На следующий день она позвонила Роуз и пригласила ее на чай, чтобы, как она выразилась, «отпраздновать» событие и предложить свои ус нуги по организации свадьбы.

— Не хочу хвастаться, дорогая. Но люди до сих пор говорят о свадьбе Моей Марши, — заявила она.

Роуз нашла последнее утверждение вполне естественным, учитывая склонность мачехи при каждом удобном и неудобном случае упоминать о свадьбе дочери. Но при этом была так потрясена сдержанностью Сидел, впервые в жизни не язвившей над ее манерой одеваться и пренебрегать диетой, что сдуру согласилась и, надев новенькое кольцо, к которому так и не успела привыкнуть, отправилась на чай в «Ритц-Карлтон».

— Это был кошмар, — призналась Роуз. Эми кивнула и разгладила кружевные перчатки до локтя, которые в этот момент примеряла.

Роуз сразу заметила мачеху. Та сидела одна перед чайником и двумя чашками с золотой каймой и выглядела, как всегда, устрашающе величественно. Прическа залачена так, что ни один волосок не шевельнется. Кожа блестящая и туго натянутая, словно целлофановая обертка. Косметика, как всегда, кукольно-безупречна, золотые украшения — внушительны, кожаная коричневая куртка — та самая, на которую Роуз с завистью глазела в витрине «Джоан Шепп» по пути в отель.

— Роуз, — проворковала Сидел, — ты прекрасно выглядишь.

Однако взгляд, которым она окинула армейскую рубашку и хвостик Роуз, свидетельствовал об обратном.

— А теперь, — объявила мачеха, едва они обменялись приветствиями, — поговорим о деталях. Какую цветовую гамму ты предпочитаешь?

— Э… — протянула Роуз, чего, очевидно, и дожидалась Сидел.

— Синий! — объявила она. — Последний крик моды. Самый шик. Современно. Я вижу… — Она закрыла глаза, предоставив Роуз любоваться искусно наложенными коричнево-розовато-фиолетовыми тенями. — …подружек невесты в простых синих прямых платьях…

— Никаких подружек. Только Эми. Она будет единственной, — отрезала Роуз. Сидел подняла идеально выщипанную бровь.

— А как насчет Мэгги?

Роуз уставилась на розовую скатерть. Несколько месяцев назад она получила от Мэгги очень странное сообщение.

Только имя Роуз и слово «я». Ничего больше. Ни звука, хотя Роуз каждые две-три недели набирала номер ее сотового и, услышав голос сестры, вешала трубку.

— Сомневаюсь, — коротко ответила она.

Сидел вздохнула.

— В таком случае поговорим о столиках. Я вижу темно-синие скатерти с белыми салфетками, туго накрахмаленными, в морском стиле, и, разумеется, нам понадобятся дельфиниумы для букетов, и эти великолепные герберы или… нет. Нет, — повторила Сидел, покачивая головой, будто Роуз с ней спорила. — Розовые розы. Представляешь? Массы и массы розовых роз, переполнивших серебряные чаши.

Сидел самодовольно улыбнулась.

— Розы для Роуз! Ну разумеется!

— Звучит здорово! — искренне восхитилась Роуз. — Но… э… насчет подружек…

— И конечно, — продолжала Сидел, словно не слыша, — моя Марша тебе тоже понадобится.

Роуз задохнулась. Вот уж кого она не хотела бы видеть, так это Маршу. Ни видеть, ни слышать.

— Она, разумеется, будет на седьмом небе, — сладко улыбалась Сидел.

Роуз стиснула кулаки.

— Э… — снова начала она. — Я… то есть… думаю… «Ну же», — подстегнула она себя.

— Только Эми.

Сидел поджала губы и раздула ноздри.

— Может, Марша захочет прочитать стихотворение новобрачным? — робко спросила Роуз, отчаянно выискивая кость, которую могла бы швырнуть мачехе.

— Как пожелаешь, дорогая, — холодно процедила Сидел. — В конце концов, это твоя свадьба.

Именно эту фразу Роуз и повторила ночью Саймону.

— Это действительно наша свадьба, но… — она закрыла лицо ладонями, — почему меня одолевает ужасное предчувствие, что дело кончится Моей Маршей и ее пятью приятельницами в синих платьях прямого покроя, провожающими меня к алтарю?!

— Не желаешь Мою Маршу? — с невинным видом осведомился Саймон. — Такая стильная дама! Знаешь, я слышал, что, когда она выходила замуж, купила платье от Веры Вонг шестого размера и велела забрать в швах.

