Щербо вернулся к амбразуре и только сейчас заметил, что погода снова портится. Это очень кстати. Тут в ненастье должно быть «непрохождение». Длинные и средние волны в этих широтах и так не проходят стабильно, а в метель и коротковолновый диапазон замолчит. Ну и что? Сколько это может длиться? Он услышал за спиной судорожный, хриплый кашель. Это Серёжа Ткачук. Скверно... Десантнику бронхит ни к чему.

— Пососи стрептоцид. Три таблетки. Это приказ.

Он опять припал к биноклю. Байда, который не отрывался от наблюдения, отрывисто бросил:

— Хреновые пилоты... наши «братья по оружию»... ручонки сразу вверх потянули. Только перед этим, правда, что-то быстренько сожгли, бумаги, видать, какие-то. Зря наш Жора рыцарские добродетели выказывал. Только всю игру испортил, салага...

Щербо, хоть и пытался, но не услышал в его словах чего-то фатального. Старший лейтенант был готов к дальнейшей борьбе, собственно, к её началу. Щербо видел: фашисты поспешно затолкнули в барак обоих пленных лётчиков — их чёрные комбинезоны чётко выделялись в белой толчее дюжих гренадёрских фигур. Потом немцы торопливо рассредоточились и, подчиняясь фельдфебельскому свистку, устремились прямо на них.

Шестнадцать стволов. Щербо весь подобрался в ожидании. Момент был напряжённый. Семеро бойцов застыли, готовые в любой момент покинуть укрытие и отойти на восток к скалам. Двое из них должны остаться прикрывать.

— Как думаешь, клюнут они на нашего «живца»? — Щербо вспомнил англичанина, который забрался чуть ли не на плечи Чёрного. Хорошо, хоть ростом невелик и телосложение хилое... Рюкзак ему пришлось оставить, ребята разобрали самое необходимое, только НЗ в карман...

— Убеждён, что клюнут. Вот только не уверен, что они через полчаса не вернутся и не прочешут всю полосу морены.

— Мне бы твою уверенность, Коля, — вымолвил Щербо.

— Мне бы ваш опыт, Павел Иванович...

Установилось напряжённое молчание, и Щербо спиной почувствовал железную решимость бойцов стоять до конца.

«Главное — выбрать подходящий момент: они должны почти поравняться с нашим убежищем и потом свернуть направо. Если огонь откроем раньше, они могут попробовать обойти нас именно с той стороны, где наши, — там несколько удобных спусков, могут натолкнуться и на укрытие. Надо же, как идут красиво!.. Но ближе, чем на сотню метров, их подпускать нельзя, потом не оторвёмся. Давай, давай, о, уже и кокарды видно... Послал же чёрт на нашу голову этих лётчиков! Не остров, а проходной двор. А теперь вот эти… идут на нас со своими «козлами» [7]... пообщаться. Шестнадцать! Сиротин, салага, глупость, конечно, спорол... Пацан, — ему риск подавай, азарт… Параграф нарушил... А параграфы наши кровью писаны... Неправильно, конечно, сделал, но по-человечески. Так, ещё метров двадцать. Спокойно, Ваня! Сейчас Чёрный им врежет ...вишь, как стволом водит. У Петра глаз охотника. Ему бы сейчас Джафарову снайперку, он бы этого унтера или фельдфебеля быстро успокоил. Фельдфебель, сразу видно, я эту сволоту знаю. А офицера не послали — с кадрами у них, видать, напряжёнка... Ишь, бывалый... идёт вроде бы и со всеми вровень и за спины не прячется, но так, что из автомата хрен достанешь. Ну, давай-давай ближе... И союзник свою «пукалку» приготовил... ничего держится. А я сейчас крайнего правого «сниму». Что-то спесивые вы очень, как я погляжу. А мы сейчас спесь вашу... собьём. Ну! Ну, Петя... Дал очередь! Одному грудь разворотил... а второй что?.. Успел задницей развернуться, да не слишком удачно, полчерепа ему таки снесло. Так вам, паскудам! Посыпались, как манекены... Начали очередями мести снег с тропинки... опомнились мигом, надо признать. Эк, как шерстят, спасу нет... Что не говори, а шестнадцать стволов... нет, уже тринадцать... Сейчас ты у меня сугробы, как цуцик, будешь носом рыть!.. Есть!!! И Смага поддал! Теперь фашисты лежат как гвоздями прибитые. Всё внимание на нас... хорошо. Слева скапливаются. Я как последний в цепи вон туда... вправо... На-а! Нормально.

