— Но это не все объясняет, Монторси. Возьмем случай с ребенком, которого американский агент Ишмаэля провез через всю Европу. Какой смысл это имело? Почему сразу не убить его и не похоронить на Джуриати?

— Потому что ритуал Ишмаэля исполняется верховными иерархами Ишмаэля. Которые в настоящее время живут в Брюсселе.

— Но почему не достать ребенка в Брюсселе?

— Потому что ребенок должен принадлежать стране, в которой будет произведена работа Ишмаэля — убийство. Не спрашивайте меня о причине. Мы в агентстве шаг за шагом реконструируем систему ритуалов Ишмаэля.

— Но зачем приносить ребенка на садомазохистское собрание?

— Потому что это часть ритуала. Я не присутствовал на PAV, Лопес. Но спрошу вас вот о чем: вы не заметили вокруг ребенка странного движения?

Лопес вспомнил: мужчины и женщины, шестеро или семеро, вокруг Инженера, с поднятыми руками, — им было неинтересно зрелище с колесом, к которому была привязана Лаура.

— Да, вы правы. Что-то вроде круговой процессии. Люди с поднятыми руками. Они почти танцевали вокруг человека, в руках которого был ребенок.

Монторси:

— Это было сердце инициации. Она требуется уставом Ишмаэля. Не все участники садомазохистского собрания знали, что Ишмаэль тайно действует среди них. Вы думали, что ритуал — это PAV? Ритуал был спрятан внутрисадомазохистского сборища. Подумайте: тайное крещение ребенка, предназначенного к жертвоприношению.

— Почему вы не вторглись на PAV, Монторси?

Монторси приподнял брови.

— Я был убежден, что достаточно будет вашей операции, Лопес. Нашей задачей было оттянуть исполнение ритуала Ишмаэля. Если б вы перехватили ребенка на PAV, как это было предусмотрено, наша цель была бы достигнута. Без ритуала срывается и покушение на Киссинджера. Возвращаясь к вашим предыдущим сомнениям — Киссинджер действительно должен был умереть в Париже: был найден труп ребенка, у входа в катакомбы, на юге, у границы Люксембургского сада, в один день с покушением Клемансо.

Долгий глоток.

— Это случалось еще много раз. Ишмаэль, казалось бы, терпит поражение, нам удается сорвать либо ритуал, либо покушение, но рано или поздно сеть Ишмаэля добивается задуманного…

— Еще много раз?

— Много. Это как если бы продолжалась холодная война, более потаенно, с другими героями: Ишмаэль, то есть Америка, — и Европа. Убийство Альдо Моро. Улофа Пальме. Мнимый несчастный случай, в ходе которого были устранены принцесса Диана и Доди Аль Файед. Это Ишмаэль. Это всегда Ишмаэль. Это его план.

Лопес молчал. Он был под впечатлением. Он чувствовал, как механизмы этого плана сжимают его виски, тело, мысли. Это было невероятно. Он снова повторял про себя слова Монторси. Он пытался прояснить то, что случалось с ним, с Лопесом.

— Я хочу понять, Монторси. Так, значит, Американец должен был лично вручить ребенка людям в Брюсселе и отвезти его обратно в Милан?

— Я полагаю, что вы нарушили планы Ишмаэля, Лопес. Я думаю, что Американец был в Италии, чтобы достать ребенка, и что транспортировкой в Брюссель и доставкой обратно маленького трупа должна была заниматься Ребекка. Агенту Ишмаэля пришлось все делать самому, потому что вы вторглись всюду: на PAV, в Гамбург. И если б я не вмешался в Брюсселе, вы стали бы для него помехой и там тоже. Но я не мог довериться вам: вы ничего не знали об Ишмаэле. А у нас в агентстве были свои планы. Брюссель был последней возможностью вмешаться. Если б мне удалось убить его вместе с Карлом М. в Брюсселе, то ритуал не исполнился бы: Ишмаэль не нанес бы свой удар в Милане. И все же благодаря вам, Лопес, цель Ишмаэля не была достигнута.

