«Как я погляжу, ты по-прежнему любитель сюрпризов, по-прежнему удивляешь мир и вызываешь любопытство», — пишет верный оруженосец Цапфе после его возвращения. Из Тромсё он доверчиво следит за героической борьбой национального героя с всевозможными злопыхателями: «Вижу, английский бульдог пытается хорохориться». Аптекарь пока не уразумел, что ни американские бизнесмены, ни английские бульдоги вовсе не угроза; Руал Амундсен сам становится злейшим своим врагом.
После возвращения в Норвегию минует всего четыре дня, и тут в Кристиансанне происходит трагическое и с виду необъяснимое событие. Фрамхеймский офицер Руала Амундсена, руководитель похода к Земле Эдуарда VII, капитан Кристиан Преструд найден мертвым на портовом складе, причем рядом лежал револьвер, из которого был сделан выстрел.
Через неделю Начальник получает донесение от другого участника южнополярной экспедиции, Сверре Хасселя: «Вчера хоронили Преструда. Гроб его был завален красивыми цветами, народу собралось много — как говорится, весь город. Когда официально возлагали венки от командования 2-го военно-морского округа, от Военно-морского общества, от профсоюза докеров и от семьи Преструд, мне подумалось, что венок капитана тоже должен лежать среди них на гробе, с благодарностью от давнего его начальника за хорошую работу, лояльность и товарищество. Венок довольно дорогой, цветы нынче стоят недешево, а ему полагалось быть не хуже других. Поэтому к письму я прилагаю квитанцию. Как Вы, верно, знаете, Преструд застрелился. В чем причина этого отчаянного поступка, сказать трудно».
И Хассель, и еще один корреспондент называют возможные причины, но не находят никакого разумного объяснения — ни в экономических обстоятельствах, ни в семейных. «За последние полгода, — продолжает Хассель, — он внешне очень постарел. В прощальном письме сам он говорит, что выбирал между самоубийством и безумием. Вот и застрелился в порту на складе. Я вправду думаю, что застрелился Преструд не иначе как в приступе такого упадка духа и отчаяния, который вполне сравним с душевной болезнью. Ведь не надо забывать, вскоре ему предстояло — совершенно автоматически — занять должность начальника кристиансанн-ского порта, а пока зарабатывал он 8000 крон. Кое-что он, верно, получал и от флота, и пусть даже в бытность атташе в Лондоне обзавелся долгами, маленькая семья (двое детей) вполне сводила концы с концами. Будь с ним все нормально, он бы навряд ли выбрал портовый склад. Наверняка бы ради семьи уладил все по-другому».
Пятнадцать лет минуло с тех пор, как Кристиан Преструд сам — от имени Начальника — возложил венок на могилу Ялмара Юхансена. Теперь вот оба фрамхеймских офицера покончили с собой — выстрелом из револьвера. Вдобавок и третий участник похода к Земле Эдуарда VII, Йорген Стубберуд, несколько лет назал покушался на самоубийство, в период помрачения рассудка. Так что процент смертей в их экспедиции задним числом оказался почти столь же высок, как в южнополярной экспедиции капитана Скотта.
И Стубберуд, и Преструд были дружны с Ялмаром Юхансеном. По возвращении на родину Стубберуд поддерживал связь с Юхансеном и, хотя не скрывал своего восхищения Амундсеном, неоднократно выражал несогласие с тем, как Начальник относится к товарищу. Кристиана Преструда связанный с Юхансеном конфликт совести, вероятно, затронул еще глубже; ведь на обратном пути во Фрамхейм Ялмар спас Преструду жизнь. И поначалу лейтенант поддерживал своего спасителя в контроверзах с Начальником, но затем переметнулся на другую сторону. У лейтенанта были веские причины не участвовать в юхансеновском «мятеже», но тем не менее его терзал сложный конфликт лояльности — он разрывался между своим спасителем и главой экспедиции. Для выводов нет никаких оснований, однако выстрел в портовом складе безусловно был эхом револьверного выстрела капитана Юхансена в Соллипарке.
Спустя некоторое время Хассель получил возмещение за венок.
