Он просидел в комнате, ни прикасаясь к еде и шампанскому, пока над парком не начался рассвет. Затем он заснул, не раздеваясь.

Утром, когда Фредди и Спенс везли Доктора в аэропорт, Коун объяснил, что изначально он не собирался включать Карла Брюстера в сделку. Если у «Консолидейтид Моторс» появятся возражения, он забудет о ССД. Но только этим обещанием можно было отбиться от Брюстера.

— Как только пилот будет готов, дайте мне знать, — сказал Доктор. — Я хочу, чтобы он был смонтирован безупречно. Идеально. Понятно?

Он сказал это Спенсу, словно чувствовал, что не может положиться на Фредди.

— Он будет идеальным, Доктор, поверьте мне! — вставил Фредди.

Но Доктор лишь сказал:

— Позвоните мне, когда он будет готов. Старик ждет его.

— Старик, — повторил Спенс.

Не было нужды произносить фамилию этого человека. Когда речь шла об автомобилях и Детройте, прозвище Старик относилось только к председателю правления КМ.

— Я позвонил ему и попросил посмотреть вчерашнюю постановку. Когда я вернулся в отель, меня ждала телеграмма. Он согласен поговорить. Когда он увидит пилот, где Джеф продает КМ, он ухватится за идею. Наживка весьма проста. Он захочет, чтобы американцы считали КМ не большой бездушной корпорацией, а коллективом честных, порядочных, приветливых людей вроде Джефа Джефферсона. Он купит эту идею, — уверенно сказал Доктор. — Мы получим первый принадлежащий нам фильм. И это только начало. Я хочу через три года иметь в эфире двадцать сериалов. Хочу иметь склад, забитый пленками стоимостью в миллионы долларов. В сотни миллионов! Хочу иметь как можно больше часовых и получасовых фильмов, прежде чем это правительство уйдет со сцены.

Пока мы представляем лучших звезд, продюсеров и писателей, мы можем использовать их так, как нам выгоднее. Но придет время, когда кто-то ударит в колокол.

Тогда нам придется отделить агентскую работу от продюсерской. К этому моменту я хочу иметь своих людей в обеих политических партиях.

Спенс и Фредди кивнули.

Доктор продолжил:

— Мы будем работать с политическими партиями точно так же, как вы, ребята, работаете с телекомпаниями. Каждый из вас займется одной партией. Мне нужен один влиятельный человек среди демократов и один — среди республиканцев. Мы не знаем, какая партия будет в Белом доме, когда снова заговорят об антимонопольном законодательстве. Я хочу в любом случае иметь выход на самый верх.

Он повернулся и зашагал к самолету.

Позже, тем же утром, Джеф Джефферсон проснулся с чувством огромной потери. День прошел в тумане страданий, и лишь в шесть часов Джеф вспомнил об обеде у Клер. Отменить визит было поздно.

Он принял душ, побрился, оделся. Купил в вестибюле цветы, сел в такси, сообщил водителю адрес Клер на Ист-энд авеню.

Она открыла дверь. На Клер было яркое сари, подчеркивавшее ее красоту. Светлые волосы были уложены более эффектно, чем во время репетиций. Она приветливо улыбалась.

Внезапно она поняла, что Джеф один. Без единого вопроса все поняла. Взяла его цветы и сказала:

— Какие красивые!

Но она не могла больше притворяться. Тихо произнесла:

— Мне жаль, Джеф. Честное слово, жаль.

Она поцеловала его в щеку так, как она сделала бы, если бы Джеф принес известие о смерти близкого друга.

Спустя две недели Ирвин Коун, одетый с иголочки, вышел из привилегированного детройтского клуба, где он заночевал в качестве гостя «Консолидейтид Моторс». Лимузин компании повез его в штаб-квартиру КМ. Рядом с ним в плоской металлической коробке лежала пленка с записью новой постановки, которую представлял Джеф Джефферсон.

Лимузин въехал в здание; Доктор вышел возле лифта, поднявшего его на верхний этаж, половину которого занимала большая комната. Проектор уже был установлен. Доктор открыл металлический контейнер и дал катушку механику. Человек вставил пленку в аппарат, прокрутил несколько футов, чтобы установить уровень звука.

