Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— У меня мама… Она библиотекарь. А живем недалеко…

Он назвал улицу. Представитель с сомнением снова оглядел Игоря. Было обидно отпускать ни с чем единственного просителя, когда у соседей не видно столов из-за обступившей толпы, но и толку от такого мальчика, как Суворин, тоже не будет, это явно.

— Нет, — сказал вербовщик со вздохом. — Не подходите. Шестнадцать лет. Специальности никакой. Нет, нет!

Игорь посмотрел такими глазами, что помощнице стало его жалко.

— Дмитрий, — сказала она тихо, — возьми мальчика. У него, наверно, плохо в семье, если приходится уезжать из Москвы.

Вербовщик раздумывал. Если бы к нему подошел еще хоть один, он повторил бы — уже категорически — «нет!». Но входившие по-прежнему торопились к столам Колымы и Норильска.

— Нужно письменное разрешение от мамы, — сказал он. — Или пусть она сама приезжает.

Игорь выскочил в приемную. Здесь его остановил Вася. Тот успел потолкаться у столов Колымы и Норильска. Ему нравились все места — Колыма размахом и территорией («Целую Францию можно разместить — еще кусок останется!»), Норильск — культурой, ГЭС — знаменитостью названия. В одно из этих трех мест он завербуется, но нужно было помозговать еще — в какое?

— Оформился? — спросил он.

— Оформился! Но от мамы требуют согласия.

— А куда? Неужели к медведям? Ты же их не любишь!

— Ну и что же? — ответил Игорь, убегая. — Зато место хорошее — все надо начинать!

— Ну и на ГЭС пока ничего нет! — сказал Вася и поглядел на девушку, все так же одиноко стоявшую в стороне; она не ответила. — Прямо написано: «Остальное сделаете вы!»

К нему подошел высокий узкоплечий паренек с сонным лицом.

— На ГЭС, значит? Тебя Вася? Я — Леша. Давай в Норильск.

Вася с жалостью посмотрел на него.

— Вот еще — в Норильск! Видал шалаши норильские — по шесть этажей!.. Лучше уж в Москве оставайся, тут тоже каменные дома попадаются! Нет, я поеду строить, а не гулять по бульварам.

Леша ткнул пальцем в плакат ГЭС.

— Думаешь, здесь без бульваров? А если нет, так скоро будут.

— А кто тебе сказал, что я на ГЭС? — строго спросил Вася. — Мы с приятелем, — он кивнул на дверь, куда умчался Игорь, — в Рудный решили.

Леша ухмыльнулся.

— В Рудный только дураки… Никаких удобств. И зарплата меньше — разве не слыхал? Я с ума не сошел.

Вася рассердился.

— Ты с ума никогда не сойдешь. Нет того самого, с чего сходят — понял? Тебе только с одного готовенького на другое. Не дурак, точно!

Леша, красный, бродил от щита к щиту. Все в нем кипело, то хотелось заплакать, то подкатывала ярость — в морду бы этому курносому нахалу!

3

Разные люди выстроились перед столами представителей отдаленных строек. Разные были причины, заставившие их добиваться комсомольских путевок. Одни не поладили с родителями и рвались на волю — в самостоятельное существование. Другим надоела теснота старенькой московской квартирки, опостылели соседи. Третьих не устраивало, что на перекрестках стоят милиционеры, знающие их в лицо. Четвертые мечтали о подвигах, о преодолении трудностей, о заслуженных в трудовых боях орденах. Этих было больше всего в пестрой юной толпе, хлынувшей в райком комсомола. Но они стеснялись высоких мотивов своего прихода, краснея, подыскивали объяснения, попроще, пообычнее, хотя это стремление к подвигу и было, пожалуй, всего естественней.

— Ну, как — зачем еду? — выдавливал из себя паренек, вербовавшийся в Норильск. — Захотелось… Вам разве не все равно?

Вербовщик с сомнением поглядывал на взволнованного паренька и таких же, как он, взволнованных пареньков и девушек. Вербовщику нужны были опытные рабочие, стойкие люди, а что будет вон с этим, с горящими глазами, когда разразится первая пурга? Представитель вертел паспорт и комсомольский билет, придумывая, как бы поделикатней отказать.

