Смиренный реализм мандолиниста («нас все еще окутывает тьма полярной ночи») вскоре сменяется поэтичным предвкушением рассвета: «Но… в южной стороне уже намечается покраснение, легкий румянец, как на ланитах юной девы… с каждым днем разгорающийся все ярче. Мы знаем, что это такое. Это солнце, которое торжествующе размахивает факелом, поднимая его все выше и выше, приглашая войти дорогих гостей — свет и жизнь. Добро пожаловать, благословенный день, ночь слишком затянулась, и мы устали от нее…» Прямо скажем, необычные слова для человека действия.

Но даже в качестве поэтически-романтического мечтателя Руал Амундсен твердо знает направление и продолжает держать в виду «долгий путь к цели». Просто цель у него, в отличие от предыдущих разов, не географическая точка. И достижение ее не может вознаградиться сверкающей на груди медалью. Его цель — подлинный свет. Он добивается определенного состояния — чтобы был день, было счастье, была любовь. Его цель нельзя обрести на морозе в центре полярного бассейна, а можно лишь в тепле… в свете тридцати трех свечей… рядом с ней. Его цель — Новорожденная.

В последние дни перед отплытием в Ном Руал Амундсен занят дележом нажитого в экспедиции имущества. Сначала нужно отдать должное родине: «Бивни мамонта и богатая коллекция птиц — мой дар норвежскому государству. Они не собраны участниками эксп., а куплены мною за собственные деньги, так что принадлежат лично мне». Поручения, касающиеся официальных властей, представляются как раздача подарков, хотя в случае с Амундсеном отделить руководителя экспедиции от частного лица не всегда просто.

Готовится огромная посылка. Через океан будет переправлено пятьдесят мест груза, куда войдут: сорок шкур белых медведей, мешки со шкурами бурых медведей, белых и голубых песцов, а также различные поделки, изготовленные командой «Мод» во время нескончаемых зим, и масса других вещей.

«Я хотел бы, чтобы всеми мехами — особенно медвежьими и песцовыми шкурами — распорядилась Кисс. Буду только рад, если моя родня поможет ей в этом». Речь идет о значительных ценностях; как с ними обойтись, более подробно рассказано в следующем письме Леону: «Пожалуйста, отдай меха на хранение надежному меховщику, и пусть они побудут у него, пока Кисс не примет решения». В точности как было с домом: он отдается человеку в распоряжение, на него выписывается доверенность — не хватает только решения.

Впрочем, эти вещи хоть и дорогие, но обыденные. Предметом особой гордости полярного путешественника было приобретенное им прошлой весной собрание птиц в десяти ящиках (плюс один): «В коллекции птиц находится 18 прекрасных экз. очень редкой розовой чайки, Larus rossi [107], a также 9 экз. практически неизвестной вилохвостой чайки, Larus sabini. Цена этих 27 экз. не поддается подсчету. Они необыкновенно красивы. Меня бы не удивило, если бы они одни окупили эксп.». Вероятно, это чрезвычайно удивило бы управделами. Тем не менее полярный путешественник и впрямь отправляет норвежскому государству богатые дары. Пожалуй, даже слишком богатые.

«Помимо вышеупомянутых 18 розовых чаек — для официального вручения— я посылаю ящик с еще 20 шт. того же вида. На нем указано: № 100. Извлеки этот ящик из общего груза и спрячь». Существует тайное разграничение между перьями, предназначенными в дар государству, и перьями сугубо частными.

«Я написал Кисс, как ими распорядиться. А именно, я хочу, чтобы она обратилась к лучшим лондонским мастерам и заказала из этого фантастического оперения два веера. Один пускай будет ее, а второй я попрошу тебя передать королеве — на память о плавании "Мод" С.-В. проходом; одновременно ты должен рассказать ей, из каких птиц он сделан».

Двадцать чаек должны превратиться в два веера — по одному для каждой из королев. Теперь обе могут спрятаться за своими розовыми чайками — и застенчивая королева Мод, и тайная королева Елизавета. Своего богатого соперника в Англии полярный путешественник прозвал «королем». Неудивительно, что рядом с ним была королева Елизавета.

