— Да, понимаю…

— Так можем мы встретиться, инспектор?

— Думаю, да.

Шум на другом конце провода.

— Хорошо. Очень хорошо.

— Когда мы можем увидеться, доктор?

— Сегодня вечером вас устроит? Здесь есть срочные дела…

Снова пауза. Монторси:

— Сегодня вечером мне подходит.

Ему вдруг вспомнилась еще одна фраза из отчета Фольезе об Ишмаэле. «Из расследования исключен миланский отдел расследований, в котором, как известно, некоторые личности поддерживали тесную связь с Маттеи». Кто поддерживал тесную связь с Маттеи? Во вспышке молнии блеснуло лицо шефа, и Монторси заговорил другим тоном, неопределенным…

— Сегодня вечером мне подходит. Но после ужина. У меня назначена еще одна встреча, здесь, в управлении.

— Да, конечно… В девять? Вас устраивает, инспектор?

— Да. Отлично.

Пауза — намеренная.

— Меня это очень интересует. Где мы увидимся? Я приду к вам в кабинет, доктор?

Без промедления. Оттенок беспокойства в голосе Арле.

— Нет, нет. Не в отделе судебной медицины. Послушайте, мы сделаем так. Я сейчас возглавляю еще один институт. Я ухожу из отдела. Я собираюсь посвятить себя… другому.

Чему?

— Это частный институт, доктор?

— Да, частный. Итак, мы встретимся там. Он находится на бульваре Аргонне. Бульвар Аргонне, 13. Вы войдете и спросите меня. Я жду вас в кабинете к девяти.

Он не знал никаких медицинских институтов на бульваре Аргонне. Никогда не слышал о больницах или медицинских институтах на бульваре Аргонне. Чувства его стрекотали, как насекомые.

— Хорошо. Давайте в девять. Вы сказали, бульвар Аргонне, 13?

— Да, да. Так вы придете? Я вас жду… До скорого, инспектор.

Все пришло в движение: Ишмаэль пришел в движение — он начал двигаться с того, что устранил Маттеи; а теперь Арле задвигался — после того, как Монторси высказал предположение о существовании некоего «круга педофилов». Возможно, Арле приглашает его, чтобы продолжать покрывать этот круг? Что-то ускользало от Монторси.

Зло набирало обороты.

Монторси попытался связать свои раздумья в единый узел, распадающийся, слабый: а если Символ Ишмаэля, нечто, о чем упоминалось в докладе Фольезе, — это именно ребенок? Ребенок изнасилованный, зверски убитый, помещенный в нужное место — под мемориальную плиту партизанам на Джуриати. Символ предвещает Событие: он как бы совершает его заранее. Событие — это весть о том, что Ишмаэль здесь, сейчас. Событие — это убийство Энрико Маттеи, человека, который олицетворял собой Италию. Италия принадлежит Ишмаэлю — темной разветвленной силе со множеством щупальцев. Тайная духовная власть, которая ждет момента, когда можно будет разрастись. Хищник, остающийся в тени. Многие уже знают об Ишмаэле, многие уже стали его «верными учениками». Люди Ишмаэля — это безмолвная масса, каждый знает только то, что входит в его компетенцию. Ребенок и Хозяин Италии соединились в своей смерти под золотым безмолвным именем Ишмаэля. Его насилие проявилось — это было начало. Ишмаэль произнес слово своего явления — через убийство Энрико Маттеи. Монторси снова обдумал эту гипотезу: очень слабая связь, но вполне допустимая.

А он, Монторси? Что он такое во всем этом тайном движении людей, на этом перекрестке смертей? Что он такое? Кто такой Ишмаэль? Ишмаэль объявил новую войну. Ишмаэль как будто пытается остановить время. Вашингтон, Рим, аванпосты для Европы. Москва. Новая война, чудовищно безмолвная, замороженная, неподвижная, уже началась? Но тогда почему Ишмаэль занимается им? Фольезе уже передал свой отчет людям Ишмаэля, и он его там упоминал, в этом отчете… Монторси испугался: легкая дрожь. Мысли его были похожи на пепел: обрывки поднимаются на поверхность, истлевшая пыль, летящая во все стороны в вихре сознания. «Агентство национальной безопасности», «Центральное разведывательное управление», «со штаб-квартирой в», «Ногароле» — это были слова из отчета Фольезе, это были слова из тайной истории. Истории Ишмаэля. И имя Ишмаэля кружилось в голове Монторси, и лицо Мауры тоже, и разорванная губа Фольезе, пуля, пробившая ему череп, бледная рука ребенка под плитой, мумия безымянного партизана…

