— Наоборот — третьим и пятым.

Он лишь покачал головой. Но до нее дошел смысл им сказанного, и она немного смягчилась.

— Глупый ты. Сколько тебе, собственно, лет? Иногда ты ведешь себя словно мальчишка, рыцарь… Ведь только ты один знаешь столько моих тайн, я не каждому говорю то, что говорю тебе. Но я не буду ждать, пока ты раз в десять дней вспомнишь о моем существовании и придешь… как за своей собственностью.

Анесса встала. С нее ручьями лилась вода.

— Ну? Вытри меня и иди, я устала, — сказала она.

Взяв купальную простыню, он выполнил первую ее просьбу. Вторую же — не успел: едва он шагнул в сторону двери, та открылась, впустив госпожу Сей Айе. На ней было легкое платье из пурпурного атласа, расшитое золотыми блестками, а на собранных сзади волосах — такой же бант. Внешность княгини всегда была неожиданностью — в любое время дня и ночи ее можно было увидеть как босиком и в одной рубашке, так и в платье, стоившем как доспехи четырех гвардейцев. Иногда же она умудрялась надеть грязную жилетку, будто отобранную у мальчишки-конюха, к ней расшитую серебром юбку, на ноги же — сандалии прачки. Йокес давно уже перестал гадать, какова причина подобной неразборчивости. Сейчас, когда она шла к ним от двери, демонстрируя очертания бедра через разрез в платье, в изящных туфельках на высоких каблуках, она выглядела очень привлекательно.

— Вы вместе, очень хорошо, — сказала она. — Останься, Йокес. Анесса, где ты была?

— Каталась верхом… По лесу.

— С этого момента, прежде чем ты куда-то отправишься, ты должна говорить об этом Кесе или Хайне. Я в последний раз разыскиваю тебя по всему Сей Айе.

— Да, ваше высочество.

— Его благородие Денетт — где он? Тоже канул, как камень в воду.

— Мы катались вместе.

— О?! — сказала Эзена, — Йокес, все-таки выйди и подожди за дверью. Я тебя позову.

Комендант по-военному поклонился и покинул комнату. Эзена взяла переброшенное через спинку кресла домашнее платье Анессы.

— Оденься, а то замерзнешь. Вы были одни?

— Да.

— Ну и?..

Жемчужина надела платье. Жестом велев ей повернуться, Эзена зашнуровала его на спине.

— У меня на него терпения не хватает, — сказала Жемчужина через плечо. — Он безнадежен… во всем. Прежде всего, он безнадежно глуп. Не знаю, что воображал себе отец его благородия Денетта, но я знаю, что он должен сделать: зачать другого сына, научить его уму-разуму и только потом прислать сюда. Ибо от его первенца толку никакого.

— Он клюнул на приманку?

— Какую там приманку! — взорвалась блондинка. Хлопнув в ладоши, она вызвала слуг и дала им знак убрать после купания. — Какую приманку? Он залез на меня в первых же кустах, я даже чихнуть не успела, не то что закинуть крючок.

Эзена нахмурила широкие брови.

— Он думает, что мы друг друга ненавидим…

— И что с того? Первый раз увидел невольницу? Он ведь знает, что даже если бы я тебя ненавидела вдесятеро сильнее, то не осмелюсь солгать, если меня спросят. Я вынуждена была лгать тебе, исполняя последнюю волю князя… но игры в кустах? Ты уже забыла, как это бывает? — спросила Анесса. — Ты солгала бы князю, если бы он тебя спросил о чем-то подобном? Ведь тебя бы за это забили палками при всех. Забили бы прачку, а тем более Жемчужину. За мою собачью преданность выложили целое состояние.

Эзена слегка улыбнулась — ложь действительно наказывалась строже, чем открытое неповиновение. В уважающем себя Доме для невольника за это существовало лишь одно наказание.

— А его благородие Денетт об этом не знает, — подытожила Жемчужина Дома. — Он настолько уверен, что ты примешь его предложение, что уже считает меня своей собственностью. И относится как к собственности. В самом деле, я уже только и жду, когда он прикажет мне шпионить за тобой, проверяя, насколько ты ему верна. Так, как это обычно делают мужья во всех уважающих себя Домах Дартана.

— Но это же наглость, — заметила Эзена. — Невольницы существуют для того, чтобы ими пользоваться… Но собственные невольницы, не чужие.

— И после свадьбы, — добавила Анесса. — Ты уже сейчас для него никто, несмотря на то что он чего-то хочет. Выйди замуж — и будешь стирать постельное белье. Его и мое…

— Гм… Откуда это у тебя?

Жемчужина приподняла край платья, открыв легкую сандалию из лакированного дерева и кожи. Точнее говоря, на обычную сандалию она походила лишь расположением ремешков; невольница стояла почти на цыпочках.

— Я велела мне их сделать. А что, плохо?

— Очень. Не носи их или прикажи сделать такие и для меня. Но не точно такие же, только похожие, пусть этот ремешок будет… покажи… вот здесь. Крест-накрест с этим. Белые, красные и… синие?

— Синего не носи, синее тебе не идет.