Лопес, горько:

— Но ребенок мертв. Известно, кто это?

— Нет. Иногда нам удается установить личность ребенка. Иногда нет. Это маленькие дети, обычно годовалые. Самым старшим — примерно шесть лет. Дело в том, что тут замешаны самые настоящие интернациональные круги педофилов в Европе. Вы помните этого бельгийца, Дютру?

— Да, бельгийский педофил, возле Брюсселя…

— Именно. Он был человеком Ишмаэля. Он поставлял человеческое мясо для ритуалов Ишмаэля. Но он, это очевидно, был педофилом. Все спутано. Это знак Ишмаэля — все спутывать и наносить удар.

— Сколько жертвоприношений детей вы обнаружили за эти годы?

— Много. Слишком много. — Монторси прикрыл глаза, глубоко затянулся сигаретным дымом. Они сидели молча и пили пиво. Монторси курил. Лопес постепенно забывал о брызгах крови в туалете ISPES. Его охватила туманная сонливость, лихорадочная усталость.

Заговорил Монторси. Он вернулся к своемупредложению.

— Вот что я вам предлагаю: ведение расследований для Европейского агентства. Много денег. Много работы. Никаких идеалов. Не отвечайте мне сразу: ни что согласны, ни что отказываетесь. Подумайте над этим.

Он тяжело поднялся: его тело было огромно.

— Ах да, чуть не забыл: Штефан Вунцам, ваш гамбургский коллега, уже согласился. — Он вложил ему в руку визитную карточку: никакого имени, только номер телефона. — Если согласитесь, позвоните по этому номеру. Это наше прикрытие, вам ответят, что это офис. Скажите, что хотите поговорить с отделом маркетинга. Я жду две недели, Лопес. После чего предложение больше не имеет силы.

Лопес, оглушенный, остался сидеть с визитной карточкой в руке. Встряхнулся. Выдавил из себя:

— Я не соглашусь.

Монторси пожал ему руку и вышел — огромная удаляющаяся тень.

Мергель блестел от лунного света между складками вспаханной земли. Заступ шел с трудом, как хромой, и блестел, будто лист серебра, среди бесконечных стеблей растений. Дорога в Вольтерре: повороты были плавными, неявными, они поднимались по хребту и спокойно летели вниз — до следующего холма. Скользкий асфальт потрескивал под колесами. Черная машина и белая машина ехали на одинаковой скорости, на большом расстоянии одна от другой. С высоты, от разрушенного деревенского дома, оранжевого от света южного солнца, видно было, как блестит черная машина, погружаясь в новые горизонты.

Давид Монторси почти закрыл глаза, чтобы почувствовать во всей его зрелой законченности охряный свет, который знаменовал собой конец дня. Он следил с вершины холма за по-прежнему равномерным продвижением темного автомобиля.

Информация стоила дорого. Очень. Ему пришлось потратить премию, недостаточно оказалось забрать то, что оставалось от оклада, начисленного человеку, неизвестному спецслужбам. Голос долетел из Ирландии во Франкфурт. Ему позвонил непосредственно один из агентов, расквартированных в Берлине. Итальянцев в Берлине, впрочем, была целая пригоршня. Новость о том, что десять лет спустя доктор Джандоменико Арле собирается совершить путешествие в Италию, он услышал на фонограмме. Монторси ждал этого долгие годы. Ему мало что удалось вырвать от звеньев сети Ишмаэля. Он узнал, что Арле работает в генетической лаборатории в Росслине, но что, однако, он не живет постоянно в Росслине, часто путешествует, часто ездит в Соединенные Штаты и часто — под вымышленным именем. Чем больше времени проходило, тем больше крепла ненависть, медленно, постоянно. Отвердевшая, как камень, жесткая и блестящая, как бордюр из мергеля, она была с ним и теперь, когда он поглощал дорогу и воздух среди луж света между холмами Кьянти, поднимаясь и опускаясь в заросли, к темным и влажным складкам земли, прежде чем снова подняться к солнцу, которое вызревало в отблесках среди виноградной листвы.