1911. Март. На голос весенней новеллы Обстругав ножом ольховый прутик, Сделав из него свистящий хлыстик, Королева встала на распутье Двух аллей. И в девственном батисте Белолильной феей замерла. Вот пошла к избушке столяра, Где лежали дети в скарлатине, Где всегда отточенный рубанок Для гробов, для мебели, для санок. Вот и пруд, олунен и отинен, Вот и дом, огрустен и отьмен. — Кто стучит? — спросил столяр Семен. «Королева»: шепчет королева. Прохрипели рыжие засовы. Закричали в отдаленье совы. Вспомнилась весенняя новелла: В ясенях отданье столяру. Он впустил. Взглянула — как стрелу, Прямо в глаз любовника метнула. И пошла к отряпенной кроватке. Смерть и Жизнь над ней бросали ставки. Было душно, холодно и лунно. Столяриха билась на полу И кричала: «дайте мне пилу»! 1911. Ноябрь.
Эскизетка Соны качеля, белесо ночело. Лес печалел в белосне. Тюли эоля качала Марчелла: — Грустно весенне усни! — Точно ребенка, Марчелла качала Грезы, меня и весну. Вот пробесшумела там одичало Глуше затишия мышь. Крылья дымели, как саван истлевший. — Сердце! тебя не поймешь, Лед запылавший! 1911. Март. Эго-Рондола Я — поэт: я хочу в бирюзовые очи лилии белой. Ее сердце запело: Ее сердце крылато: Но Стебель есть у нее. Перерублю, и Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам — К белым лилиям неба, к лебедям небес! Небесная бирюза — очи облак. Небо запело!.. Небо Крылато!.. Небо хочет в меня: я — поэт! Промельк («Голубые голуби на просторной палубе…») Голубые голуби на просторной палубе. А дождинки капали, — голуби их попили. На просторной палубе голубые голуби Все дождинки попили, а дождинки капали. 1911. Пятицвет II В двадцать лет он так нашустрил: Проституток всех осестрил, Астры звездил, звезды астрил, Погреба перереестрил. Оставалось только — выстрел. 1911. В ресторане Воробьи на дорожке шустрятся. Зеленеют кудри кротекуса. Привезли из Остэндэ устрицы И стерлядей из Череповца. — Послушайте, вы, с салфеткою, Накройте мне стол под липою; И еще я вам посоветую Не стоять каменной глыбою, А угостить меня рыбою, Артишоками и спаржей. Вы поняли? — «Помилуйте, даже Очень И буду точен». 1911. Май. Отчаяние Я, разлоконив волосы русые, Ухватила Петьку за ушко, В него шепнула: «тебя я скусаю»: И выпила бокал Клико. Успокоив его, благоматного, Я дала ему морковки и чайку И, закричавши: «Всего приятного!», Махнула серной по лужку. Муж приехал с последним автобусом — Будничный, потертый манекен: Я застонала, и перед образом Молила участи Кармен!.. 1912. Май. Поэза о «Mignon» Не опоздайте к увертюре: Сегодня ведь «Mignon» сама! Как чаровательны, Тома, Твои лазоревые бури! «Mignon»!.. она со мной везде: И в бледнопалевых гостиных, И на форелевых стремнинах, И в сновиденьях, и в труде. Ищу ли женщину, с тоской Смотрюсь ли в давнее былое, Кляну ль позорное и злое, — «Mignon»!.. она везде со мной! И если мыслю и живу, Молясь без устали Мадонне, То лишь благодаря «Миньоне» — Грезовиденью наяву: Но ты едва ли виноват, Ея бесчисленный хулитель: Нет, не твоя она обитель: О, Арнольдсон! о, Боронат! 1914. Октябрь. Блаженный Гриша Когда проезжает конница Мимо дома с красною крышей, В кухне дрожит иконница, Сколоченная блаженным Гришей: И тогда я его мучаю Насмешкою над дребезжаньем: Убегает. И над гремучею Речкою льет рыданья. И хотя по благочестию Нет равного ему в городе, Он злится, хочет мести, Мгновенно себя очортив: 1912. Март. Предостерегающая поэза Художники! бойтесь «мещанок»: Они обездарят ваш дар Своею врожденною сонью, Своим организмом шарманок; Они запесочат пожар В душе, где закон — Беззаконье. Страшитесь и дев апатичных, С улыбкой безлучно-стальной, С лицом, постоянным как мрамор: Их лики, из псевдо-античных, Душе вашей бально-больной Грозят безпросыпным кошмаром. Они не прощают ошибок, Они презирают порыв, Считают его неприличьем, «Явленьем дурного пошиба»: А гений — в глазах их — нарыв, Наполненный гнойным величьем!.. |
