Но оказалось, и Семена поразила всеобщая болезнь сочувствия Дмитрию.

— Понимаешь, — сказал Семен. — Есть такие стихи: «Какая б ни была вина, ужасно было наказанье!»

Стихи не имели отношения к обсуждаемому вопросу. Миша с неудовольствием возразил:

— Я не о поэзии, а о морали. Наказание не оправдывает вину.

— Наказание снимает вину. Иначе зачем и наказывать, Миша? С Дмитрия и Вали хватит.

Миша с досадой уставился на Семена.

— Придется тебе растолковать на примере… Допустим, воришка залез в карман, но при этом поскользнулся и сломал ногу. Простишь ли ты воровство, потому что воришка попутно потерпел ущерб? Как бы ты поступил с ним?

Семен подумал.

— Я бы подлечил сломанную ногу, а за воровство наказал.

— Правильно! Воровство, как преступный акт, должно быть наказано. Дмитрия нельзя оправдывать, хоть он сейчас и несчастен.

— Я не оправдываю. Я не хочу публично его осуждать.

— Короче, ты умываешь руки. Ты собираешься встать в сторону, словно никого из нас это возмутительное происшествие не касается?

Семен внимательно посмотрел на Мишу.

— Оно касается нас, но по-иному, чем ты думаешь.

Этот разговор долго всплывал в памяти, как отрыжка непереваренной пищи. Семен перестал быть другом. Если на него нельзя положиться, то о других и говорить не приходилось. Миша трезво оценил обстановку: Усольцев — против, Семен — против, Светлана — против, кто же — за? Один он, Миша? Маловато для серьезной кампании.

Миша решил смолчать, словно и не было проступка Дмитрия и грубости Васи.

Это далось нелегко, он перебарывал себя. Он даже не мог поделиться своими огорчениями с друзьями — со старыми приятелями как-то ослабели связи в суматохе заседаний и выступлений, новых не завелось. Он вспомнил о Вере. Она просила месяц с ней не встречаться, месяц давно кончился — пора, пора возобновлять отношения, сейчас, в плотницкой, она не так устает, как на строительстве дома. Миша повеселел и удивился про себя — до чего же работа засасывает нашего брата, я ведь, сказать по-честному, и позабыл, что Вера где-то рядом, ну, просто было не до нее!

Миша подстерег Веру, когда она выходила из больницы.

— Давно не виделись, — сказал Миша.

— Давно. Совсем меня позабыл.

— Сама настаивала, чтоб не встречались на время, — напомнил Миша. — Я что обещал, то и выполняю.

— Ну, и радуйся, что исполнительный.

— Верочка, надо бы поговорить ладком — много накопилось для разговора.

— Давай в воскресенье. Светлана дежурит днем, выберу немного времени для разговора. А где встретимся?

— Зайдешь ко мне в кабинет, там не помешают.

— Лучше побегаем в лесу на лыжах.

— Да ведь мороз, время не лыжное.

— Оденься потеплее, если боишься мороза.

— Ладно, пусть на лыжах. Когда прийти?

— Раньше часа не приходи, надо же мне поспать.

Миша пришел с двумя парами лыж. Вера побежала к реке. Миша следовал позади. День был морозный, тихий и ясный. Солнце катилось по чистому небу, земля поблескивала снежниками — на склонах снег пылал красноватым пламенем. Идти было легко, лыжи оставляли на крепком насте еле заметную вмятину. Вверх по реке тянулось много таких следов.

— Мы сегодня самая поздняя пара, — сообщил Миша. — Семен с Надей ушли после завтрака, за ними Георгий с Леной. Нам за ними уже не угнаться.

— Я ни за кем и не собираюсь гоняться.

Некоторое время они шли молча. Вера часто останавливалась и отдыхала. Потом впереди показалась бредущая пара. Вера понеслась быстро и легко и обогнула возвращавшихся Георгия и Лену. Миша замедлил ход, чтобы перекинуться словами.

— Устали? — спросил он.

— На ногах не стою, — пожаловалась Лена. — Мы ведь с утра ходим, а я лыжник — так себе. Не знаю, как доберемся домой.

— Как-нибудь доберемся, — пробормотал Георгий, оборачиваясь. Вера, залитая солнцем, мчалась, сильно размахивая руками.

— А где Семен с Надей? Вы не встречались с ними?

— Чтоб их догнать, надо аэросани или вертолет. — Георгий повернулся к Лене. — Пойдемте, Леночка, движение — лучшая форма отдыха, это во всех физкультурных учебниках написано.

— А бег — одна из форм покоя, не так ли?

— Такого я не слыхал, но сказано неплохо. Где вы это взяли?

— В одной из тех книжек по философии, от которых вы отказались.

Она побежала вперед, он нагнал ее и пошел рядом.