— Я тоже слышала что-то в этом роде, — кивнула Роуз. Саймон сжал ее руки.

— Любимая, это действительно наша свадьба. И мы отпразднуем ее так, как пожелаем. Столько подружек, сколько ты решишь. Или вообще ни одной.

Этой ночью Роуз и Саймон составили короткий список пожеланий (шикарная еда, зажигательная музыка) и еще один — вещей, совершенно для них неприемлемых: куча малознакомых гостей, шумный праздник, чикен-данс [41]Моя Марша.

— Кстати, у нас будут розы! — крикнула Роуз в его обтянутую голубым пиджаком спину — Саймон отправлялся на работу. — Серебряные чаши в розовой пене роз! Ну не прелесть ли?

Саймон не оборачиваясь крикнул что-то, подозрительно похожее на «аллергия», и поспешил к автобусной остановке. Роуз вздохнула и пошла звонить Сидел. К концу беседы она согласилась одеть родственников и подружек в синее, положить на столы белые салфетки, позволить Моей Марше прочитать стихотворение по ее выбору и встретиться с личным флористом Сидел на следующей неделе.

— Что это за женщина, имеющая личного флориста? — не выдержав, спросила Роуз Эми. Она сосредоточенно копалась в витрине со свадебными венками. Выбрав один, украшенный крупными жемчужинами, принялась вертеться перед зеркалом.

— Претенциозная дура, — заключила Эми, примеряя Роуз длинную фату, расшитую крохотными хрусталиками. — Очень мило! Интересно, а мне пойдет?

Она немедленно водрузила на голову такую же и, одобрительно прищурившись, потянула Роуз к зеркалу.

Роуз оглядела себя в седьмом и последнем из отобранных платьев. Вокруг ног топорщились ярды кружев. Сверкающий лиф, негнущийся от нашитых бусин, заковал приблизительно две трети ее торса, но отставал на спине. Жесткие вышитые рукава сковали руки. Роуз покачала головой.

— О Боже, — с отвращением прошептала она, — я похожа на карнавальную лодку!

Эми взорвалась смехом. Продавщица нахмурилась.

— Может, туфли спасут положение? — предложила она.

— Скорее уж зажигалка, — пробормотала Эми.

— Думаю… — начала Роуз и осеклась. Господи, как ей нужна была мать! Мама смогла бы разрешить любую трудность. Взглянуть на платье и спокойно отказаться едва заметным покачиванием головы. Мать сказала бы: «Моя дочь не любит вычурности». Или: «Ей пойдет покрой трапеция (или баска, или юбка по косой, или что там еще?)». В таких вещах Роуз никогда не разбиралась. Наверное, проучись она сто лет, все равно не смогла бы уловить, в чем тут разница, не говоря уже о том, чтобы сообразить, какой фасон пойдет ей больше. Мать немедленно вытряхнула бы ее из колючего торнадо этого платья, из душного корсета, из бесконечной череды чаев, приемов, коктейлей и ужинов, в которых Роуз терялась, тонула без надежды выплыть. И уж конечно, мать смогла бы вежливо посоветовать Сидел Феллер взять ее предложения и сунуть в свою тощую задницу.

— Ужасно! — выпалила наконец Роуз.

— Что же, мне очень жаль, — выговорила продавщица, чьи чувства Роуз так жестоко ранила.

— Может, что-нибудь построже? — предложила Эми. Продавщица, поджав губы, исчезла в задней комнате. Роуз устало опустилась на стул, непристойно-громко шурша платьем.

— Нам следовало бы просто сбежать, — решила она.

— Ну… я всегда любила тебя, но не настолько, — отказалась Эми. — Даже не думай, что я дам тебе улизнуть! Где же я еще покажу свой бант на заднице? Ты лишаешь меня такой возможности!

На следующий день после того, как Роуз рассказала лучшей подруге, что выходит замуж — еще прежде, чем Сидел вынесла приговор о свадьбе в синих тонах, — Эми посетила самый большой магазин подержанных вещей в Филадельфии, где откопала воздушное платье цвета сомон с многослойной тюлевой юбкой, гигантскими пряжками из стразов на плече и бантом сзади шириной с городской автобус, а в качестве подарка на помолвку — белую свечу толщиной в шесть дюймов, усаженную искусственными пластмассовыми жемчужинами и украшенную затейливо выведенной золотом надписью: «Сегодня я отдаю замуж лучшую подругу».