Фольезе был предателем с самого начала, — этот «верный ученик Ишмаэля». Его убили — почему? Это были люди Ишмаэля? Он слишком много знал? Он видел Ишмаэля? Он знал его лично? Монторси казалось, будто он стоит с пустыми руками перед широкой панорамой, совпадающей с картиной мира — мира Ишмаэля. Ему тоже угрожали? Его подкупили, им манипулировали, его извратили. Его заставили выйти из скорлупы собственного существования, тончайшей, растрескавшейся. В нем оголили мумию. Искренняя улыбка Фольезе вырисовалась, как далекий образ, вращающийся вокруг золотых букв имени Ишмаэля. Ишмаэль… Значит, это тот американский проект в Европе… Создать имя Ишмаэля из ничего… Новый Христос… Но несущий зло…

Тревога. Короткий вдох. Горячий воздух. Батарея.

Снова трепет и страх: конкретныйстрах, реальный. Он позвонил Мауре. Та не отвечала. Все казалось ему слишком огромным, чтобы быть настоящим, достоверным — осуществимым. Возможно, Маура решила поспать, отключила телефон. Он провел рукой по волосам, почувствовал, какие они сальные. Усталость обычно оборачивается грязью, нечистотами, мерзкой влагой. Белое лицо Мауры вне области мрака, магнитное, нечеловеческое жужжание. Он снова подумал: кто мог иметь тесные связи с Маттеи внутри управления?

Решился. Встал, выбрался из кабинета, выбрался из своих мыслей — обрывков мыслей — смутного облака этих плохо проведенных расчетов, — и пошел стучаться прямо в кабинет шефа. Он решил поговорить с ним об Ишмаэле.

Лопес находился в Централес Вунцамом, когда раздался звонок: на парковке за автогрилем, рядом с автобаном, ведущим на запад, был обнаружен «мерседес» с телом Ребекки. Из автогриля вызвали полицию, чтобы заявить о краже «эспаса», принадлежащего двум французским туристам. Патруль поздно прибыл на место, у агентов возникли трудности с этими двумя туристами: те не говорили ни по-немецки, ни даже по-английски, а агенты плохо понимали по-французски, все затянулось. На всякий случай проверили окрестности автогриля, парковку, машину за машиной, потом бензоколонку, машины, поставленные ближе к выезду на автостраду. Там они обнаружили «мерседес». Подумали, что внутри кто-то спит, увидев лежащее там безмолвное тело Ребекки, погруженное во мрак, и постучали в окошко, но Ребекка не ответила. Они вышибли дверцу. Она лежала навзничь на сиденье, с двумя пулевыми отверстиями во лбу, крыша машины изнутри была испачкана двумя струями крови и серого вещества. Позвонили в управление.

Лопес и Вунцам молча переглянулись.

Хохенфельдера поместили в больницу: травма черепа, состояние психоза. Лопес не мог долго стоять, из-за удара коленями у него образовались два больших синяка, болезненных, левое колено постепенно распухало. Вунцам поручил поиски «эспаса» блокпостам и пограничным службам. Человек, убивший Ребекку, курьер с «маленькой посылкой», двойник мертвеца с улицы Падуи, скрылся; в полиции предполагали, что он сменит машину, украдет еще одну, возможно, в населенном пункте, — скоро невозможно будет определить, на чем он попытается пересечь границу. Лопес и Вунцам считали, что мужчина сам повезет свой груз в Брюссель при условии, что действительно именно Брюссель является конечным пунктом назначения «оборудования». Погрузка в доке 11 оказалась отвлекающим маневром. Из Льюбы много часов выжимали информацию. Лопес видел его мельком, в коридоре возле кабинета Вунцама: правый глаз — набухший мешок, из которого сочилась кровь, волосы слиплись коркой от пота, плечи согнуты. Вунцам вернулся в кабинет, качая головой, сказал Лопесу, что Льюба ничего не знает: ни о детях, ни о Брюсселе.