Вернёмся — подам Гаральду представление на орден Святого Олафа… Огрызаются, стволы не охлаждают. Норовят создать огневой заслон. Поздно. Метель начинается. На счастье или на беду? Похоже на то, что нам не избежать оказии хорошенько намёрзнуться. Скучать не придётся, согреваться будем на бегу — чем быстрее бежишь, тем теплее... Сейчас лыжи… аккуратненько. Ребята уже понеслись. Сначала Володька, потом Щербань... Все целы?.. Петька с англичанином... Как он держится? Это только Чёрному и под силу. Теперь, Вася, давай! Остался сам. Ещё несколько очередей! Это поможет вам лучше собраться с мыслями, ребятки. Резко назад и влево. Ну, пронеси, судьбинушка!

Ну что ж, наш маневр оказался удачным — погоня прошла мимо нас. Но здесь оставаться нельзя, они обязательно вернутся и прочешут местность — Байда прав. Жаль, очень удобное место. Сейчас пурга начнётся, это хорошо. Подытожим: утраченная внезапность ставит операцию на грань провала. А внезапность в нашем деле — залог успеха. Мы в каждом десанте стремимся к ней. А она глазками поиграет да и выскользнет. Слишком уж ветреная, шалава, как сказал бы Гвоздь. Дальше — группа уменьшилась на треть. Когда теперь соединимся? И соединимся ли вообще?

Ветер усиливается. Ребята оторвутся от погони. Холодает очень быстро. Духи снова негодуют. А пока беснуется метель, ты должен всё продумать и принять решение. Вот так».

Он отошёл от амбразуры.

— У нас там что-нибудь пожевать найдётся, Фомич?

— Сухари да пять брикетов пшёнки, товарищ майор.

— Давай пока что попируем. Перед работой надо подкрепиться. А завтра, надеюсь, трофеями полакомимся.

— А у меня есть сушёная треска, — раздался голос Гаральда. — У нас это зовётся стофикс.

— Тогда это уже настоящий банкет. Начали разжигать примус.

— Тушёнки, к сожалению, больше нет... её и было то — одна банка, остальные на дне залива покоятся.

— ... Портянка вот имеется... свежезамороженная. Кажись, Валеева...

— Я в шерстяных носках. Портянками не пользуюсь.

— А кто ж это в портянках щеголяет? Я же запретил, — угрожающе пробасил старшина. Смельчаков не нашлось.

— В таких условиях Де Лонг или какой-нибудь Скотт принимались варить сапоги... Или Левандовський…

— А Ткачук, наверно, прихватил с собой горные американские ботинки. Кожа знатная, наваристая!..

— Да уж не из этого немецкого дерьма! — Байда сердито пнул лёд носком своего ботинка.

— Анекдот: встретились как-то Амундсен с Папаниным на льдине да и давай-ка сапоги немецкие варить. Одичали…

«Немцы обязательно вернутся сюда. Значит, мы должны уйти раньше. И следы наши занесёт. Надо только точно выбрать время. Попробуем перехитрить природу. Моя интуиция подсказывает, что скоро эта волна ненастья достигнет пика и к ночи пойдёт на убыль. А может, это не интуиция, а опыт? А посему, выходим, не дожидаясь ясной погоды. Трудности преодолеем. Впереди пологий спуск, и можно не бояться катастрофических осложнений — даже в случае сильного шторма. Зато есть надежда, что самые тяжёлые участки пути будет освещать солнце».

Он сейчас пребывал в том состоянии собранности, которое обостряет инстинкт, усиливает чувства и таким способом помогает избежать смерти.

Холодный и режущий ветер чем дальше, тем больше усиливался, и позёмок перерастал в метель. Гвоздь успел оглянуться и увидел, как немцы, перегруппировавшись, пустились по их следам. Группы противников теперь разделяло метров четыреста. Он посмотрел вперёд и ускорил и без того бешеный темп — товарищи успели отдалиться на приличное расстояние.

А ещё через минуту они уже ничего не различали вокруг: всё исчезло в серых снежных сумерках, только едва-едва маячила сгорбленная спина впереди идущего. И хотя двигаться было нелегко (перехватывало дыхание, и очки забивало снегом), душу согревала надежда: оторвёмся. Обязательно оторвёмся.