— Тогда серебряные и золотые, — сказала Эзена. — Мне вообще не в чем ходить. Ты говорила, что Денетт… А, что я буду стирать вам белье? Гм… Ты не хочешь, чтобы его благородие Денетт был твоим господином, Анесса?

— Ты спрашиваешь или шутишь?

— Спрашиваю.

— Ваше высочество, ты же прекрасно знаешь. — Жемчужина тотчас же восстановила дистанцию.

— Нет-нет, — сказала Эзена, садясь за стол, и оперлась о него локтями, сплетя пальцы. — Я знаю, что ты хочешь, чтобы удался план князя Левина, а его благородие Денетт может тому помешать, хотя я, собственно, не понимаю, каким образом. Но я спрашиваю не об этом. Я спрашиваю, хотела бы ты иметь такого господина? Денетт был бы для тебя хорошим господином, Анесса?

— Я только вещь, ваше высочество. Я не могу решать, кому я буду принадлежать и кто будет мной пользоваться.

— Потому и не решаешь, — раздраженно сказала госпожа Сей Айе. — Я тоже когда-то была вещью, но знала, кого люблю, а кого не люблю… Ты что, вдруг поглупела? Набралась от Денетта? Может, в его семени что-то такое есть?.. Ты разговариваешь со мной так же, как и недели две назад. Ты хотела бы такого господина или нет?

— Ведь он дурак! — со злостью бросила Жемчужина. — Насколько я слышала, до тебя это дошло, так зачем ты меня заставляешь повторять? Разве приятно принадлежать дураку?

— Ты действительно не хочешь стать свободной? Я дам тебе свободу, — сказала Эзена, возвращаясь к разговору, состоявшемуся два дня назад.

— Не хочу. Я не умею быть свободной. Первая Жемчужина Дома — такого Дома! — предмет лишь для своего хозяина. Для всех остальных я… кто-то. Здесь, в Сей Айе, я самая важная персона после тебя. Став свободной, я стану никем для всех.

— Я оставила бы тебя при себе.

— В качестве кого? Женщины без прошлого, без происхождения, у которой вместо имени отца в бумагах лишь подпись заводчика и подтверждение чистоты родословной? Той, которая уже не Жемчужина Дома и потому ничто и никто, но продолжает пытаться править? Рассказать тебе о судьбе одной прачки, которая внезапно стала княгиней?

— Это совсем другое дело.

— Нет, в точности то же самое. Йокес, к примеру, не выполнил бы ни одного моего поручения, а если даже и выполнил, то считал бы себя безмерно униженным. Не говоря уже про Кесу… Первая Жемчужина Дома, которой нечего сказать. Оставь это, ваше высочество. Прошу тебя, Эзена. Что со мной не так?

Княгине стало жаль красивую дартанку с непричесанными мокрыми волосами, которая, похоже, была искренне обеспокоена.

— Все хорошо. С тех пор, как ты перестала притворяться, ты…

Она смущенно замолчала, потом показала невольнице язык.

— Просто несносна.

Анесса подошла и поцеловала княгиню в кончик носа.

— Ты не освободишь меня?

— Не освобожу, — рассмеялась Эзена. — Давай-ка лучше расскажи побыстрее, что у вас там было в лесу с Денеттом… А потом позовем Йокеса.

Жемчужина Дома злорадно усмехнулась и рассказала о том, что произошло в папоротниках. В мельчайших подробностях.

Йокес ходил по коридору, пытаясь разобраться в собственных чувствах.

С того мгновения, когда ему стала известна правда о госпоже Сей Айе, он не знал покоя. Каждый день он пребывал в глубокой задумчивости, глядя в окно или покачиваясь в кресле с бокалом вина в руке… Все было так, как он говорил Анессе: он бежал от войска и войны, пытаясь найти хоть немного спокойствия. Но — наивный — он искал не там, где надо. Он уже знал, что для такого, как он, спокойствие есть только на войне… Спокойствие духа. Когда было ясно, кто враг, а кто друг, сердце и совесть могли спать спокойно. В Сей Айе, а может быть, во всем Дартане ничто не было ясно и очевидно. Воспитанный суровым отцом, старым рыцарем, комендант войска Сей Айе гордился своим происхождением, ходил с высоко поднятой головой, мог не раздумывая указать любому на его место. До поры до времени. Впервые в жизни он почувствовал себя… смешным, ну да, смешным. В течение всего лишь нескольких месяцев он был готов одной и той же особе указывать на ее место — то в ручье, с корзиной для грязного белья; то перед судом в Роллайне; то без малого на королевском троне… Неожиданно он осознал, что чистая кровь в жилах вовсе не заметна для любого, кто хочет и умеет видеть и слушать. Если бы это было так, если бы ее существование действительно как-то проявлялось, Эзена никогда не стала бы прачкой. Если бы даже произошла такая печальная ошибка, то после того, как бывшая невольница заняла надлежащее ей место, никто не сомневался бы, что она этого места действительно заслуживает. А тем временем он сам первый из всех ставил под сомнение права «невольницы». Как так получилось, что чистая кровь оказалась не в состоянии распознать другую чистую кровь? Может, все же существовало что-то еще, кроме войны, кроме службы под знаменем Арилоры, что могло уравнять людей любого положения? Но что? Он не знал.