Руал Амундсен спешно телеграфирует в Сиэтл норвежскому консулу — надо аннулировать доверенность Хокона Хаммера. «Хаммер телеграфировал мне сюда, просил объяснений. Я ответил, что в мое отсутствие все полномочия может иметь только одинчеловек, а именно ты», — сообщает полярник Леону.

То, что норвежский управляющий разузнал о сиэтлском «генеральном директоре», явно касалось нечестности в финансово-экономических вопросах. Или попросту говоря: человек, которому Начальник предоставил неограниченные полномочия, — мошенник! Каким же образом вдруг открылись столь сенсационные обстоятельства?

Некоторое время назад Леон Амундсен получил от брата задание добыть длясиэтлского дядюшки и спасителя экспедиции орден Святого Олава. И хотя полярник поспешил дать обед в честь будущего орденоносца, опыт, видимо, подсказывал ему, что, пока орден не прикреплен к лацкану награжденного, ни за что поручиться нельзя. Предположительно в этой связи Леон Амундсен и прознал о кой-каких странностях в деловых обычаях датского эмигранта.

Даже если и поднялся большой переполох, из писем полярника ясно, что в открытую конфронтацию с Хаммером он не вступает. И вскоре окажется, что судовой маклер никоим образом не вышел из полярного бизнеса. Уже в мае 1924 года Руал Амундсен снова поднимет вопрос об ордене Святого Олава. И тогда строго конфиденциально обратится в норвежскую дипломатическую миссию в Копенгагене. В свою очередь норвежский посланник наведет справки у американского коллеги, который подтвердит, что в связи с некоторыми обстоятельствами означенное лицо находилось под следствием, однако дело против него было отложено. До поры до времени. И хотя новая информация представляет этого господина «в значительно более благоприятном свете», посланник не рекомендует полярнику ходатайствовать о награждении, поскольку это может вызвать открытые нападки на означенное лицо в Америке или в Дании либо, в худшем случае, на норвежское правительство. Хокон X. Хаммер явно был фигурой сомнительной.

Отвлекаясь от «почетного члена» экспедиции, Начальник вполне доволен своей командой. Правда, во время стоянки у мыса Восточного трое аборигенов покидают «Мод», но «Какот — отец Ниты — по-прежнему с нами. Более преданной души я никогда не встречал, в Урбге ему цены не будет», — пишет он Леону. Заканчивается эта история тем, что младший кок Какот — после нескольких попыток — форменным образом удрал с «Мод» и, стало быть, так и не занял в Ураниенборге предназначенного ему места мастера на все руки. «Он был очень одинок на борту и, без сомнения, тосковал по своим», — пишет в своих мемуарах Одд Дал.

«Все пойдет отлично», — докладывает Руал Амундсен перед тем, как «Мод», оставив мыс Восточный, возьмет курс на мыс Барроу, где воздушная экспедиция высадится на берег. Однако шхуна снова вынуждена искать убежища, дожидаясь улучшения ледовых условий. На сей раз у берегов Аляски, в заливе Коцебу, возле поселка под названием Диринг. Этот порт-убежище окажется отнюдь не случайным: торговая фактория в Диринге принадлежит братьям Магидс. Именно здесь полярник вновь встретил женщину с «Виктории» — и ее мужа. По своему обыкновению Начальник покидает судно. Вместе с почетным гостем экспедиции, лейтенантом Фуллертоном, он перебирается в поселок.

Несколько недель полярная шхуна стоит на якоре в Диринге, и в это время покоритель Южного полюса отпраздновал свое пятидесятилетие — 16 июня 1922 года. Кинопленка запечатлела, как юбиляр с одной попытки задул разом все пятьдесят свечек. Но в остальном чествовали исключительно г-жу Магидс. По словам Одда Дала, она получила в подарок один из экспедиционных граммофонов, кстати, подарок экипажу от Женского медико-санитарного объединения Норвегии (то бишь не от Эдисона). Кульминацией же стало решение Начальника совершить пробный полет в честь немногочисленного населения городка в целом и его новой подруги в частности.

