Очнись от сна, мой друг! Ты слышишь, бьет
Набат войны в Европе и зовет
Прервать досуг греховный! Иль меж нас
Уж нет таких, кто в скверне не погряз?
Он кличет тех, кому постыло гнить
Без дела, кто хотел бы оживить
Мужскую честь, почившую в гробу,
Восстав на благородную борьбу.
Иным заботам смертных — грош цена.
Все их затеи рухнут, как одна.
Взгляни на честолюбца, что хвалу
Готов, как нищий, клянчить на углу
И лесть скупать за деньги, но в миру
Заслужит лишь бесславье и хулу!
А вот обманщик ловкий, что не чтим
Никем и никого не чтит — каким
Путем в своих он плутнях не пойди,
А все овраг змеиный впереди!
Вот гордый сэр, что важен и тяжел
На вид, а гол, на деле, как сокол.
Откроется, каков его доход,
И вмиг его от злобы разорвет!
А тот, кого зовет счастливцем свет,
Всеобщей тайной зависти предмет,
И все его чернят, кто испокон
Мечтали сами быть в чести, как он.
Повсюду ложь, на что ни бросишь взгляд.
Бежать, бежать, куда глаза глядят!
Велит нам разум. Уж честней бежать,
Чем в этой жиже смрадной погрязать.
Весь здешний мир замешан на дрожжах
Безумства, и царит в его садах
Безудержное буйство сорных трав,
Учение Создателя поправ.
Мир закоснел в распутстве и грехах,
И чужд ему небесной кары страх.
Все доброе опошлено. На всем
Печать двуличья. То, что мы зовем
Сегодня дружбой, — скрытая вражда.
Нет ни стыда, ни правого суда.
Молчит закон. Утехи лишь одни
Желанны тем, для коих честь сродни
Игрушке. Шутовства и чванства смесь
Вот их величье. И в почете здесь
Обжора, франт да толстая мошна,
Что похоть их обслуживать должна.
Почем платил придворный жеребец
За ленты и крахмал, чтоб наконец
Стал вид его кобылке светской люб
И та ему подставила свой круп,
Пылая вожделеньем оттого,
Что лорд пред ней? И пакостней всего,
Что ей нельзя иначе поступить
(Днесь неучтиво шлюхою не быть):
Коль знатен он и вхож в высокий свет,
То с ним блудить — урону чести нет.
Что мы клеймим в лачуге как разврат,
То в замке — томной негой окрестят.
О, эти твари! Кто постиг вполне
Повадки их бесстыдные и не
Был возмущен! Коль голос чести тих,
Пусть смех и злоба сложат гневный стих
О тех, что пред нарциссовым стеклом
Рядят, кого им выставить ослом,
Сплетают в сеть цветки да завитки,
И чтобы уд мужской завлечь в силки,
Ему всечасно ставят западни.
А меж собой — как мелочны они!
Коль на подруге бант не так сидит,
Вмиг заклюют. Зато, забыв про стыд,
Едва завидят модный пикардил,
Визжат, как будто слепень укусил.
Ревнуют, и бранятся, и юлят,
И бедрами виляют, и скулят
Выделывают сотни мерзких штук,
Как свора исходящих течкой сук.
А с виду — лед. Ведь если им порой
Поклонник и подбросит фунт-другой
На сласти — разве ж это неспроста!
О, нынче нашим дамам не чета
Питс, Райт, Моде — сегодня стиль не тот.
Им леди сто очков дадут вперед.
Народ наш горд, но уважает знать
И потону им склонен позволять
Жить в блуде, не таясь и на виду.
Здесь, как на бирже, их товар в ходу.
Кто похотью к чужой жене влеком,
Тот и свою не держит под замком.
Муж нынче грубым скрягою слывет,
Коль не пустил супругу в оборот
И не сумел всех средств употребить,
Чтоб с честного пути бедняжку сбить.
Сестрой торгует брат, а лорда друг
С его же леди делит свой досуг.
Не принято и думать ни о чем,
Кроме любовниц. Будет наречен
Пажом служанки тот, кто грубый пыл
Ни с кем из знатных шлюх не разделил
Иль не бывал бессчетно ублажен
Щедротами примерных наших жен.
