Лена, впрочем, сама вдруг переменилась. Если никто не понимал, почему она не расстается с неудобной городской одеждой, то еще меньше было понятно, для чего она в одно утро полностью с ней разделалась. Георгий раньше услышал о чуде с ней, а потом встретил ее на тропке около барака. Он остановился и восхищенно свистнул.

— Пустите, чего загораживаете дорогу? — сказала она с досадой.

— Ну и ну! — воскликнул он. — У вас, оказывается, фигура, а не бочонок. В какой ломбард вы отдали свои тридцать одежек?

Она выстрелила в него гневным взглядом и пробежала по снегу. Все утро она вспоминала встречу и хмурилась. А потом повеселела, заулыбалась и стала шутить, это тоже было неожиданно — шуток от нее не слыхали. При следующей встрече с Георгием она сама вызвала его на разговор.

Это было в один из ясных вечеров в конце декабря, таких вечеров теперь выпадало три-четыре в месяц. Лена чуть не налетела на Георгия. Он прислонился к столбу и рассматривал небо. Воротник его шубы был поднят, и на воротнике, и на шапке нарос иней — видимо, Георгий стоял уже долго. От неожиданности Лена поздоровалась, он вежливо ответил. Ее поразил его сосредоточенный вид.

— На что вы смотрите? — спросила Лена. — Разве на небе родились новые планеты или луна затмилась?

Он улыбнулся обычной насмешливой улыбкой, лицо его стало прежним — дерзким и самоуверенным. Лена пожалела, что завязала ненужный разговор. Надо было уходить. Уйти, не выслушав ответа, она не рискнула. Георгий сказал:

— Изучаю небесную географию.

— Небесную географию? Это что за штука?

— Ну, расположение светил, созвездия, их яркость и цвет.

— А зачем это вам нужно?

— Задайте вопрос полегче, Леночка. Я сам третий месяц не могу найти на него ответа.

Он смотрел не вверх, а на Лену. Теперь ей в самый раз было уходить. Она стояла. Он заговорил опять:

— Мне нравится. Вы меня угощали Декартом, а я выпрашивал у вас книжку по астрономии. Привязанности беспричинны. Нельзя растолковать, почему одно восхищает, а от другого воротит.

— Я — могу. Меня воротит от плохого, восхищает хорошее.

— Леночка, вы прямолинейны, как пика. И бьете также метко — один процент попадания, и то, если противник дурак. В наш атомно-ракетный век маловато. Что плохого или хорошего в рисунке созвездия, в полете ласточки, в прыжках жабы, в цвете волны и грязи? А они нравятся и вызывают отвращение!

Ей захотелось поспорить с этим человеком, доставившим столько неприятных минут.

— Это ответ не по существу. Я все же не поняла, что вас привлекает в этих реденьких звездочках?

— Тогда отойдем от фонарей, чтоб ответ был ярче.

Она заколебалась. Георгий иронически посмотрел на нее.

— Боитесь? Я ведь грубиян, хам, вообще — бесцеремонный!

— Вы, однако, себя знаете, Внуков… Пока это единственное положительное качество, которое мне известно у вас!

— У меня есть и еще одно хорошее качество: я бесцеремонен только с теми, кому нравится бесцеремонность.

— Надеюсь, вы не нашли, что я восхищена вашей развязностью?

— Успокойтесь, не находил. Обещаю держаться с вами пай-мальчиком.

— От ваших грубостей я как-нибудь защищусь, — объявила она.

— Вас, очевидно, тревожат мои комплименты, — сказал он весело. — Их не будет. Обязуюсь не клясться, что ваши глаза ярче звезд и что я без вас жить не могу. Теперь хорошо?

— Теперь лучше, — согласилась она. — Полчаса я погулять могу.

Они неторопливо продвигались по узенькому туннелю между сугробами. Он тыкал пальцами в созвездия и Млечный путь, называл светила, описывал их температуры, давление в них. Потом он заговорил о внешних галактиках, о нашей странной вселенной — невообразимо огромном, непрерывно расширяющемся мире, наполненном разбегающимися во все стороны звездными скоплениями…

— Впрочем, теория расширяющейся вселенной строго не доказана, — сказал он. — Но она потрясает воображение, правда, Леночка?

Лена видела, что он захвачен. Она с уважением сказала:

— Вы, оказывается, в самом деле, любите астрономию. Почему вам не специализироваться по астрофизике?

Он сразу остыл.

