Времени на раздумья не было, сейчас этот нижний опустит глаза и уставится прямо в Фердинанда. Поэтому рядовой Альфертс не закричал «Стой! Руки вверх!», а, осторожно ведя стволом, взял на прицел верхнего. Почему именно его, он потом так и не смог никому объяснить, ведь другой, несомненно, представлял для него гораздо большую опасность. Альфертс сделал медленный выдох и нажал на спуск.

Автоматная трель хлестнула по нервам Байды, однако не вызвала растерянности, лишь заставила мгновенно выпустить из рук верёвку и полоснуть быстрой слепой очередью на звук.

В этот миг сверху обрушился Валеев, и под его изувеченным телом начало быстро расползаться кровавое пятно. Байда всадил в сторону стрелявшего длинную очередь и начал тормошить неподвижного товарища. Схватил за запястье, нащупывая пульс. Глаза тревожно перебегали от сваи к свае, на слух пытаясь уловить сквозь грохот дизеля шум взбудораженного барака. Пульс не прощупывался.

Немцы начали выскакивать наружу. Надо было уносить ноги.

Он бросил последний взгляд на распростёртое тело Валеева и изо всех сил сжал зубы. Дал несколько очередей, спрятал в какой-то снежной щели пустой магазин. Потом снял автомат с груди мёртвого Валеева и, забросив за спину свой, начал отходить в сторону ледопада, туда, откуда они пришли.

В этом направлении немцы его преследовать не будут.

Тело не слушалось, будто чужое. Когда Смага еле-еле открыл глаза и, пытаясь сфокусировать взгляд на ближайшем камне, сделал попытку подняться, у камня почему-то был фиолетовый цвет.

«Наверное, шок... Контузия... — Он вспомнил, как пуля сбила шапку... — Неужели?.. Тот гад поливал от бедра... Вторая пуля зацепила затылок... Осколки от камня — лицо...»

Мысли обрывались, и ему никак не удавалось сосредоточиться.

«Я жив... А должен бы быть мёртвым... Но ведь жив! Почему тихо? Они же должны были добить меня... Может, я в плену? Нет, я на льду, а не в помещении. А может, оставили подыхать на морозе, а сами наблюдают с чердака?»

Он снова попытался приподнять голову и оглядеться. Попробовал проглотить слюну. Слюны не было. Был распухший, сухой и неповоротливый язык.

«Я должен подняться... Должен. Хотя бы голову... Неужто он бил разрывными? Кровь?.. Откуда кровь?..»

Он прислушался к своему телу. С трудом скосил глаза, пытаясь разглядеть кровь на фиолетовом снегу. Но крови не было. Боли тоже не было.

«Наверное, они искали меня... Почему же не нашли? Неужели я сам пошёл?.. Далеко?.. Так, надо подняться. А они наблюдают за мной и ждут», — вдруг ужаснулся он.

Перевернулся набок и попробовал выползти из-под снежного козырька, нависавшего над его убежищем. Почувствовал автомат под рёбрами.

— Я жив, жив, жив! — повторял себе, преодолевая отупляющее ощущение чужеродности своего тела. — Я жив, а Чёрный — мёртв... Иван тоже. Он упал с причала...

Попробовал подняться на колени. Это стоило ему больших усилий. Медленно выполз из-под козырька, огибая сугроб, сел на снег и огляделся.

Справа тянулось скалистая гряда, а с трёх сторон — лёд и снег. Прямо перед собой, но далеко внизу, он увидел метеостанцию. Наблюдая за суетой маленьких фигурок, копошившихся возле дома, он удивился, что смог уйти незамеченным так далеко. Как в тумане, он следил за беготнёй белых силуэтов вокруг взорванного дизеля, смотрел, как немцы готовят нарты.

«Там теперь делать нечего. Мне в другую сторону, — преодолевая слабость, накатывающуюся из гулкой тишины, твёрдо приказал себе. Он знал — отчаянию поддаваться нельзя. — Пусть они там сидят наготове, и мне ничего не светит, но всё иное — не имеет смысла».

Вытащил из подмышки автомат, извлёк магазин. Пустой. Нащупал за спиной подсумок. Достал новый магазин и вставил в автомат.

«Если так уж сталось, потолкуем напоследок, хоть и патронов маловато. Боец спецотряда Владимир Смага к бою готов!»