Как рассказывает Одд Дал, неделю потратили на выравнивание мало-мальски пригодной взлетной полосы. Чрезвычайно рискованно было и переправлять со шхуны на плоту кёртиссовские аэропланы — по частям, для сборки на берегу. Однако ничто не могло зажечь в женских глазах такие яркие звезды, как зрелище аэроплана в воздухе. Молодая г-жа Магидс, страстная любительница гонок на собачьих упряжках, наверняка сумела оценить этот фантастический жест среди здешнего отсталого варварства.

Еще когда «Мод» стояла в Диринге, «гастролям» лейтенанта Фуллертона в экспедиции внезапно пришел конец. Если верить Далу, канадец пал жертвой интриг своего соперника, летчика-норвежца: «Ловелас Омдал начал обхаживать приятельницу Амундсена». Та нажаловалась Начальнику, а Омдал, дескать, свалил все на Фуллертона. Канадца выгнали, и Омдал опять стал единственным в экспедиции пилотом при лейтенантских погонах. Так говорит сержант Дал.

Сам Руал Амундсен пишет в дневнике вот что: «Стоянка в Диринге была очень-очень приятной. Народ симпатичный, всегда готовый помочь. Фуллертона, к сожалению, пришлось уволить. Неожиданно он показал себя с новой и весьма неприятной стороны — ходил тут да злословил у нас за спиной. По какой причине — мне непонятно. Я все время относился к нему по-дружески. Может, причина как раз в этом! Уволен он согласно условиям контракта. Вистинг, Свердруп и я всё выслушали, посовещались и выставили его за порог. Г-н и г-жа Магидс — наши неутомимые и любезные опекуны — с первым пакетботом отправят его в Ном».

В конце июля 1922 года «Мод» направила на родину депешу о том, что ввиду неоднократных задержек, связанных с ледовыми условиями, перелет откладывается до следующего лета. На первый взгляд решение поспешное, но, поскольку летом в северных широтах усиливаются туманы, самыми подходящими месяцами считались май и июнь. В случае неудачи перелета опять-таки лучше, если «Мод» будет находиться за пределами досягаемости. Полярник полностью потерял интерес к шхуне и не собирался сдавать позиции, отступая к новым зимовкам на ее борту.

28 июля Начальник, которого сопровождают пилот Омдал и оператор студии «Биофильм» Рейдар Лунн, прощается с «Мод». Под командованием капитана Вистинга, с разведывательным самолетом «Кристина» на борту, полярное судно спешно направится в Ледовитый океан, к району дрейфа, тогда как троих оставшихся вкупе с большим «юнкерсом» доставит к мысу Барроу американская шхуна «Холмс».

«Со странным чувством я смотрел, как "Мод" исчезает в тумане, — записывает в своем дневнике Начальник в дождливый день расставания. — Оба судна идут навстречу неясному будущему. Как, пожалуй, и мы, участники предстоящего перелета. Ясно только одно: если мы все справимся со своими задачами, величайшее полярное путешествие станет свершившимся фактом». Вопреки неудачам оптимизм не сломлен. Четырехлетнее фиаско еще может обернуться историческим триумфом!

С борта «Холмса» полярник пишет Леону: «Я чувствую себя необычайно бодрым и совершенно уверен в трансарктическом перелете экспедиции "Мод"!»

Модхейм — так Амундсен назвал свою зимовочную базу на побережье Аляски. Это название — тактический ход, чтобы никто не подумал, будто он оставил свою шхуну. Напротив, воздушная экспедиция представляла собой самый передовой отряд полярного предприятия, подобно той сухопутной группе, что в свое время вместе с собаками и санями обосновалась во Фрамхейме. Разница лишь в том, что, когда задача будет выполнена и полюс покорен, шхуна за ними не придет. Они сами на самолете вернутся к «Мод». Хотя сначала полярнику придется, пожалуй, совершить триумфальное турне по метрополиям цивилизованного мира — Париж, Вена, Рим, Лондон. Возвращение в дрейфующие льды вряд ли будет сопряжено с большими опасностями.

Вместо мыса Барроу, самой северной оконечности североамериканского континента, Руал Амундсен решил высадиться чуть южнее, в тихом, безмятежном Уэйнрайте. Тамошняя прибрежная полоса вполне годилась для взлета и посадки; к тому же пять сотен обитателей Барроу могли на поверку оказаться надоедливыми.