Его сосед, колымчанин, не был так строг. Он вербовал людей не просто на стройку — в новую страну, открытую за непроходимыми горами, на берегах неизученных рек. Дали бы ему всю Москву — что же, и Москву можно расселить, всем найдется работа. Но и этот бестрепетный человек смутился, когда развернул трудовую книжку Георгия Внукова, двадцати одного года, беспартийного, по профессии слесаря.

Он поднял голову. Перед ним стояли два чем-то похожих и очень разных парня, один постарше, другой помоложе. У старшего, Георгия, было самоуверенное лицо человека, видавшего виды и знающего себе цену. Он был красив, хорошо одет, завит. Угрюмый облик младшего особенно не понравился представителю.

— Четыре увольнения с работы, — читал вербовщик. — По статьям — драки, прогулы… Две отсидки в колонии — успел, однако. А после колонии еще год — условно. Почему такие условности?

— Оплошка вышла, — снисходительно и весело объяснил Внуков. — Полез в карман за платком. По случаю тесноты в чужой карман угораздило. Судья попался недоверчивый.

— Но добрый. На Колыме судьи построже к подобным оплошкам. А это — брат, что ли? — Он кивнул на младшего.

— Брат. Сашок. Парень — ничего. Многим нравится, — которые плохо знают. Ты поклонись, Саша, чтобы не подумали, что грубиян.

Вербовщик протянул руку за документами Саши.

— Тоже сидел?

— Сидеть не сидел, а высиживал, пока разбирались, — с той же веселостью объяснил старший. — Бюрократия: анкеты, справки… При коммунизме будет проще — выпускать станут сразу после задержки.

— Почему ехать надумали? Москва надоела — шумно, наверно?

— И шумно, — согласился старший. — Больше старики шумят — то не нравится, другое плохо. Воздух спертый от попреков. С родными жить — по-волчьи выть. Приходится брести, куда светофор светит.

Вербовщик протянул парням их документы.

— Не могу. Комиссия не пропустит, как имеющих судимости. — Раздосадованный усмешкой старшего, он добавил: — Да и трудно Москве без вас, а мы как-нибудь перестрадаем со своими.

— Страдайте, страдайте! — Старший покровительственно кивнул. Они отошли в сторонку. Младший с досадой проговорил:

— Обратно твоя трепотня, Жорка! Не можешь без выверта, а он на ус мотает.

— Что же плакать перед ним? Не в словах дело. При любых выражениях он бы нас отставил.

Младший с надеждой посмотрел на кучку, стоявшую у соседнего стола. Там зашумели, одна девушка плакала.

— Может, в Норильск? Тоже место неплохое.

— Вздор, Сашок! Лысый еще строже. Слышал, как он спрашивает, — где родились, почему родились, по собственному желанию или по обстоятельствам?

Шум у стола Норильска разгорался. К вербовщику подошли Валя и Светлана и протянули свои паспорта. Валю он принял, Светлане отказал. Подружки согласно возмутились.

— Не могу, поймите! — урезонивал их вербовщик. — У нас набор москвичей, а вы приезжая: выписались месяц назад из Барнаула и еще нигде не прописались? Ни трудовой книжки, ни производственной характеристики… Вам аванса — две тысячи, а если уедете, где искать?

— Да что это? — вознегодовала толпа. — Мы воры, что ли? Мы жаловаться будем на вас!

Вербовщик заколебался. Выпускников средней школы, хотя они считались контингентом неважным, он принимать мог. Ему нравилось лицо Светланы — рассерженное, просящее и упрямое.

— Беру условно, — объявил он, занося в список: «Светлана Белицкая, 18 лет, без специальности, образование среднее, трудового стажа нет». — Все теперь зависит, как секретарь райкома посмотрит на то, что вы не москвичка. Принесите на всякий случай справку из общежития, где остановились.

Подруги поспешили вон. Светлана сказала с радостью:

— Самое главное — этот противный старик согласился. Он хороший, правда? Ты поможешь мне с секретарем разговаривать.

— Конечно! Будем вместе упрашивать. Я подожду здесь, а ты поторопись за справкой.

4

Настроение у Дмитрия Калганова, вербовщика в Рудный, все больше портилось. У соседей в списке стояло уже по тридцати фамилий, у него — всего двое, Василий Ломакин и Алексей Маринов. Этот Маринов вдруг ворвался в комнату и возбужденно буркнул, ни на кого не глядя:

2
{"b":"155407","o":1}