Когда они спустились в долину, выглянуло солнце, и снег заиграл яркими бликами. Ботинки давили хрупкий фирн. Они ступали след в след. Хуже всего приходилось первому, ему надо было обладать особым чутьём, поскольку под фирном таились глубокие разломы.

«Здесь никто никогда не ходил... Так. Оценим снеговые условия... Здесь ложбина... Перевал рядом. А предперевальное верховье ложбины смертельно! Снегонакопление на трёх склонах, и на каждом возможен сход лавины. Выходит, склоном нельзя, подрежем — и конец. Гребнем — тоже, могут заметить, у них бинокли... Придётся прижиматься к гребню одного из боковых отрогов».

Щербо помнил, что, кроме метели и оттепели, сход лавины может повлечь так называемая перекристаллизация снежной толщи. В снеге почти всегда происходит движение водяного пара. Поднимаясь от более тёплой нижней полосы, пар в верхних слоях сталкивается с холодным воздухом, сгущается, вызывая трансформацию снежных кристаллов. Обычно снежинки сцепляются друг с другом, но из-за перекристаллизации снег превращается в рассыпчатую массу. И она может прийти в движение даже от человеческого крика или от падения крохотного камешка. Всё это он знал.

«А вот этот каньон никак не обойти. Здесь — друг за другом с интервалом во всю длину... А время? Сколько на это уйдёт времени?.. А другой путь? Невозможен. Ладно!.. Многовато «блюдец» ^{32} ... Снег сдут... Отглянцованы грунтовыми водами... На камнях наледь, сосульки... Коварный каньончик! Глянем на снег... Свежий, порошкообразный, сухой. Ползёт под моим весом, обнажая обледенелый склон... Глубиной сантиметров пятьдесят! Пылевая лавина! Пятьсот километров в час. Задушит... А идти надо. Хоть бы что — идти».

— Ткачук! Сергей, видишь тот уступ? К нему надо идти с небольшим набором высоты. Дальше — камень, потом впадина и плечо ^{33} . Пойдёшь выше плеча. Потом опять камень... Не нравится мне тот наддув ^{34} ... Сам оценишь возможность... Потом сверху обойдёшь карниз... Как можно дальше обойдёшь. Доберёшься до плиты, видишь плиту, что с наклоном вверх? Прекрасная плита. Надёжная плита. Потом мелочь — почти пологий участок... Обойдёшь наддувы, затем небольшая седловина и... гребень. Усвоил маршрут? Гляди, гляди. Сейчас от тебя многое будет зависеть...

Всем быть предельно внимательными! Смотреть в оба за проседанием снега. Идти след в след. Никаких резких движений и, тем более, остановок! Не кричать. Немцу — кляп. Первым идёт Ткачук.

Замыкаю я. Интервал — двадцать метров. Всё. Будь осторожен, Сергей. А если вдруг... Попробуй проскользнуть к краю. Остальное ты и сам знаешь.

Щербо бросил последний взгляд на опасный склон, который им предстояло пересечь. «Ничего, прорвёмся. Главное подальше от плеча. Склон теневой, каньон узкий... Стоп! Блеснул бинокль, на противоположном склоне. Они заперли выход из долины!»

— Стой! Отставить! Всем лечь!

«Вот сволочи! А другого пути нет. Я этого не предусмотрел. Паршиво. Хуже некуда. Их там, скорее всего, немного. Может, трое. Но много и не надо. Двое снайперов перещёлкают нас на этом склоне, как мишени в тире. И деться нам некуда, разве что назад повернуть. Мы вынуждены идти осторожно, медленно, по одному. Идеально для тех, кто захочет поупражняться в стрельбе. Не бой, а бойня».

Он разглядел их. Немцы расположились не на дне каньона, а чуть выше, на противоположном склоне, да ещё и под небольшим каменным козырьком, так, что лавина со своего склона им была не страшна.

«Подожди, подожди... Ведь масса снега критическая, и лавина сойдёт от первого же выстрела. Неужели они считают, что мы выйдем на такой склон в общей связке? И они накроют нас одним выстрелом? А масса, говоришь, критическая... Сколько же здесь кубов снега? И пойдёт ли лавина по всему склону, или только по этой вогнутой части?.. А если подрезать?.. Весь склон! Спровоцировать сход максимально возможной снежной массы! Да на плечо гранату! Там и карнизы толстенные... Тогда лавина повернёт на противоположный склон. Замечательная динамика будет! Замуруем фрицев под их же карнизом!»