Среди многих авторитетных людей, которых попросили высказаться по этому поводу, был Карстен Боркгревинк — норвежец, руководивший английской экспедицией во время первой зимовки человека на антарктическом материке. Он счел нужным пожалеть, что Амундсен не предпочел использовать в виде тягла оленей: «То же самое я советовал и Скотту» [72]. Помимо всего прочего, в интервью газете «Тиденс тейн» Боркгревинк утверждает, будто с самого начала понимал, куда направляется Амундсен. «Иначе зачем он взял с собой 90 лаек?»

В дневнике, который вел на «Фраме» Ялмар Юхансен, есть фраза: «Амундсен изумлен, что подозрений относительно цели путешествия не зародилось у Нансена, хотя тот и удивлялся множеству собак». Позиция профессора свидетельствует о его безграничном доверии к наследнику по полярным путешествиям. Теперь основа такого доверия оказалась подорвана. Далее Фритьоф Нансен поддерживал младшего коллегу не с энтузиазмом, как прежде, а скорее из чувства долга. Сходные настроения преобладали и в целом по стране. Подспудно тлело недовольство Амундсеном.

«Остается лишь надеяться, что все сойдет благополучно с высадкой на сушу и поездками на собаках, — завершает Хелланн-Хансен свое итоговое письмо Леону. — Тогда будет полный порядок, что бы кто ни говорил про оленей, пони и моторы». О белых медведях — молчок.

В экспедиции к Южному полюсу намечалось три отряда. Прежде всего береговой в составе девятерых человек под руководством Руала Амундсена, базой для которых должен был служить Фрамхейм — построенный на антарктическом побережье дом с надворными службами. Затем морской, которому предстояло, оставшись на «Фраме», проводить океанографические исследования в Атлантическом океане. Эта партия включала в себя десять человек под началом командира корабля, лейтенанта военно-морского флота Турвалла Нильсена. Наконец, третий экспедиционный отряд занимался делопроизводством в конторах Кристиании и ближайших окрестностей. В этой партии трудился один-единственный человек — двадцатый члена экспедиции по имени Леон Амундсен. Пока государственный корабль «Фрам» нес современных викингов по морям и океанам, их управделами бесплатно путешествовал по железным дорогам Норвегии «в качестве представителя экспедиции».

Обмен корреспонденцией между тремя отрядами был, прямо скажем, минимальный. Он ограничивался несколькими оказиями: прибытием «Фрама» в Китовую бухту и отбытием из нее, а также редкими заходами в порты. Тем не менее все два года разлуки братья Амундсен — в особенности Леон — вели оживленную переписку друг с другом. Из-за немногочисленности оказий доставляемые с ними пачки писем оказывались внушительной толщины. В Христианию посылал рапорты и лейтенант Нильсен. Обстоятельства вынуждали руководителей трех партий быть готовыми к принятию самостоятельных решений.

«Надеюсь, вы хорошо провели Рождество… у нас оно, по обыкновению, прошло в тишине и спокойствии: мы никуда не ходили и гостей не принимали», — пишет Леон Руалу с наступлением нового, 1911 года. Разумеется, на борту «Фрама» праздник отметили со всеми возможными церемониями:

«Ради такого случая мы с лейт. Нильсеном украсили носовую кают-компанию, и получилось очень даже красиво. Всё кругом оформили сигнальными флажками, под потолком укрепили пышные гирлянды из папиросной бумаги — подарок госпожи Скроер. Еще убрали обычные лампы и развесили 16 красивых разноцветных фонариков (тоже подаренных). В пять часов всех пригласили на обед. Граммофон я поместил в своей каюте, о чем никто из гостей не был осведомлён. На стол поставили кружки с портретами короля и королевы, создававшие тем более праздничное настроение. От дневного света мы затворились, так что в кают-компании царила тьма: горели только цветные фонарики, отчего наше помещение напоминало волшебный дворец. На всем лежала печать торжественности».

