Позвонил Калимани, сообщил ему, что будет отсутствовать еще один день. Калимани не спросил, как идут дела в Гамбурге, настолько было ясно, что в Гамбурге все пошло плохо. Все пошло плохо, как в Милане, как в Париже. Сказал, что Сантовито на пределе из-за приготовлений к Черноббио. На Фатебенефрателли накануне вечером было нашествие агентов и чиновников сил безопасности американских спецслужб. Они наметили план. Сантовито отдал Калимани распоряжения. Американские спецслужбы, итальянские спецслужбы, карабинеры, полиция и отдел расследования — в качестве свободного защитника, как в футболе. Они вроде должны чувствовать себя в безопасности. Но ничто не было безопасным.

Лопес дождался десяти, чтобы позвонить на мобильник Пруна, тому, что следил за Лаурой. Тот дремал и послал его в задницу, сказал, что Лопес всучил ему дерьмовую работенку. Отрапортовал: спокойная ночь; в четверть десятого Лаура, которая полностью соответствовала описанию Лопеса, вышла из дома, пошла пешком к станции метро «Порта Романа», села на поезд по направлению к Корветто; в Корветто села на 93-й автобус, вышла на бульваре Пулье, у консультации, где работает; Пруна сделал вид, что записывается на консультацию в приемной, возвращался в здание, полное народа, через каждые двадцать минут; встретил ее один раз; кажется, все спокойно. Лопес позвонил другому Пруна, тому, что сидел на хвосте у Инженера: тот тип еще дома.

Позвонил Лауре. Она была занята с пациентом. Она сказала ему, что психотерапия в общественной больнице — это на практике акт общественной помощи. Лопесу показалось, что она смягчилась, она даже спросила, можно ли перезвонить ему днем. Он ответил, что его не будет в Милане и днем тоже, но что он ей позвонит. Она попрощалась с ним и при этом не обозвала «вялым хреном»: там был пациент, она не могла.

Вунцам проводил его в аэропорт. Сказал, что Хохенфельдера днем выпишут: его уже перевели в палату для выздоравливающих, явных повреждений не обнаружили. Лопес ответил, что рад этому обстоятельству, но что у него Хохенфельдер в печенках сидит. Вунцам улыбнулся, кивнул, сказал, что и у него тоже Хохенфельдер сидит в печенках.

На прощание они обнялись.

В час Гвидо Лопес приземлился в Брюсселе.

Кровь Ребекки обрызгала рукав пиджака и засохла. Маленькая коричневая полоска, которая раздражала его, пока он ехал. Американец зевнул, чтобы уменьшить напряжение. Уже много дней он спал всего по нескольку часов. Спал плохо. Скоро начнутся судороги в кистях рук, он чувствовал их приближение. Он поискал в кармане упаковку бензодиазепина, проглотил одну таблетку. Он начнет погружаться в сон, а нужно вести машину, — зато успокоится. Поглядел на себя в зеркало заднего вида: лицо жуткое. В Брюсселе он отдаст ребенка, и можно будет отдохнуть несколько часов, прежде чем забрать маленький труп и вернуться в Милан. Ишмаэль позвал его, он ответил на зов.

210 км/ч по направлению к Брюсселю. Он оставил «эспас» в местечке, название которого даже не помнил. Съехал с автострады, потому что знал, что об угнанном «эспасе» уже сообщено пограничным службам, дорожный патруль тоже, возможно, проинформирован. Лучше поменять машину. На окраине поселка, погруженного в загородную черноту, он приметил себе «ауди» на весьма изолированной парковке. Там были и другие машины, почти все с маленьким объемом цилиндров, — они не годились для его целей. Ему нужно было лететь. Ему нужен был вместительныйбагажник. Оставалось всего три ампулы, чтобы делать инъекции ребенку. Ему нужно прибыть в Брюссель до полудня. «Ауди»: детские игрушки — отключить противоугонное устройство, открыть багажник, положить туда ребенка и уехать. О краже сообщат на следующее утро, и вряд ли «эспас» обнаружат в то же самое время. У него не будет проблем до самой границы.