Вот каковы дела и нравы их.
Достойны ли они, чтоб ради них
Терять здоровье? Разум? Сердце? Честь?
Швырять на ветер тысячи и сесть
Во Флит иль в Каунтерс? Не в угоду ль им
Несется франт по людным мостовым,
В пух разодет, в карете иль верхом,
Чтоб из Гайд-парка въехать прямиком
На те подмостки, где, как говорят,
Не принят слишком вычурный наряд,
Где гребни, склянки, пудры и духи,
Как, впрочем, и любовные стихи,
Уж не спасут. Не ради ль них, мой друг,
Себя мы обрекаем на недуг?
Безумства? Ссоры? Не за них ли пьем
Сверх меры, чтобы выблевать потом
С проклятьем? Отчего с недавних пор
В гостях напиться пьяным — не позор?
Что за геройство — прочих перепить,
Когда героя впору выносить
Проветриться? Таким предстал для нас
Мир немощный и дряблый. Всякий час
Пороки наши множатся. Они
В движенье постоянном (что сродни
Погоне), по телам и головам
Друг друга заползают в души к нам,
Переполняя чувства и умы,
Пока под грузом их не рухнем мы.
Я говорю: беги, мой друг, беги
От гибельных сих пропастей, где зги
Не разглядишь. Уж короток и день
Стал для игры — так нам и ночь не лень.
На то потратить, чтоб одним броском
Себя навек связать с ростовщиком.
Старик уже не в силах сам поднять
Стакан игральный — ну так он нанять
Того, кто б за него сыграл, спешит
И взором стекленеющим следит,
Как тот бросает. Так развратник рад
Хоть поглядеть под старость на разврат.
Нас червь азарта точит. Мы же с ним
Не можем сладить или не хотим.
Иль так тщеславье в нас раздражено?
(Хоть это нам не оправданье.) Но
Уж лучше так, чем вовсе потерять
Достоинство и честь и восхвалять
Их светлости любой удачный шар,
Крича, что лорда выдает удар,
Хоть, кажется, какое дело мне,
Раз я стою спокойно в стороне?
Ведь хоть охрипни я, хваля его,
Их светлость не вернут мне и того,
Что мне потом придется уплатить,
Чтоб сорванное горло подлечить.
Лесть лорду дешева, поскольку он
Такой толпой лакеев окружен,
Которым их лакейство не претит,
Что жалкий одиночка-льстец, кто льстит
Без низости, пред этой бандой слаб.
Зато продажный шут и подлый раб
Возлюблен и в чести. О, времена!
Беги, мой друг! Пусть строк моих волна
Тебя умчит из ада, где льстецы,
Завистники, фискалы, гордецы,
Наушники, шпионы, шептуны
(Чьи руки кровью тех обагрены,
Кто их не раскусил), где мастаки
В искусстве лжи, ханжи, клеветники,
Бахвалы, лжесвидетели кишат
Несметною толпой. И этот ряд
(Ведь род людской плодит повсюду грех)
Длить много легче, чем прервать иль всех
Пересчитать на первый и второй,
Хоть будь фельдфебель ты над всей землей.
Простимся ж, Колби. В свой опасный путь
Возьми с собой заветы друга: будь
Столь безупречен, чтобы дел своих
Ты мог не устыдиться в смертный миг;
Ищи не славы на полях войны,
Но истины единой; без вины
Не виноваться; властвуй над собой
И сможешь одолеть в борьбе любой;
Не сетуй на судьбу, и, что она
Тебе ни шлет, — верни ей все сполна;
Какой она тебе ни кажет лик,
Смирись, но будь себе равновелик.
Знай: удостоит высшая хвала
Не доблести, а добрые дела.
Я верю, друг мой: мертвый иль живой,
Ты не уронишь чести родовой.
Еще последний мой тебе совет:
Не богохульствуй. Среди смертных нет
Такого, в ком бы чтили храбреца,
За то, что он дерзнул хулить Творца.
Теперь ступай искать покой в бою.
Кто пал за веру, быть тому в раю.
Перевод М. И. Фрейдкина