Перед нами театроман в действии: Руал Амундсен как режиссер и художник-постановщик. У него особое чутье на световые эффекты. Принимая гостей в Ураниенборге, он в свое время давал точные указания прислуге, когда следует незаметно погасить лампы. Не были забыты и звуковые эффекты: «Как только все расселись, я включил граммофон и в кают-компанию ворвались слова гимна "Веселое, святое Рождество" в исполнении знаменитого датского оперного тенора Херольда. По этому случаю мало у кого не навернулись на глаза слезы».

В спектакле создавалась особая атмосфера, использовались элементы неожиданности, не говоря уже об усилении религиозного чувства за счет технических средств. А еще представление было совершенно необъяснимо — для всех, кроме его постановщика. Идеально! «Более торжественной и впечатляющей сцены я не припомню ни в одно Рождество».

На родине же, в зимней Норвегии, дела идут отнюдь не благостно. «Увы, общее настроение далеко от того, на которое мы рассчитывали: мало кто сочувствует испытанным тобою трудностям, тем более выказывает восторг в связи с изменением курса. Напротив… хотя побудительные причины твоего поступка как нельзя лучше явствуют из помещенного в газетах отчета, кругом царит недовольство. Разумеется, есть и исключения. Среди них назову прежде всего короля и затем Фритьофа Нансена — оба видят положение в правильном свете».

Леон отмечает, что «большинство представителей печати» проявило лояльность. Тем не менее есть основания для беспокойства: «В любом случае наблюдается раздражение среди тех, кто вложил в экспедицию деньги и, вероятно, раздражения не избежать также в стортинге, если дело будет обсуждаться там. Посему я уже теперь настоятельно не рекомендую тебе — даже при самом успешном исходе экспедиции — сразу возвращаться в Норвегию в ожидании чествований, ибо сейчас к ним никто не расположен. Впрочем, ясно, что в случае успеха настроение мгновенно переменится и тебя начнут превозносить до небес, но, по моему мнению, тогда будет слишком поздно. До официального приема на родине тебе следует предпринять путешествие в северные широты».

Естественно, в первую (да и в последнюю) очередь христианийского управделами тревожит состояние финансов: «Теперешнее положение немногим лучше — возможно, даже хуже, — чем было во время плавания на "Йоа"».

Одну из немногих попыток объяснить отсутствие восторга предприняла газета «Хюстен» («Побережье»), предшественница выходящего и ныне издания под названием «Норгес хандельсог шёфартстиденде» («Газета торговли и судоходства Норвегии»). Статья, озаглавленная «Руал Амундсен — жертва своих друзей», была опубликована на следующий день после сообщения о том, что он намерен покорить Южный полюс, и занимала почти всю первую полосу газеты.

В статье совершенно нет нападок на самого Амундсена — напротив, его называют «предметом безмерного восхищения». С тем большим пылом автор обрушивает поток критики на новоявленных «друзей» полярного путешественника, которые после его возвращения из Северо-Западного прохода «завладели им, подвергли изоляции и обособлению от других, осыпали дифирамбами и ограничили собственным узким кругом».

Доверчивого полярника нельзя винить в удручающем финансовом положении экспедиции и связанном с ним неудачном решении идти на юг. Путешественник оказался беспомощной жертвой дурного влияния: «В результате на г-на Амундсена возложили ответственность за поведение его новых "друзей". Люди склоняются к мнению, что им движет тщеславие первопроходца. Общественный интерес к нему снизился, популярность идет на убыль. Уже когда он подавал в стортинг ходатайства о выделении средств, их принимали с прохладцей».

Хорошо осведомлённый автор утверждал, что истинными друзьями полярника следует считать тех, кто поддерживал его, прежде чем он стал знаменитым. Что касается материальных трудностей, они преследовали путешественника и в прошлый раз: «В его отсутствие они тяжким бременем ложились на плечи близких».