Ребекка — идиотка и даже не дрянь. В инструкциях, которые ему дали, с самого начала упоминался защищенный от прослушивания сотовый телефон Ребекки. Ошибка. Серьезная. Ишмаэль велик, но его люди — дилетанты. Они должны были встретиться на Неельштрассе для передачи ребенка, потом они должна была позаботиться об остальном: доставить ребенка в Брюссель согласно полученным распоряжениям и отвезти его обратно в Милан, непосредственно ему, для захоронения. Таковы были указания Ишмаэля. Похоронить его перед Черноббио. Ишмаэль может рассчитывать на него. В Черноббио не будет такого провала, как в Париже. Это сложный, но совершенный механизм. Ишмаэль велик.

У него закрались подозрения, что Ребекку прослушивают. В инструкциях был приведен адрес шведки: «На контакт идти только в случае крайней необходимости». Американец улыбнулся. Он остановился возле отеля «Форбах», чтобы проверить, не следят ли за ней. За ней следили. Американец видел итальянского инспектора, который курил, разговаривая по телефону, — на противоположной стороне улицы, перед «Форбахом». Он не стал выходить из машины. Ребенку вколол очередную дозу: тот несколько часов проспит, а потом им займется Ребекка. Он не понимал, как итальянскому полицейскому удалось добраться до Гамбурга, до Ребекки. Подумал о Старике. Возможно, это Старик дал наводку итальянцу. Он ожидал встретить в Гамбурге Старика, а не итальянского копа. Он готов был устранить Старика прямо там, чтобы убрать его у себя с дороги в преддверии Черноббио. Но Старик был профессионал. Нужно быть оченьвнимательным. Старик может все разрушить. Американец был в ярости от того, что не убрал его в Милане. Такие ошибки нельзя допускать. Профессионалы не делают ошибок. Всю твою дерьмовую жизнь тебя только и делали, что учили не делатьошибок. Чертов Старик.

Он ждал часами, держа в поле зрения «Форбах» и машину полицейских. В какой-то момент из «Форбаха» вышла Ребекка, и он задвигался. Он уже готов был отъехать от тротуара, как вдруг из полицейской машины вышел один из наблюдавших — не итальянец — и пошел следом за Ребеккой. Машина осталась на месте. Американец не знал, что делать. Он подумал, что ее сейчас арестуют, — это будет катастрофа. Бабам он не доверял: Ребекка заговорит. Он рассчитал время: нужно срочно ехать в Брюссель в надежде, что спецслужбы и власти не дадут всему рухнуть, прежде чем он заберет ребенка, чтобы похоронить его в Милане. Но нет: Ребекка вошла в паб на углу, через пять минут она вышла обратно, агент, следивший за ней, — тоже.

Он ждал до 21:20. Ребекка вышла, села в машину, выехала с большим запасом. Машина итальянского полицейского отправилась следом за ней. Ребекка запутывала следы. Он надеялся, что она избавится от хвоста. Но это было трудно. Движение было хаотичным. Два полицейских и понятия не имели, что за ними следят. Он размышлял. Наконец Ребекка въехала на мост. Она направлялась к Неельштрассе. Он решил опередить Ребекку и машину итальянца, срезал путь, чтобы прибыть на место раньше них, свернув на две улицы раньше Неельштрассе. Он все просчитал: два агента, никакой засады. Они с Ребеккой не упоминали Неельштрассе. У него было время проверить. Никакой полиции. Никаких агентов в штатском. Никаких телекамер. Он должен только избежать прямой передачи ребенка Ребекке. Увезти ее в своей машине. Потом он обо всем позаботится. Он сделает этих двух агентов, никаких проблем.

Он рванул с места. Две улицы, на пределе двигателя, сильно газуя. Неельштрассе. Машина итальянца — в засаде. Под фонарем, согласно инструкциям, — Ребекка. Он вышел. Сказал ей, чтоб она вела себя спокойно: за ними следят. Сказал ей, чтоб она вела себя нормально. Ребекке не хватало решимости. Он показал ей ребенка, дремлющего в багажнике: пахнуло дерьмом и мочой. Ребекка посмотрела на него, спросила, что им делать дальше: паника. Он велел ей сесть в «мерседес». Они сели. Он тронулся рывком.