта Романа. Американец следовал за Стариком, переходя с одного тротуара на другой: у него еще было время до встречи со связным Ишмаэля. Тротуары блестели, лил частый дождь. Старик иногда скользил и чуть не падал — сквозь промежутки между машинами Американец мог разглядеть его ботинки, замшевые, с гладкой подошвой. Старик его не заметил. Потом он вошел в метро.

Американец стал осторожно спускаться по ужасно скользким мраморным ступенькам новой станции метро. Семь лет назад ее только-только достроили. Он ускорил шаг, стараясь не поскользнуться и не упасть, чтобы не упустить Старика.

Но он его упустил. И больше уже не мог найти: торопливо, но аккуратно спустившись по лестнице, он посмотрел направо, налево и снова пустился бежать — до билетной кассы, но Старика уже не было. Американец огляделся вокруг, стараясь не привлекать к себе внимания. Потом сбоку от станционного киоска с опущенными ставнями он увидел изумрудно-зеленую корзину для мусора. Из нее торчал скомканный мокрый плащ. Американец быстрыми шагами подошел к корзине и извлек плащ из груды мусора: да, это был тот, что принадлежат Старику. Неужели Старик заметил, что за ним следят? Карманы были пусты. Он растерянно огляделся. От поездов валили толпы народу. Два волосатых контролера с синеватой кожей смеялись и болтали между собой на балюстраде. Худощавый парнишка продавал билеты. По ту сторону от турникетов начинался темный туннель, откликавшийся эхом на гулкий скрип автоматических дверей. Американец выругался про себя. Проглотил слюну, запихнул сверток обратно в корзину, обогнул киоск и снова вышел в темноту, под дождь.

Он не мог разглядеть в густой толпе, выходящей из поездов, в глубине перехода, ведущего к платформам, силуэт стоявшего спиной к свету Старика, который за ним наблюдал.

Давид Монторси хлопнул дверью кабинета, злой и страшно уставший. В этом расследовании по делу ребенка ему никого не дали в помощники: все были заняты. Вероятно, что-то случилось наверху, потому что на пятом этаже Фатебенефрателли стали чаще появляться агенты спецслужб. Ему, конечно, ничего не говорили. Он считался салагой. Ему еще не было и тридцати. Достаточно уже того, что он служит в отделе расследований. Он просил помощника для проведения оперативной работы, но даже и представить себе не мог, что они рассмотрят такую возможность — выделить ему кого-нибудь. Агенты спецслужб входили и выходили из кабинета шефа. В коридоре слонялись кучки людей, которых никто никогда не видел. Все они молчали и уклонялись от разговоров… Монторси, пошатываясь, вернулся в кабинет, он казался пьяным. В глубине сознания пульсировал застывший образ маленькой белой руки ребенка.

Он не знал, с чего начать. У него голова шла кругом от этого навязчивого образа мертвой детской ручки.

«Кто мог совершить подобное?» — спрашивал он себя и ощущал собственные слова как черный, блестящий, непроницаемый базальтовый шар.

Утомленный бессилием, он сел, закинул руки за голову, положил ноги на стол и посмотрел в окно. Лил тяжелый отвесный дождь. При взгляде из комнаты, сквозь пелену теплого воздуха, поднимающегося от батареи, толща дождя тоже казалась горячей, однако на улице стоял ледяной холод. Итак, было три отправные точки: труп ребенка со следами дикого насилия, приведшего к его смерти; место обнаружения — на стадионе Джуриати, под мемориальной плитой в честь партизан; тот факт, что ему никого не выделили для этого расследования, ни одного сотрудника в помощь. В голове у него царил то порядок, то хаос, разум дробил мысли на части, пытаясь проанализировать последовательный ряд образов, — так же действовал патологоанатом при вскрытии грудной клетки ребенка на столе отдела судебной медицины. Он попробовал успокоиться. У него не вышло.

Итак, первый пункт — труп ребенка. Прежде всего нужно учесть тот факт, что этому ребенку, вероятно, не было и десяти месяцев. Затем — насилие. Слепое, извращенное, неизвестным способом (взгляд в рапорт — и снова его бросило в пот и в дрожь). Без порыва. Метод, который невозможно сложить в четкую схему. Поэтому тут два варианта. Либо речь идет о потребности (болезнь, вырвавшееся наружу извращение сумасшедшего, простая одержимость убийцы). Либо о способе, поддающемся расшифровке, хотя к нему и сложно подобрать ключ. Обе эти возможности наводили на мысль о главном факторе, о том, что было необычного в случившемся. Здесь была сексуальная составляющая, безумие в точном направлении: болезнь и метод. Во всяком случае, надо исходить из того, что имелось в наличии. Заключение судебных врачей гласило: убийство на сексуальной почве. Две гипотезы: родители, которые отделались от ребенка, или же один или несколько маньяков-педофилов изнасиловали его. Надо было действовать в двух направлениях, сообразуясь с тем, что есть, этим плотным маленьким ничто, заключенным в поступке того, кто зверски убил ребенка. Проверить все записи о рождении детей в Италии, на промежутке от года до десяти месяцев до того дня. Сколько окажется имен? Он не имел ни малейшего представления. Он также не имел представления о том, чему может послужить подобная систематизация. Существует ли такой архив? С описанием физических особенностей детей? Может, следует еще раз сделать вскрытие и внимательно все изучить? Отыскать какую-нибудь естественную отличительную черту, которая поможет установить личность ребенка? А если он родился не в Италии? Плечи инспектора поникли, руки бессильно опустились: горячее дуновение поражения. Он напряг мозги. Оставалось пойти по второму пути, более конкретному: искать сведения у тех, кто занимался маньяками, насиловавшими детей.