Лишь в декабре споры вокруг «собачьей» распри Руала Амундсена с англичанами достигли кульминации. С тех пор как в 1905 году Норвегия получила независимость, из великих держав именно Англия была ей ближе всего. И нынешний конфликт грозил столь серьезными осложнениями, что норвежский посол в Лондоне Беньямин Фугт не видит иного выхода, кроме как обратиться за помощью к своему знаменитому предшественнику на этом посту — Фритьофу Нансену.
В письме, датированном 17 декабря, он пишет: «Нелегко измерить ущерб, который Амундсен причинил нам, назвав англичан "bad losers". Как тебе известно — быть может, даже лучше, чем мне, — задел он самое что ни на есть больное место. Помню, когда-то в Кристиансанне директор психиатрической лечебницы рассказывал мне, с какой дьявольской изощренностью душевнобольные склочники умели доискаться, как посильнее обидеть врачей или родственников, которые их же и навещали, и вот теперь, читая, как Амундсен рассуждает тут о "bad losers", а в Америке о Куке и Пири, я невольно спрашиваю себя, уж не повредился ли наш замечательный соотечественник рассудком из-за своих нечеловеческих нагрузок. Из норвежских полярников только ты да Свердруп вышли невредимыми после всех испытаний. Преструд застрелился как будто бы без всяких видимых причин, а Скотт-Хансен стал очень странным. Конечно, всего этого публично не скажешь, но, быть может, стоило бы напомнить, что на долю Амундсена выпали нечеловеческие тяготы».
Посол Фугт выступает за то, чтобы тактично объявить полярника недееспособным. Властелин полюсов невменяем, и необходимо лишить его возможности наносить оскорбления. Сделать это вправе только наивысший моральный авторитет полярных исследований — Фритьоф Нансен. В судьбоносный для Норвегии час, без малого поколение назад, он лично провел кампанию в английских газетах и во время конфликта со Швецией спас престиж родной страны. Спас он и репутацию Руала Амундсена в Англии, когда тот начал в Антарктике состязание со Скоттом [183]. Теперь посол просит его спасти Норвегию от Амундсена.
Пять дней спустя Фритьоф Нансен пишет Фугту: «Я вполне разделяю твое мнение, что здесь имеет место некое психическое расстройство, некая болезненная нервозность, которая и прежде так или иначе давала о себе знать».
Далее профессор касается давних обстоятельств и — возможно, откровеннее, чем где бы то ни было, — комментирует поведение Амундсена в гонке к Южному полюсу: «Бесспорно, весьма огорчительно, что в тот раз он не заявил вовремя о своих планах, ведь тогда бы все сложилось ему же на пользу; но сам он явно этого не чувствует, по всей видимости, считает свою выходку большой удачей. Собственно, с нравственной точки зрения тут ничего особо не скажешь, только вот без крайней необходимости так не поступают. А родной стране от этого в любом случае один урон. Однако ж его теперешние абсурдные заявления еще куда хуже. Впору подумать, будто он одержим манией рассориться со всеми великими державами. Ведь и с американцами разругался, повел себя просто нелепо».
Хоть Нансен и согласен с диагнозом посла Фугта, он не видит возможности публично спасти подорванную репутацию отечества; «теперь восстановить ее затруднительно» — так он заканчивает свое письмо.
Англия, конечно, была великой державой, но в состязании за Южный полюс она как-никак проиграла. Как бы англичане порой ни заносились, победитель, назвав их «bad losers», ополчился на поверженного противника. Во льдах Антарктиды все еще лежали пятеро погибших британцев. И в имперской столице накопилось много подспудной агрессии.
Затеяв единоличный поход против Великобритании, Руал Амундсен, казалось, уже не понимал, что в нравственных разногласиях по поводу Южного полюса он полностью зависел от поддержки соотечественников, и в первую очередь Нансена. Своими злобными мемуарами полярник во многом лишил себя симпатий земляков. Весьма знаменательно в этой связи частное письмо Карстена Боркгревинка, норвежца, руководившего британской антарктической экспедицией на «Южном Кресте». Здесь вновь высвечивается нравственное различие между Амундсеном и Скоттом. Англичан, как утверждает Боркгревинк, разозлил не соревновательный момент, а исключительно секретничаньенорвежца. «Он обвел их вокруг пальца. Вот что прискорбно. Помыслить невозможно, чтобы Скотт мог таким же образом обойтись с Амундсеном и норвежцами».
