Веймарн 1918. Май Самоубийца Вы выбежали из зала на ветровую веранду, Нависшую живописно над пропастью и над рекой. Разнитив клубок восторга, напомнили Ариадну, Гирлянду нарциссов белых искомкали смуглой рукой. Вам так надоели люди, но некуда было деться. Хрипела и выла пропасть. В реке утопал рыболов. Из окон смеялся говор. Оркестр играл интермеццо. Лицо ваше стало бледным и взор бирюзовый — лилов. Как выстрел, шарахнулись двери. Как крылья, метнулись фраки. Картавила банда дэнди, но Вам показалось — горилл. Как загнанная лисица, дрожа в озаренном мраке, Кого-то Вы укусили и бросились в бездну с перил! В духане над курой В духане играл оркестр грузинов, Он пел застольцам: «Алаверды!» Из бутоньерки гвоздику вынув, Я захотел почерпнуть воды. Мне ветер помог раскрыть окошко, — В ночь воткнулась рама ребром… В мое лицо, как рыжая кошка, Кура профыркала о чем-то злом… Плюясь и взвизгнув, схватила гвоздику Ее усатая, бурая пасть… Грузины играли и пели дико… — Какая девушка обречена пасть? Веймарн 1913. Июнь Гризель Победой гордый, юнью дерзкий, С усладой славы в голове, Я вдохновенно сел в курьерский, Спеша в столицу на Неве. Кончалась страстная Страстная — Вся в персиках и в кизиле. Дорога скалово-лесная Извивно рельсилась в тепле. Я вспоминал рукоплесканья, Цветы в шампанском и в устах, И, полная златошампанья, Душа звенела на крылах. От Кутаиса до Тифлиса Настанет день, когда в тоннель Как в некий передар Ивлиса Вступает лунный Лионель. Но только пройдено предгорье, И Лионель — уже Ифрит! О, безбережное лазорье! Душа парит! паря, творит! Подходит юная, чужая Извечно-близкая в толпе; Сердцам разрывом угрожая, Мы вовлекаемся в купэ… Сродненные мильоннолетье И незнакомые вчера, Мы двое созидаем третье Во славу моего пера. О, с ликом мумии, с устами Изнежно-мертвыми! газель! Благослови меня мечтами, Моя смертельная Гризель! Петербург 1913. Пасха Катастрофа
Произошло крушение, И поездов движение Остановилось ровно на восемнадцать часов. Выскочив на площадку, Спешно надев перчатку, Выглянула в окошко: тьма из людских голосов! Росно манила травка. Я улыбнулся мягко, Спрыгнул легко на рельсы, снес ее на полотно. Не говоря ни слова, Ласкова и лилова, Девушка согласилась, будто знакома давно… С насыпи мы сбежали, — Девушка только в шали, Я без пальто, без шапки, — кочками и по пенькам. Влагой пахнули липы, Грунта плеснули всхлипы, Наши сердца вздрожали, руки прильнули к рукам. Благостью катастрофы Блестко запел я строфы, Слыша биенье сердца, чуждого сердца досель. Чувства смешались в чуде, Затрепетали груди… Опоцелуен звонко, лес завертел карусель! Веймарн 1918. Июнь Южная безделка Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка, С холодным бескровным лицом, Врывалась ко мне ты, безделка, Мечтать о великом ничем… Вверх ножками кресло швыряла, — Садилась на спинку и пол, Вся — призрак, вся — сказка Дарьяла, Вся — нежность и вся — произвол. Пыль стлалась по бархату юбки, Зло жемчуг грудил на груди… Мы в комнате были, как в рубке, Морей безбережных среди… Когда же сердечный припадок Беззвучно тебя содрогал, Я весь был во власти догадок, Что где-то корабль утопал… Но лишь приходила ты в чувства, К моим припадала ногам И скорбно шептала: «Как пусто, Где сердце у каждого, — там…» Веймарн, мыза Пустомержа 1913. Июнь Призрак-девушка Третий вечер приносит почтальон конверты в трауре, Третий вечер читаю мутно-желтые листки. Призрак-девушка пишет, обезумев от тоски, О безликом монахе, появляющемся на море И бросающем в волны пальцы, точно лепестки… Это как-то я помню: вы когда-то с нею плавали… Ландыш-девушка плачет через три-четыре улицы О пробужденном матерью больном весеннем сне, Что в вагонах экспресса был милей и неясней Ленокрылых туманок; и голубкой ландыш гулится. Третий вечер все никнет и все плачет в окне — Ах! — не зная, что смертью так легко подкараулится… |