В действительности имя «Мод» Амундсенов корабль получил в качестве прикрытия. Руал предпочел бы назвать судно в честь собственной королевы — «Елизавета» или, может быть, «Кристина». Вероятно, он испрашивал разрешение так поступить и надеялся на положительный ответ — как перед походом к Южному полюсу просил у Сигрид Кастберг обещания быть с ним. В этот раз он ждал до последнего и лишь за пять дней до спуска корабля на воду обратился во дворец, чтобы ему позволили взять имя другой королевы.

«Прибудет также много иных вещей, — завершает он свои указания Леону, — которые лучше разместить в Ураниенборге, пока туда не приедет Кисс и не решит, как с ними быть». Розовые чайки — это утренний дар [108]. Прочая всячина — добыча, которую принес в семью кормилец.

Чем больше ходов делается в игре, тем яснее становится, что экспедиция на «Мод» была не более чем воздушным замком, иллюзией, творением Руаловой фантазии. При отъезде из Норвегии наш полярник отбросил мандолину и поставил все на выигрыш счастья. Он опустился на колени, однако не получил в ответ «да», в лучшем случае — «возможно». Уверенный в том, что достигнет цели и добьется невесты, он отправился в преждевременное свадебное путешествие. Он не только подарил своей «нареченной» дом, но и в ледовой пустыне не покладая рук трудился для обеспечения ее материального благополучия.

С кем мы имеем дело: с бесстрашным возлюбленным, не побоявшимся ради великой любви поставить на кон всё? Или его поступки свидетельствуют о том, что этот жалкий человек вконец запутался и утратил чувство реальности, что у него помутился рассудок?

В одном отношении Руал Амундсен точно потерял связь с действительностью. Он считает, что пришла пора швыряться деньгами на манер богачей, однако не проходит и года, как он должен выпрашивать у государства очередные сотни тысяч. Впрочем, поразительнее всего его надежды на поступление новых средств. Книгу, доходы от которой должны были пополнить денежные резервы экспедиции, он отдает для образования семейного фонда, причем с расчетом на совершенно нереальные цифры продаж. Вымененные им чайки оцениваются то ли в 20–30 крон штука, то ли в 50 тысяч крон штука… кто знает? Руал пытается компенсировать травмы от ударов судьбы принятием желаемого за действительное.

Что касается счастья, здесь иллюзии потерпели крах. Телеграмма от Леона расставила всё по местам. Счастье было там, где ему и надлежало быть, — в Лондоне. А полярник цеплялся за будущее решение,не желая понять, что оно давным-давно принято…

И все же Руал Амундсен не сдается. Он просто вернулся к началу и теперь будет снова покорять Северный полюс и Богиню. У него надорвано сердце, его бросила команда, но он продолжает идти тем единственным курсом, которым должен. Полярный путешественник возвращается в ледовую пустыню, потому что хочет «добороться до конца».

Он кладет к ее ногам сорок добытых медведей… и посылает на родину стаю розовых чаек…

«Пройдя Северо-Восточным проходом туда, где мы стоим сейчас на якоре, — пишет в дневнике Амундсен, миновав Берингов пролив, — я сомкнул этот путь с путем, каким шел по Северо-Западному проходу в 1906 году, и таким образом впервые совершил кругосветное плавание по Ледовитому океану. В наш век всяческих рекордов это может представлять некоторый интерес».

Слабое утешение под конец неудачной экспедиции к Северному полюсу, скорее попытка выдать мелкий успех за крупный. Открытие Северо-Западного прохода тоже было совершенно бесполезным с практической точки зрения, но как символическое достижение его нельзя было не признать подвигом. Тогда «Йоа» была первой. А Северо-Восточный проход Норденшёльд преодолел на «Веге» за сорок с лишним лет до Амундсена. Быть первооткрывателем чего-либо можно однажды. «Мод» же была третьей.