Больше в хижине никого не было. Немец обвёл взглядом каждый угол, спрятаться было негде. Он мгновенно оценил ситуацию, но, когда, оторвав спину от стены, собрался подойти к безжизненному телу, откуда-то сверху в его голову жёстко упёрлось железо. Безжалостность прикосновения чужого ствола он почувствовал даже через эрзац-мех шапки. Тело конвульсивно сжалось от страха. Когда дверь, наконец закрылась, боковым зрением он заметил слева ещё одно дуло, направленное на него. По-медвежьи массивный силуэт врага заполнил собой полдома. Он понял, что обречён.

Чёрный загородил собой дверь, Крапович встал у окна. Все действовали быстро и беззвучно.

— Опусти руки и слушай меня внимательно, — тоном учителя обратился Смага к немцу. — Успокойся, сделаешь всё, как я скажу — будешь жить. Нет — сдохнешь. На раздумья — три секунды. Ну!..

— Согласен, — прохрипел немец.

— Василий!

Крапович отошёл от окна и, бросив скептический взгляд сначала на немца, а потом на Смагу, нажал на кнопку магазинной коробки, извлёк магазин, передёрнул затвор и, продемонстрировав, что автомат разряжен, передал его Смаге. Тот быстро нацепил его на немца, вытащил из кармана другой магазин, пустой, поднёс его к глазам пленного. После того, как тот автоматично кивнул головой, вставил в автомат.

— Он спал, — указывая на Краповича, на хорошем немецком языке, прямо-таки профессорским тоном продолжил Смага, — ты нашёл его здесь и взял «тёпленьким». Больше здесь никого нет, понял? Никого нет, только он. И сейчас ты перескажешь это своим камрадам. И позовёшь их сюда. Понял? — Немец опять кивнул. — Помни — ты у меня на мушке, а я не промахнусь, — закончил он свои напутствия. Потом перевёл взгляд на Краповича.

Тот поднял руки и стал впереди немца. Смага повернул фашиста лицом к двери и подтолкнул стволом. Потом, придержав его, заглянул в глаза и вполголоса закончил: «Давай, ганс. Сделаешь — будешь жить».

С момента появления немца в хижине прошло не более минуты. Теперь он опять возник на пороге, подталкивая в спину помятого типа. Наступила томительная пауза. Смага задержал дыхание и напрягся.

Наконец Фегман как-то нерешительно взмахнул рукой и выкрикнул в сторону офицера, приподнявшегося над снежным покровом:

— Он здесь один, я взял его сонного.

Гвоздь едва узнал в растерянном человеке Краповича, и сердце его тоскливо сжалось, когда увидел поднятые руки товарища. «Ничего. Ещё повоюем, нас теперь вдвое больше! Мы теперь сила!..»

А Крапович, словно не узнавая, смотрел куда-то сквозь него, наверно, на конвоира-фельдфебеля. Всё дальнейшее произошло за каких-то три-пять секунд. Краем глаза Гвоздь заметил, что офицер за дальним сугробом начал медленно подниматься. Фельдфебель за спиной что-то воскликнул, то ли удивлённо, то ли радостно, будто увидел давнего знакомого. Немец на пороге почему-то не шевелился. Когда они подъехали почти вплотную ко входу и фельдфебель, бросив напарнику: «Чего стал как столб, Фегман? Заводи этих свиней внутрь», — начал развязывать петлю на поясе Гвоздя, Крапович вдруг сделал два шага навстречу и, толкнув Гвоздя так, что тот полетел в снег, совсем не боясь автоматного ствола, торчавшего у него за спиной, успел нанести ошарашенному фельдфебелю страшный удар ногой в печень. Гвоздь, ежесекундно ожидая автоматной очереди и удивляясь, почему не стреляет тот, что у двери, бросился на своего поверженного конвоира. Он знал, что это конец, что, если не сейчас, то в следующий миг протарахтит смертельная очередь, он ждал свинец в спину, но до этого безумно жаждал увидеть страх на лице немца.

В этот миг Фегман, воспользовавшись суматохой, скользнул вправо под защиту стены и хрипло заверещав: «Господин гауптман, это ловушка!» — метнулся к оцепеневшему поодаль Айхлеру. Но он не рассчитал: автомат разряжен, лыж нет, и, оттого, его побег не имел шансов на успех. Прогремел выстрел. Всего один. Фегман сделал по инерции два неуверенных шага и ткнулся лицом в снег. Смага не промахнулся.

Опомнившись, гауптман Айхлер от живота, почти не целясь, дал длинную заливистую очередь, дырявя окно и стены избушки.

