Теперь, как понял Гвоздь, фельдфебель вместе с пленным должен был тоже приблизиться к двери. Но он остался на месте. Это было не по правилам. Гвоздь переводил взгляд с одного немца на другого, стараясь понять логику их действий.

А вражеские взгляды были обращены к офицеру. Тот продолжал держаться на значительном расстоянии, нацелив автомат на окно и дверь. Это был явный перебор — с такого расстояния его стрельба была бы неэффективной. Пленному вдруг показалось, что подобная мысль промелькнула и у главного конвоира, он даже заметил лёгкую презрительную гримасу на лице фельдфебеля. Между тем, офицер не желал повторять передвижений своих подчиненных, он переместился вперёд и влево, метров на пятьдесят сократив расстояние до хижины. Теперь все замерли, приготовившись к решающему рывку.

«Ну, Иван, готовься предстать перед Господом!»

Немец у стены, подчиняясь жесту фельдфебеля, ударом ноги распахнул дверь настежь.

Ледник, перевалив через гигантский каменный порог, переламывался на перегибе и раскалывался далее, превращаясь в совершенно неприступный лабиринт чудовищных разломов, трещин, каверн. Похоже, двигаться можно только скалистой грядой. Но их путь пролегал именно через ледопад, поскольку скалы увели бы их от цели. И старший лейтенант Байда, и сержант Валеев очень хорошо представляли всю сложность своего задания. Во-первых, преодолеть этот чёртов ледопад, что было «классикой» альпинизма, а во-вторых...

— Как тебе рельеф, Игнат? — не оборачиваясь, спросил Байда. В ответ — молчание. Байда быстро скосил глаза и через плечо увидел оторопелое лицо сержанта. — И самое паскудное то, что, когда идёшь этим адом, нет никакой гарантии, что в следующее мгновение под ногами не появится новая трещина. — Он опять посмотрел на Валеева. — Не дрейфь, сержант. Братья Абалаковы ^{14} и не такое проходили. Одолеем! Нам бы успеть пройти этот участок до того, как туман упадёт. Глянь-ка.

«Придётся поторапливаться. Через три часа нас может накрыть».

По склону они шли в связке, ступая след в след, стараясь идти так, чтобы обоим не провалиться в одну трещину. В подозрительных местах Байда проверял снег ледорубом. Узкие разломы они перепрыгивали, норовя приземлиться на все зубцы «кошек», более широкие, — переползали по хрупким снежным мостам.

«Ну вот, стоит начать, а там само пойдёт... А здесь уже градусов шестьдесят. Надо идти в лоб, на передних зубцах. Ледоруб поперёк... три такта... Игнат, внимательней! Удар короткий, сильный. «Кошка» скользит... не паникуй! Опять левая пошла... шаг небольшой... Правая... так. Теперь переношу ледоруб... А вестибулярный неплохо работает... прорвёмся! Дальше острый гребень... а справа? Твёрдый фирн... пойду на двух ледорубах... у моего клюв с зазубринами и загнут как надо...»

Много времени отнимали поиски пологих склонов без трещин на поверхности. Байда раз за разом брал ледоруб Валеева и, вогнав его в стену, пропускал через карабин петлю из репшнура ^{15} со стременем, совал ногу в стремя и подтягивался. После этого вонзал свой ледоруб выше, повторяя процедуру.

«Подтянуться... здесь лёд хрупкий... нужны три опоры. Так. Перехватить ледоруб за головку... пальцы сверху... Рука... Р-раз! На себя. Держит! Правой... удар. Сколол! Ещё раз... сильнее!.. Чуть выше... Главное, чувствовать лёд. Здесь надо ступеньку вырубить для Игната... «бадейка». Ещё метр... Игнат на склоне хорошо работает...

Туман совсем близко. А впереди — здоровенная трещина. Сдаётся, она пересекает поперёк весь ледник. Нет, слишком широко, чтобы перепрыгнуть... Берём резко вправо... должно же быть сужение... или мост. Ещё правее... Вот он! Насколько прочный?.. Игнат держится за мной. Крепкий парень, молодец!

Не успеем выйти, туман раньше накроет. Впереди склон очень крутой... В тумане это смертельный номер...»

