Полярнику предстоит объезжать королевство до середины декабря. 28 ноября он пишет из Шеффилда вернувшемуся на родину другу, Херману Гаде. «Спасибо за общение — просто нет слов, как великолепно мы с тобой провели время. Когда я теперь вернусь в Лондон, мне будет чудовищно тебя не хватать». Гаде сопровождал верного друга на все столичные банкеты — как официальные, так и неофициальные. «Я вижу, ты усмехаешься, негодник, и, будучи человеком испорченным, думаешь: "Ничего, утешится", и проч. в том же роде. Ну да ладно, ты знаешь, я не собирался отлеживать себе бока. Жизнь коротка и едва ли повторится в том виде, какова она теперь». Последняя фраза, вероятно, подразумевает либо хвалу женскому телу, либо оправдание мужских пороков. Либо сразу то и другое. Похоже, в глубине Руаловой души еще не произошло сколько-нибудь серьезных перемен.

6 декабря он снова в Лондоне и поселяется в гостинице «Савой». «Твой брат как будто пребывает в прекрасной форме и замечательном настроении», — сообщает Леону импресарио — не без восхищения, учитывая напряженную программу полярника. В тот же вечер Руал Амундсен рассказывает Гаде в письме об обеде «в Автомобильном клубе [в клубном ресторане. — Т. Б.-Л.|], где присутствовала почти вся мужская половина здешней норвежской колонии». Вечером он делал доклад в университете. «В воскресенье меня угощает ужином в "Савое" Беннетт с супругой».

Кто-кто? «Ты, возможно, помнишь привлекательную даму в красном? Ту, что была на норвежском банкете?» Бывают ли богинями счастья дамы в красном?

Обычно Руал Амундсен не принимал таких — строго говоря, необязательных — приглашений. Полярнику более чем хватало обязательных, неизбежных торжеств и прочих мероприятий, на которых ему положено было представительствовать. Кроме того, у него каждый вечер было по выступлению — за исключением праздничных дней, и то не всегда. Если Руал согласился поужинать с четой Беннеттов, есть основания полагать, что он преследовал собственные цели, преследовал человека, который приглянулся ему на норвежском банкете. Даму в красном.

«Савой» располагался на Странде по соседству с гостиницей «Сесил» и производил впечатление не менее элегантного. Как и «Сесил», «Савой» был архитектурным цветком, возросшим на благодатной почве эдвардианской эпохи. Там, среди причудливой лепнины и сверкающих зеркал, любили отобедать или отужинать под мелодии Штрауса виднейшие представители империи… в обществе жен и нежен. С давнего времени, когда професор Ноймайер приглашал нашего полярника в аристократические заведения на гамбургской Юнгфернштиг, у него выработался вкус к большим, роскошным отелям. Он умел наслаждаться прелестями бытия.

Пригласивший его на ужин Чарльз Пито Беннетт был учтивым господином плотного сложения и пятидесяти с лишним лет. Он объездил не только всю Британскую империю, но едва ли не все страны мира… кроме России и Чили. Этот зажиточный предприниматель мог себе позволить тратить деньги на жизненные удобства, а потому научился ценить достоинства изысканного меню, первоклассного портвейна, увлекательной партии в вист, а также сельского пейзажа, открывавшегося с заднего сиденья его роллс-ройса.

Собственно говоря, автомобиль был главным увлечением Беннетта. Уже в год смерти королевы Виктории он участвовал в учреждении Моторного союза, потом стал ответственным членом Автомобильной ассоциации. Моторизованные средства передвижения были тогда модным увлечением немногих избранных, так что руль находился в знающих руках специалиста, тогда как хозяин авто мог спокойно раскуривать на заднем сиденье свою сигару.

Чарльз Пито Беннетт торговал лесом. Еще его отец владел лесопромышленными складами по берегам Темзы. Чарльз ввозил с Дальнего Востока экзотические сорта древесины — красное и тиковое дерево, однако поддерживал торговые связи и с Норвегией. Раз в год он непременно посещал эту славившуюся лесом маленькую страну, добираясь до 63° северной широты, где находился Тронхейм. Его самым близким знакомым в городе, где обычно проходили коронации на норвежский престол, был молодой, но влиятельный промышленник и лесоторговец, основатель горнодобывающего предприятия «Оркла» Кр. М. Тамс. Англичанин регулярно общался (по делам и частным образом) с норвежским предпринимателем и его супругой-баронессой — иногда в городе, а иногда в их романтической бревенчатой усадьбе в деревне.