Мише пришлось потрудиться, пока он сравнялся с Верой. Она умчалась километра за три и тут совсем изнемогла. Свернув в глубокий снег, она сбросила лыжи и прислонилась к береговому обрыву. Миша стал искать лучшего местечка для стоянки. То здесь, то там он пробовал ногой снег — наст держал даже у стволов и в кустарнике, где он обычно слабее. Он выбрал очищенный от снега пригорочек.

— Иди сюда, Вера! Давай руку, я помогу подняться.

На ярком солнце было видно, как почернели еще недавно зеленые пихтачи и ели и побурели сосны. Вера присела на мох, Миша с удовольствием осматривался, он впервые в эту зиму выбирался так далеко.

— Воздух, Вера, воздух! Дышишь, как пьешь.

Вера вытянув ноги поудобнее, спросила:

— Так ты вытащил меня в лес для приема воздуха? У нас на участке воздух не хуже. Чаще вылезай из кабинета, узнаешь.

Миша добродушно отмахнулся от насмешки. Ему было радостно — и от прогулки, и от того, что рядом Вера. Он хотел заговорить о ней, о себе, о странных их отношениях, но начинать сразу с этого было неудобно. Он спросил, как у Веры на новом месте. Новое место Вере нравилось, но говорить о нем она не хотела — дай хоть в воскресенье забыть о работе, Миша! Тогда он свернул на Валин проступок. Дмитрия спасает, что Валя тяжело больна — странно, но факт. Приходится временно отложить разбор его персонального дела. Долго так тянуться не может. Общественное мнение взбудоражено, нужно дать принципиальную оценку поведения Дмитрия.

— Не лезь в их личные дела, — посоветовала Вера, как недавно перед тем Семен. У нее даже голос стал похож на голос Семена. — Что тебе за охота полоскать чужое белье?

Миша настаивал на своем. В этом личном событии проявилось недопустимое общественное явление. Мимо общественных явлений проходить нельзя. Зло надо вскрывать и осуждать.

Вера заскучала, когда он заговорил правильными фразами.

— Какой ты! Подо все подводишь базу. Если для этого пригласил на прогулку, так лучше вернуться домой, пока не поссорились. Говори о другом.

— Хорошо, пусть о другом, — уступил он. — Была у нас договоренность. Ты поправляешься, приходишь в себя, в общем — успокаиваешься… А я на месяц оставляю тебя. Два месяца прошли. Как мы теперь будем?

— А вот так и будем. Как эти два месяца — никак.

— Надо же выяснить, наконец, отношения.

— А разве они не выяснены? Все нормально — ты врозь, я — врозь. Мне такие отношения нравятся.

Она спокойно вынесла его укоряющий взгляд.

— Значит, расставаться?

— Близости особой не было — расстаться не трудно.

Помолчав, он сказал, уязвленный:

— Дурак я — поверил… Не надо было оставлять тебя на это время. Поддалась бы…

Она согласилась:

— Очень возможно. Были тяжелые минуты, за ласковое слово душу бы отдала. Ничего, перестрадала. Все к лучшему.

Он, однако, не считал, что все к лучшему. Его возмущала ее хладнокровная жестокость. С первого знакомства она легла ему на сердце, он ей так прямо и высказал: «Желаю тебя в жены, Вера!» Ее увлечение Георгием прошло на его глазах — разве он хоть словом, хоть разок упрекнул ее?

— Держался ты благородно. Только отсюда еще не следует, что мы пара.

— Какого же тебе еще шута надо, если от меня отказываешься?

На это она не сумела сразу ответить. Она лежала на спине, заложив под голову руки. На небе розовели редкие облачка, с востока сереющей полосой накатывался вечер. Вера вспоминала, как еще недавно, где-то неподалеку от этого места, она вела такой же разговор о цели своей жизни. Нет, правда, есть ли цель в ее путаном существовании? Чего она добивалась, умчавшись из Москвы в эту глушь? Достигла ли того, чего искала? Тогда все казалось простым и ясным, цель была четка, она не покраснела, когда председатель в райкоме брякнул при всех: «Замуж надумала, что там выбор больше?» Да, большой выбор, большой, парней — кругом! А ты кинулась на шею первому встречному, — как же так? Не выбирала, не прикидывала, не спрашивала, любит ли, просто отдалась. Нет же, не просто, совсем не просто, не одного замужества тебе хотелось — серьезных, по-настоящему глубоких отношений, чтоб от слова дрожала душа, от взгляда замирало сердце, чтоб слово стало делом, взгляд — поступком! Разве не из-за этого ты рассорилась с Георгием, он превращал любовь в забаву и развлечение, ни забавляться, ни развлекаться ты не пожелала. Вот оно, пришло то, к чему ты стремилась, то самое, теми же словами высказанное: серьезные отношения, глубокие чувства, муж — уважаемый добрый человек. Глупая, хватайся обеими руками, чего ты колеблешься? Не нужно мне ни этой глубины и серьезности, ни уважаемых добрых мужей, ничего не нужно, лучше уж забавы и развлечения, чем это серое добротное счастье!