Несмотря на подозрительные вылазки, зиму в основном проводят на «Йоа». Команда играет в вист, а брат Леон позаботился не только о рождественских подарках, но и о настоящем коньяке. Хотя Начальник в этот период — сугубый трезвенник, то один, то другой член команды перебирают пуншу, начинают «колобродить» и «шататься из стороны в сторону». В кают-компании зачастую сильно накурено. «Когда мы только начали плавание на "Йоа", ни Начальник, ни Г. Хансен не увлекались табаком, теперь же Начальник превратился в самого заядлого курильщика из нас всех, поскольку непременно должен выкурить трубочку после еды и многажды в промежутках», — сообщает Вик, все еще находящийся под обаянием руководителя («наш Начальник — человек необыкновенно приятный и занимательный в компании»).

Самым надежным, незыблемым членом экипажа проявляет себя Линдстрём. Хорошее настроение кока не в состоянии сломить даже полярная ночь. «Сегодня наметились первые признаки весны, — записывает Ристведт к концу второй зимовки. — Линдстрём ходил на куропаток. Со времени ледостава кок впервые сошел на берег. Забавный парень. Толстый и жирный, как свинья, зато всегда всем довольный, всегда в превосходном настроении, хотя у него как раз поводов для ворчания больше, чем у всех нас вместе взятых».

Начальник, который со своей непредсказуемостью, частой сменой настроений и вечной непоседливостью представляет собой полную противоположность коку, смотрит на основательного, пусть даже не всегда трезвого Линдстрёма с интересом ученого: «Если он что себе наметил, старается не отступать. Его попытки чего-то добиться всячески вышучиваются. Он же лишь добродушно улыбается и спокойно продолжает делать свое дело. И в большинстве случаев оно ему после нескольких попыток удается». Поначалу казавшийся простоватым кок постоянно раскрывается с новых сторон: вот он уже «технический гений» и умелый зоолог. «По-моему, более толкового человека в полярной экспедиции нельзя и желать».

Грузный Линдстрём и долговязый Амундсен суть противоположности еще в одном отношении. Кок совершенно не интересуется эскимосами, ему безразличны их обычаи и язык. Зато Начальник обнаружил в туземцах новое — крайне захватывающее для себя — поле научной деятельности. Одним из главных его увлечений становится меновая торговля с эскимосами. Строго говоря, только Начальник имеет право обменивать экспедиционное имущество. Ристведту поручены кузнечные работы, и он без устали кует ножи, топоры и другие вожделенные предметы для мены. А Начальник с его помощью обзаводится бесценными произведениями искусства, которые приносят пользу экспедиции и должны понравиться норвежским музеям.

Впрочем, наш исследователь хочет привезти на родину не только неодушевленные предметы и музейные экспонаты; больше всего он мечтает вернуться в лоно цивилизации с живым эскимосом. «У нас появился еще один участник, — записывает под Рождество 1904 года Ристведт. — Начальник купил оставшегося круглым сиротой мальчишку, примерно 10 лет от роду. Сегодня его вымыли, постригли и обрядили в новые одежды. Его воспитание возложено на лейт-та». Что дикаря доверили Годфреду Хансену, объясняется самым высоким уровнем образования, которым обладал степенный копенгагенец. В дальнейшем Амундсен намеревался усыновить мальчика, о чем заявил во всеуслышание. «Ему дали спальный мешок и отвели койку в каюте Начальника».

Эксперимент длился недолго, но Руал Амундсен еще не раз пробовал обзавестись детьми среди примитивных народов.

Через некоторое время Начальник не только заводит на судне целую свиту эскимосов, которые днюют и ночуют там, но назначает плутоватого Ангудью личным адъютантом. И таких, по словам Вика, около него «крутится множество. Совершенно не понимаю, для чего они ему. Ест каждый из них за троих, тогда как кормить собак у Начальника не хватает средств».

