Валя глядела на Дмитрия лимонно-желтыми глазами, лихорадочно поблескивающими на шафранном лице.

— Митенька! — прошептала она. — Ты пришел? Мне плохо, Митя…

Дмитрий опустился на колени перед кроватью, прижался лбом к исколотой Валиной руке. Рука вздрагивала, она жила, сердце еще сражалось с напавшими на организм врагами, оно омывало их потоками крови, сжигало кислородом. «Пульс удовлетворительного наполнения, — вспомнил Дмитрий запись в журнале. — Пульс удовлетворительного…»

— Митенька! — услышал он шепот. — Уходи… Довольно…

— Я не уйду, — сказал он таким же шепотом.

Валя смотрела поверх его головы, глаза ее мутнели. — Уходи! — шептала она. — Уходи, Митенька! Светлана толкнула Дмитрия рукой. Он покорно поднялся.

— Она не хочет тебя видеть, — сказала Светлана свистящим голосом. — Немедленно выйди!

Дмитрий глядел на пол, раздумывая без мыслей. Ненависть Светланы придавливала его, выталкивала из комнаты, он не мог противостоять этой жестокой силе. Стараясь не задеть ни приборов, ни табуреток, он поплелся к двери. В коридоре он присел на скамейку.

«Криминальный! — думал он. — Криминальный!» Он опустил голову на руки, глядел на резиновую дорожку, проложенную по коридору. Перед ним стояла Валя, он видел ее отчетливее, чем в палате. Валя была желтая, опухшая, широко раскрытые глаза бессмысленно упирались в стену, она часто дышала, всхлипывая при вздохе — такой она лежит там, за стеной. Она не лежит, она борется, она отчаянно цепляется за жизнь — ничем он не может ей помочь! Крохотные отвратительные тельца, не видимые враги, таящиеся в лишенной воздуха темноте, внезапно захватили кусочек ее омертвевшего тела, бурно размножаются, с шипением расплавляют ткани — пузырьки газа вздымаются над ними. Вывести их на свет, опалить спасительным кислородом — нет, он не может, он бессилен! Разве не предвидели его бессилия, разве не указывали строго и категорически: криминально? Как же он осмелился толкнуть Валю на это страшное дело? Как, как он осмелился?

Дмитрий вскочил. Ему почудился плачущий голос Вали за стеной. Нет, тихо, Валя молчит. У Вали нет сил разговаривать, она борется, а он бездействует, ничем ей не помогает! Валя борется, ее сердце учащенно сжимается и разжимается, насыщенная кислородом кровь устремляется к пораженным органам, растворяет яды, выбрасывает наружу миллиарды побежденных смертоносных телец. Сердце гулко бьется, оно не хочет сдаваться — помочь, помочь ему, боже мой, сердцу трудно! Ах, если бы он мог усилить напор крови, повысить ее давление, прибавить в нее кислорода — нет, он не может! Сердце ослабевает, у него не хватает усилия протолкнуть кровь в омертвевшие ткани. А там, в этих распухших, превращенных в губку тканях, они отравляют кровь, сами гибнут — вслед им спешат новые губители, ужасная борьба продолжается… Он должен помочь почему, он не может, как смеет он не мочь! Он толкнул Валю на гибель, на это он посмел, как же он тут не может!

«Криминальный! — думал он. — Криминальный!» По коридору пробежала сестра, потом в палату вошла Ольга Федоровна. Дмитрий услышал укоризненный голос врача. Он приоткрыл дверь.

— Что же это такое? — говорила Ольга Федоровна. — Вы не съели ни ложки! И как мы будем лечить вас, когда вы не разрешаете инъекций?

Когда Ольга Федоровна вышла из палаты, Дмитрий остановил ее.

— Почему Валя отказывается? — спросил он, кашлянув.

— На этот раз она позволила укол, — ответила Ольга Федоровна. — Но предупредила, что больше не пустит.

— Нельзя ей отказываться! — сказал Дмитрий хриплым голосом.

— Многие люди делают, чего нельзя, — возразила Ольга Федоровна. — А когда уже поздно, жестоко расплачиваются. Лечение мучительно, как болезнь. Когда подойдет следующая процедура, зайдите в палату. Может, при вас она не станет отказываться.

Дмитрий опять понуро сел на скамью. Из палаты выскочила Светлана. Она остановилась около него.