— Послушайте, вы не договаривались с Чударычем? Он то же самое гнет… Я слесарь шестого разряда и доплетусь до восьмого — вот мой потолок. Немного ниже звезд.

— Не боги же горшки обжигают!

Ему не понравилась ее деловитость. Лена вносила грубую расчетливость в тонкое и отвлеченное занятие.

— Рылом не выхожу в науку — понимаете? Образование кусками — на восемь классов. Среди неандертальцев меня, возможно, считали бы профессором. Но десятиклассницы нос воротят… Пойдемте лучше спать.

Он уже сердился на себя, что разболтался. В его увлечениях она разбирается, как баран в алгебре. Ни одна девушка не понимает стремлений парня, особенно такая скучная, как Лена, да и Вера была не лучше. У женщин, как у коров, голова наклонена к земле, звезды их пугают. С небом они способны примириться, лишь когда за небо платят зарплату. Небо надо предварительно оземнить и разрегламентировать табельными номерками, чтоб оно им нравилось, — номерки перевешиваются, а звезды нет, да и оформлены номерки аккуратней!.. Георгий, раздевшись, сразу погасил свет. Он не желал думать ни о Лене, ни о себе, только спать. О Лене он и вправду не думал. Но сон не шел. Георгия окружили дали, он видел великолепные картины — только что он сам их расписывал…

В темной комнате, под храп соседей, разворачивалась звездная вселенная. Это была безмерная, без конца и начала, черная пустота — она грозно обступила его кровать. А в пустой пустоте тускло мерцали бесчисленные пятнышки, каждое пятнышко складывалось из миллиардов звезд, невообразимые расстояния отделяли одно пятнышко от другого. Свет, самый быстрый гонец мира, тратил десятки тысяч веков, чтобы пробежать от одного пятнышка к другому. От самых отдаленных он начал свой путь триллионы лет назад, это было во времена, когда еще не было ни земли, ни планет. Вся эволюция мира — от пылевой туманности к морям, суше, растениям, людям, протекла с того часа, как свет устремился от этих звезд — такова эта удивительная вселенная, собрание звездных галактик. Георгий телесно ощущал чудовищные расстояния и размеры, они дышали в лицо космическим холодом, обступали, наваливались — он страшился протянуть руку, палец мог проткнуть какую-нибудь из галактик, так сам он стал велик.

А потом безмерная вселенная вдруг рассыпалась на искры и огоньки. Каждый огонек пульсировал, переливался, подмигивал. Георгий силился вспомнить, где уже видел эти тревожно-яркие звезды, они знакомы ему, как глаза друга. Это случилось в Москве, нет, не в Москве, где-то здесь. Ах, да, это было на берегу таежной речушки, я лежал тогда рядом с Верой, звезды мерцали в ее глазах. Думай о чем хочешь, только не о Вере. Мне не надо Веры. Мне не надо ее глаз. Мне ничего не надо.

Худенькая, скромно одетая женщина вскочила со стула навстречу Игорю. Он обнял ее, в восторге прижал к груди, потом схватил на руки и закружил по комнате.

— Мама! — кричал он. — Ты приехала, мама! Неужели приехала?

— Игорек, пусти! — молила она. — Ты повредишь себе сердце.

А когда он опустил ее на пол, она откинулась, блестящими от слез глазами всматривалась в него.

— Боже! — сказала она. — Как ты вырос, Игорек! У тебя плечи шире, чем были у папы. И как ты возмужал, как возмужал!

— Не возмужал, а обмундирован по-зимнему.

— И голос у тебя переменился, — твердила она. — Ты басишь, Игорек. Это просто удивительно, как ты басишь!

Суворина держала его руки в своих руках, не отрывала от него восторженного взгляда, ему становилось неудобно и от связанных рук и от разглядывания.

— Как ты надумала приехать, мама? — спросил он, тихонько освобождаясь. — Это ведь так далеко от Москвы и так дорого!

— Я хочу провести с тобой Новый год. Игорек. У меня были небольшие накопления. Ты не волнуйся, вышло не так уж дорого.

Игорь знал, что это не так. Дорога туда и обратно встанет не меньше трех тысяч. На сберегательной книжке у мамы было около тысячи, остальное она, очевидно, заняла или продала что-нибудь из вещей. Ей пришлось экономить, чтоб сделать поездку возможной, ему плохо здесь, ей было не легче. Он опустил голову, чтобы она не увидела его покрасневших глаз. Ей показалось, что он осуждает ее, но не хочет сказать на радостях встречи. Она заторопилась распаковывать чемодан, чтоб отвлечь его.