Фельдфебель ногой отбросил Гвоздя метра на три в сторону и, схватив Краповича в стальные объятия, сумел подняться на ноги. Теперь он прикрывался Краповичем, опасаясь выстрелов от двери.

Но очередь прогремела с другой стороны, длинная, щедрая, она свалила с ног и фельдфебеля, и Краповича. Это Айхлер жал на спуск, наслаждаясь дрожью автомата.

Гвоздь, уткнувшись носом в снег, ждал свою пулю. Когда наступила тишина, он всё ещё боялся вдохнуть полной грудью, боялся поверить, что уцелел. Наконец поднял голову и увидел сначала Краповича с прижатыми ко лбу ладонями, сквозь которые сочилась кровь, потом — неподвижного немца с кровавой кашей вместо головы. И далеко впереди, метров за сорок, виднелась фигура ещё одного фашиста, поднимавшего вверх ракетницу. Из дверей вдруг прозвучал выстрел, ракетницу вырвало из рук немца, и он, зло тряхнув головой, отпрянул вправо. Автоматная очередь лишь взвихрила снег на пустом месте. Немец исчез в тумане.

Он смотрел на стеклянную капсулу, которая тускло поблёскивала. Его союзник. Цианистый калий. Он поможет пренебречь врагами. Майор Гревер был солдатом и потому всегда был готов к тому, что ампула ему пригодится. Эта дремлющая смерть в стеклянной оболочке обещала свободу выбора.

Он повернулся спиной к окну, и солнечные лучи, внезапно пробившиеся сквозь тучи, согрели спину. Не замечая их нежного прикосновения, он перебирал в памяти свою жизнь. Теперь «парадоксы Гревера» приобрели другую окраску. Абстрактная игра ума обрела материальную форму и воплотилась в его судьбе. И если уж умирать, то лучше расставаться с жизнью в минуту, которую выберешь сам.

«Кто знает, как скоро все мы предстанем пред ликом Господа... — он провёл дрожащими пальцами по волосам, по лицу, по глазам, отгоняя тягостные мысли. — Кто знает?..»

На смену хаосу чувств медленно приходило желанное спокойствие. «Отдать долги! Вот что важнее всего! Как там «миссия Рана»? Пора бы ему уже подать весточку. Долго затягивать с радиограммой Айхлера нельзя. Неужели я дам разрешение на передачу? Сам себе подпишу приговор? Спокойно! Спокойно. Сейчас нельзя форсировать события. Посмотрим!..»

«Итак, волчье ущелье выпустило нас. — Щербо облизал пересохшие губы. — Почему «волчье»? Название дал — Волчье... Волчьи ворота... Теперь всё внимание — на восхождение. Времени на разведку, на предварительное прохождение подходов нет. Навыки? Личный опыт? Физические и моральные ресурсы? В третьем очень сомневаюсь. Слаженность? Я и Сергей Ткачук. Хотя Джафар и Назаров тоже не первый раз идут в паре. Сиротин и Гаральд — вот кто тревожит. Переиграем. Я пойду со старшиной, а Ткачука — к Сиротину и норвежцу. Тройная связка. Проиграем в мобильности, зато двойная страховка. Скорость — всегда источник аварийных ситуаций. Значит, надо торопиться медленно. Ненастье усложняет маршрут, а сил нет. Есть только обязанность выполнить задание. А побеждает, как известно, тот, кто сберёг резервы, — этот принцип действует и в горах. Выбор вариантов невелик — вперёд! Говорите, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем нам здесь? Это мы ещё посмотрим...»

— Внимание! Работаем в альпийском стиле: времени в обрез. Движемся тремя связками: первая — Ткачук, Сиротин, Гаральд. Движение задаёт средний в связке, который всё время находится на постоянной двойной страховке. Первый и третий идут проложенным путём. Вторая связка — Джафар, Назаров. Третья — я и Лукашевич. О маршруте нам ничего не известно. Визуально наблюдаются несколько скальных карнизов. На карнизах первым идёт Ткачук. Обвязка двойной верёвкой. Страховка комбинированная. Сергей, будешь навешивать на крюки дополнительные карабины или петли. Повторяю, пойдёшь на двойной верёвке. Заснеженные гребни ^{19} с карнизами проходим ниже допустимой линии возможного обвала карниза, в связке и с подстраховкой. Страхуемся — на метр-два ниже пути подъёма. Выходить на гребень запрещаю. Ветер усиливается, да и видимость плохая. К краю карниза не подходить.