— Ты еще здесь? — спросила она с негодованием. — Самолет улетит без тебя, ты опоздаешь на свой проклятый самолет.

— Как Валя? — спросил Дмитрий. Он облизнул губы, голос плохо его слушался. — Почему она отказывается от процедур?

— Почему? Ты не знаешь — почему? Пойди спроси сам! Узнай, почему она не хочет лекарств, почему не желает есть, почему она одного ждет — смерти! Узнай, узнай, если не знаешь!

Дмитрий не смотрел на Светлану, не хотел ее слушать. «Криминальный!» — мелькнула у него та же мысль. А Светлана, разъяренная, подступала ближе, понизила голос, бешено шипела в него обвинениями — одно непереносимей другого…

Внезапно она остановилась. Дмитрий, вцепившись руками в волосы, в неистовстве рвал их, рыдал страшным рыданием — беззвучным и бесслезным, тело его тряслось, он судорожно раскрывал рот, не мог его закрыть. Потом он стал совать в рот кулаки, кусал их. Светлана в страхе отодвинулась.

— Перестань! Не верю тебе, не притворяйся!

Он не услышал ее. Молчаливая судорога все сильнее трясла его, он все исступленней грыз свои руки, на них появилась кровь. Светлана, вскрикнув, кинулась выкручивать ему локти, в ожесточении била его кулаком по голове. Лицо Дмитрия вздулось, стало багровым, ей показалось, если она не прервет беззвучно рыдания, то Дмитрий задохнется.

— Перестань! — упрашивала она. — Ты меня пугаешь, перестань!

А когда она убедилась, что он по-прежнему ничего не слышит и сил ее не хватит, чтоб справиться с ним, она, сразу обмякнув, обняла его, с горькой нежностью целовала его волосы, гладила плечи.

— Не мучайся! — шептала она, обливая его слезами. — Мы спасем ее, вот увидишь.

В больнице обход врачей совершался два раза в сутки. Но к Вале каждый час заходил то сам Гречкин, то Ольга Федоровна — она подолгу задерживалась в палате. Гречкин усиливал дозы лекарств — предписания его, внесенные в историю болезни, составили восемнадцать пунктов. Трудная борьба между болезнью и защитными силами организма, значительно усиленными обширным и действенным лечением, продолжалась с тем же неослабевающим ожесточением. Светлана, измученная за эти сутки, к середине дня выдохлась, ее сменила Вера. Вечером на дежурство вышла Надя. Дмитрий тоже ушел к ночи. Перед уходом он расспрашивал Гречкина, тот не скрыл ни опасений, ни надежд.

— Уже то, что больная жива, — замечательно. В моей практике еще не было такого долгого балансирования на грани жизни и смерти. Каждый вырванный час — успех. Наша задача прежняя — свалить болезнь на жизнь, по эту сторону грани. Все процедуры будем продолжать неукоснительно.

Ночь для Вали прошла трудно. Она вторые сутки не спала, даже морфин не помогал. Зато сознание затемнялось чаще. Пульс лихорадил, поднималась температура. Валя делала до сорока дыхательных движений в минуту, ей не хватало воздуха — сестра меняла одну кислородную подушку за другой. Еды Валя не принимала, пила жадно и обильно. Утром она наотрез отказалась от мучительных процедур.

После обхода, сделав запись в истории болезни, Гречкин пригласил к себе Дмитрия и Светлану. Он был мрачен. Положительных результатов пока нет. Болезнь прогрессирует, состояние больной ухудшается. Печень, правда, отстояли и желтушность стала уменьшаться, зато появились признаки ослабления почек. Если почки откажут, больная умрет. Пока они выбрасывают наружу яды, молодое сердце больной будет сражаться, за это он ручается. Но возникло еще одно неожиданное препятствие, о нем он и хочет посоветоваться с друзьями больной.

— У нее поражена психика, — пояснила Ольга Федоровна.

Светлана ужаснулась. Как это надо понимать? Неужели Валя сошла с ума от страданий? Гречкин успокоил Светлану. Нет, до этого дело не дошло. Но больная взбунтовалась против лечения. Она не ест и отказывается от процедур и инъекций. Она отчаялась в выздоровлении, так надо понимать ее поведение. Все усилия врачей станут напрасными, если больная не прекратит сопротивления.