— Убавьте громкость, — сказал Доктор.

— Я знаю, что громкость слишком велика, — произнес механик. — Но ему нравится говорить мне это. Маленькая компенсация за то, что ему приходится пользоваться слуховым аппаратом.

Через несколько минут появился Старик. Он был высоким, очень худым, немного сутулился — словно потому, что ему приходилось часто наклоняться, чтобы менее рослые люди говорили прямо в его здоровое ухо. Он носил почти незаметный слуховой аппарат.

Харви Бичер редко улыбался и произносил любезности. Его худое лицо было всегда серьезным — даже когда он хотел казаться довольным.

— Мистер Коэн, — узнал он Доктора.

Ирвин Коун стерпел это обращение. Бичер сделал знак механику. Прежде чем свет погас и проектор заработал, Доктор спросил:

— Ваши сотрудники не будут смотреть?

— Если мне понравится, то и им тоже понравится, — сказал Бичер.

Механик включил проектор, осветивший мощным белым лучом экран в дальнем конце комнаты. Музыка зазвучала слишком громко.

— Можно сделать потише? — раздраженно спросил председатель правления.

— Да, сэр!

Механик убавил звук, но Доктору он все равно показался слишком громким.

— Хорошо! Так гораздо лучше! — сказал Бичер и откинулся на спинку кресла.

Все следы «Алюмко» исчезли. Вместо них появился красивый, человечный, приветливый Джеф Джефферсон. Он тепло отозвался о КМ и предложил зрителям посмотреть захватывающую, трогательную драму, которая должна была начаться после короткого рекламного сообщения КМ.

Доктор уже четыре раза смотрел эту запись. Сейчас он изучал лицо Бичера, на которое падал свет от экрана. Оно было неподвижным, но Доктор чувствовал, что Старик доволен.

В перерывах между действиями, когда Джеф Джефферсон говорил о КМ, Бичер проявил чуть больший интерес. Когда пленка закончилась, Старик дождался ухода механика.

— Симпатичный молодой человек, — задумчиво сказал Бичер. Но эта задумчивость говорила Доктору о том, что у Старика есть какие-то сомнения. Внезапно Бичер спросил:

— Такие телепостановки будут идти на каждой неделе?

— Такие, только лучше, поскольку будет транслироваться запись. Мы сможем избежать накладок в эфире.

— Я имел в виду характер пьесы. Я не стремлюсь угодить критикам. Я хочу угодить публике. Однажды я поручил моим ребятам провести исследование. Вам известно, сколько в этой стране критиков?

— Три тысячи? — предположил застигнутый врасплох Доктор.

— Вдвое меньше. Тысяча триста пятьдесят два. Они все не смогли бы купить много автомобилей, холодильников или стиральных машин. Для меня критики не имеют значения. Большинство из них все равно красные!

Мне нужны истории, имеющие человеческую ценность. Подобные той, которую мы только что увидели. Любой человек может исправиться, что бы он ни совершил в прошлом. Вот о чем эта вещь. Я имею в виду веру.

Внезапно Бичер спросил:

— Он — религиозный человек?

Доктор не ответил, и председатель произнес:

— Из какой он среды?

— Он — методист. Родился в Айове. Жил там до переезда в Голливуд.

— Обычно методисты сохраняют те убеждения, которые внушали им в детстве.

Бичер казался довольным, но неожиданно он заявил:

— Тут не все благополучно.

Растерявшись, Доктор не попытался что-либо ответить. Если Старик имел в виду что-то конкретное, это выяснится само.

— Вы понимаете — прежде чем я смогу отдать имя КМ в чьи-то руки, я должен убедиться в их чистоте. Я устроил ему проверку. Есть два момента.

Доктор насторожился.

— По моим сведениям, у него проблемы в семье. Возможен развод. Мы продаем автомобили семьям. Семейные люди осуждают разводы. Затем — у него роман с еврейской девушкой.

Удивленный осведомленностью Бичера, Доктор смог твердо сказать:

— Он закончился!

— Хорошо! — одобрил Бичер. — Вы понимаете, что я ничего не имею против евреев. Просто смешанные браки раздражают обе группы населения. Значит, мы можем беспокоиться только о его разводе.