В Тронхейме, за два года до коронации в тамошнем кафедральном соборе последнего короля, почти пятидесятилетний Чарльз Пито Беннетт и познакомился со своей будущей женой. Ей еще не исполнилось восемнадцати.

В отличие от большого банкета 16 ноября ужин 8 декабря был задуман едва ли не интимно, для узкого круга. Хотя ради почетного гостя типографским способом отпечатали рисованное меню на французском языке с большим выбором блюд и вин, за столом собралось не более пятнадцати человек. Кроме хозяйки и почетного гостя, присутствовал всего один норвежец, юноша с хорошо знакомой Амундсену фамилией — Арвид Аструп. Он приходился кузеном молодой супруге лесоторговца. Привлекательная дама в красном сидела рядом с почетным гостем. Высокая, темно-русая, необыкновенно веселая, неотразимо уверенная в себе, она была центром всеобщего внимания.

От сидевших за столом не укрылось, что произошло, как только полярный путешественник заглянул в глубину смарагдовых очей госпожи Беннетт. Он повстречал свою богиню счастья. И мгновенно исполнился желания «схватить и умыкнуть» ее.

Близится Рождество. Начальник заказывает для своего экипажа вино и сигары. «Пошли Вистингу и Хельмеру каждому по 500 крон, — пишет он Леону, — но строго-настрого вели им держать язык за зубами. Иначе у меня будут из-за этого крупные неприятности». Некоторые дары надо скрывать, как скрывают взятки, другие можно делать на глазах у всех. Заболела старенькая, прославленная Руалом няня Бетти. «Пожалуйста, всякий день, который она пробудет в больнице, приноси ей от меня конфеты и свежие цветы».

Не всё, однако, можно уладить букетами цветов и сотенными банкнотами. В Христиании к адвокату Нансену приходит адвокат Верховного суда Бугге, который хотел бы обсудить с ним финансовые дела Густава Амундсена. «Дела, как всегда, очень плохи», — сообщает Нансен, прилагая к письму список более тридцати невыплаченных займов. Помимо всего прочего, знаменитому полярнику направляют врачебное свидетельство о душевном здоровье капитана Амундсена (Густав Амундсен тоже носит звание капитана).

Оказалось, что крайне «взволнованный и расстроенный» Густав посетил клинику д-ра Дедикена для душевнобольных и изложил медикам свою трагическую историю. Те пришли к выводу, что причину вывести из его взносов на поход «Йоа»: «По возвращении Руала на родину брат не получил от него ожидаемой помощи, и это просто надломило Густава. Он серьезно пострадал в результате жертвы, принесенной ради брата, так как разорился, будучи вынужден из честолюбия и гордости заплатить долг, отдавать который не был обязан». Итак, несчастье Ежика было вызвано успехами брата. К тому же Густав «изводит себя упреками, которые, впрочем, не носят болезненного характера, более того, его состояние могло бы придать им совершенно иные черты, чем наблюдаемые в настоящее время, поскольку они почти не высказываются вслух и их едва ли можно назвать совсем необоснованными». Густав Амундсен не утратил веры в именитого брата, однако он глубоко разочарован, «ибо не получил ни материальной поддержки, на которую рассчитывал, ни отблеска славы, в лучах которой с удовольствием погрелся бы».

Через Леона Руал посылает ежемесячное пособие своей невестке Малфред, которой приходится терпеть капризного и неуравновешенного брата. Что касается остальных дел, Руал просит Леона и адвоката Нансена уладить их как можно лучше, прибавляя: «Я вмешиваться не буду».

Ежик грозной тенью возникал всякий раз, когда полярный путешественник поднимался на вершину успеха, и с годами тень эта нависала все более опасно. Осенью Леон писал ему: «Ты будешь и дальше получать вспомоществование при одном условии — что вы навсегда уезжаете из Бунне-фьорда. Нам здесь нужно спокойствие для продуктивной работы, а не второй капитан Амундсен». Тем не менее Руалу трудно порвать со вторым капитаном Амундсеном, а тот умеет играть на слабостях брата. Густав представляет дело так, будто речь идет не о нищем, выпрашивающем милостыню, а о «долге чести», который необходимо заплатить. Помимо денег, Ежику нужны работа и дом, куда можно было бы переехать с семьей.