Байда устало распластался на льду и, оглянувшись на Валеева и убедившись, что тот страхует его, пополз вперёд хрупким снежным мостком. Когда он уже преодолел самый опасный срединный участок, снег под ним внезапно провалился...

На протяжении первых страшных секунд своего падения Байда отчаянно пытался зацепиться за стену то «кошками», то ледорубом. Ему виделись большие снежные кристаллы и сине-зеленый лёд. Он царапал его, ударяясь о стену грудью, головой, спиной. «Сколько это может длиться? Страховка! Сколько метров я лечу?» Каждую секунду он ожидал смертельного падения на твёрдое ледяное дно и почему-то больше всего боялся услышать хруст собственных костей.

Вдруг дёрнулась поясная обвязка. Страховка!!! Казалось, что минула вечность. Он завис над бездонной чернотой. Боясь шевельнуться.

«Вот же, гадство! Более беспомощной ситуации невозможно и представить; фонарик бы сейчас, но он в рюкзаке, а снять рюкзак — значит, лишиться его.

Надёжно ли Игнат закрепил верёвку?.. И, как назло, ледорубом тоже не дотянуться... Разве что маятником... Нет, не дотянусь... А «моя» стена?..»

Он начал ощупывать ледяную стену руками, пытаясь избегать резких движений и не «рвать» верёвку. В голове роились мысли о том, что зря они пожалели время на грудную обвязку и аварийную систему, уж с ними-то выбраться отсюда было бы намного проще. «Нужной амплитуды не выйдет. Правильно мы подвязку сделали... — его ладонь где-то на уровне глаз наткнулась на небольшой фирновый карниз ^{16} , намёрзший на стене. Осторожно, боясь поверить в такой подарок, он ощупал лёд вдоль карниза... — Да здесь целая «полка» ^{17} , почти «балкон» ^{18} ! Теперь ледорубом, осторожненько... Глубокий выдох... спокойно. Р-раз! Теперь вниз... Вниз! Иначе вырвется. Подтянуться... плавно. Держит! Верёвка ослабла? Мало... Теперь левая «кошка»... Ну... Есть! Уф-ф... Правую немного выше... чуть-чуть... Нормально. Опять ледоруб... Стою на «полке»! Теперь можно глянуть вверх».

Он осторожно, с какой-то боязнью, поднял глаза вверх и увидел небо сквозь дыру, в которую провалился несколько минут назад. Дыра была в каких-то десяти метрах над головой. Потом услышал монотонные крики Валеева.

«Наверное, он уже давно зовёт меня. А я ещё и до сих пор не откликнулся. Но Валев всё равно не услышит, из такой могилы голос не донесётся. Теперь верёвкой нужно переговариваться, а она, кстати, провисла, и я сейчас её перехвачу...»

Он дважды дёрнул верёвку, давая понять Валееву, что жив. Сержант осторожно выбрал слабину... «Боится сорвать, понимает, что я на опоре...». Он прижался щекой ко льду, осязая его холодную гладь.

Почти час выбирался он из ледяного плена, пока увидел посеревшее лицо товарища.

Пётр Чёрный заметил их из окна. Четыре белых силуэта медленно приближались с востока, почти сливаясь с окружающей белизной.

— К нам гости, — его простуженный бас застал врасплох Смагу и Краповича, сосредоточенно паковавших их мизерные припасы.

Смага глянул в окно и удержал Краповича, который опрометью кинулся гасить печь.

— Поздно, Василий. Придётся встречать, — в его голосе прозвучала философская отрешённость.

— Как? — Крапович не скрывал раздражения.

— Как? Радушно. Их же всего четверо.

Он на секунду задумался. Потом, достав магазин, принялся выщёлкивать патроны.

— Предлагаю вариант. На обсуждение — две минуты.

Двери распахнулись внутрь и, спружинив от чрезмерного усилия, начали медленно отходить назад. Немец вполне грамотно бросил тело вправо и прижался спиной к стене, водя стволом перед собой.

Посреди хижины, у печки, ничком лежал человек в немецком бушлате. Руки со скрюченными пальцами вытянуты вперёд, голова повёрнута к двери. Немец увидел его ещё из окна. И если человек жив и просто спит, то от грохота он должен был бы проснуться. Но мужчина в бушлате не шевелился.