Густава Вика взяли в экспедицию помогать Амундсену с магнитными наблюдениями, и со временем ему все труднее мириться с тем, что руководитель предпочитает изучать туземные обычаи. 22 января 1905 года он констатирует: «Десять из 12 месяцев я вынужден был производить магнитные набл. в одиночку. Почему Начальнику приспичило уезжать теперь, в самую холодную пору, не знаю, хотя ясно, что лежать в иглу куда приятнее, чем оставаться на месте, пытаясь справиться с постоянно возникающими трудностями».

В основном представители разных народов живут в гавани «Йоа» мирно и проявляют терпимость друг к другу, но даже для Амундсена соседство туземцев становится иногда навязчивым и утомительным. В середине февраля 1905 года Ристведт отмечает, что Начальник настроен к эскимосам «крайне воинственно». Это совпадает с тем, что Амундсену докладывают о пропаже [35]с экспедиционного склада «четверти ящика сухарей для санных партий» и «около двухсот упаковок пеммикана [36]».

На сей раз капитан Амундсен проявил твердость характера и решительно обратился к верховной власти пустынного края. Он составил обращение к местным племенам, где, в частности, говорилось: «Если сюда посмеют заявиться воры, мы их безжалостно пристрелим». Кроме того, Начальник распустил слух, что «у склада стоят двое сторожей и первого, кто к нему приблизится, ждет пуля».

«Надеюсь, это поможет, — поверяет он своему дневнику, однако не успокаивается на достигнутом. — Завтра Ристведт заложит при входе в палатку мину, так что полагаю, если набег повторится, то в последний раз».

Главе экспедиции важно утвердить свой авторитет среди местного населения. И все же следует сказать, что принятые меры кажутся избыточными, учитывая, что обитатели «Йоа» мирно прожили бок о бок с общительными туземцами целых полтора года. Судя по дневникам, во вторую зимовку в бухте нервы Начальника совсем сдали.

За исключением бесконечных наблюдений работы по магнитному полюсу были давно свернуты, но лишь ближе к лету судно могло двинуться в наступление на Северо-Западный проход. Пока что Руал Амундсен был связан по рукам и ногам и вынужден откладывать достижение своей главной жизненной цели. Он поставил на реализацию проекта всё — и более того. Отвечать предстояло ему одному. Ответственность за судно и экипаж, как и ответственность перед кредиторами на родине, лежала исключительно на этом тридцатидвухлетнем человеке. Позади было четыре века походов, а впереди — возможно, четыре недели. И все равно теперь оставалось только ждать.

Вот в каком контексте следует читать дневники — не говоря уже о контексте полярной ночи. Тем не менее заметки экипажа крайне важны дляпонимания Начальника как личности. Лишь после покорения Северо-Западного прохода Руал Амундсен сможет ослепить кого-либо своим именем, пока же все меряют его обычным аршином.

«Сегодня Начальника так и хочется пырнуть ножом, — замечает Вик в самую тяжкую пору. — Он ноет и дуется из-за пустяков, точно маленький, и лезет в дела, от которых ему лучше держаться подальше. Теперь наверняка будут придуманы какие-нибудь фантастические санные походы и проч.». Участники экспедиции с трудом понимают, на каком свете они сами и на каком — их руководитель (во всех смыслах, зачастую в самом буквальном: Начальник может уехать на несколько дней, не сообщив, куда направляется). Как пишет Ристведт, хотя иногда Начальник приходит в бешенство и может «рвать и метать», «чаще всего он не выговаривает провинившемуся, а обижается».

Густав Вик замечает, что Амундсен хитрит. Он добывает сведения там, где ему больше нравится. «У Начальника такая манера: он никогда не обращается к человеку, непосредственно связанному с делом, предпочитая разузнавать все окольными путями. Осенью он пытался что-то выспрашивать у меня, но я просто-напросто отослал его к кому следовало».

Руал Амундсен из тех людей, которые могут взорваться. Он может утверждать свое превосходство ружьями и динамитом и все же предпочитает властвовать скрытно.

В три часа утра 13 августа 1905 года над гаванью «Йоа» висит плотная завеса тумана, так что прибывшим эскимосам почти ничего не видно. Впрочем, шум дизеля подсказывает им: пробил час расставания.