Оказавшись наконец в самолете, она сунула сумку в багажное отделение, пристегнула ремень и уставилась в иллюминатор. Со всеми хлопотами Роуз даже не успела позавтракать и сейчас мрачно грызла орешки, пытаясь игнорировать урчание в желудке, думая о том, что, если бы она не так тщательно шлифовала отчет и не носилась по квартире, играя в Угадай, Что Стащила Мэгги На Этот Раз, у нее осталось бы время купить пончик.

Тем временем Саймон сунул руку под сиденье, извлек небольшой квадратный мешочек и торжественно расстегнул молнию.

— Вот, угощайтесь.

К удивлению Роуз, на его ладони лежала утыканная зернами булочка.

— Девять злаков, — пояснил он. — У меня есть и с одиннадцатью злаками.

— На случай, если девяти недостаточно? — съязвила Роуз, с любопытством глядя на него. Но, конечно, взяла булочку, все еще теплую и, учитывая обстоятельства, невероятно вкусную. Не успела она доесть булочку, как он дотронулся до ее плеча и протянул ломтик сыра.

— Что это? — спросила она. — Ваша матушка дала вам завтрак с собой?

Саймон покачал головой.

— Мать никогда не готовила. Терпеть не могла рано вставать. Но каждое утро, пошатываясь, ковыляла по ступенькам.

— Ковыляла? — переспросила Роуз, готовясь выразить подобающее случаю сочувствие, если Саймон поведает историю об алкоголизме своей мамаши.

— Даже в самых благоприятных обстоятельствах она была не слишком приветлива, а уж когда ее будили… тут ничего хорошего ждать не приходилось. Итак, она ковыляла вниз, хватала батон белого хлеба, любой мясной рулет, который удавалось купить по дешевке, и пятифунтовую банку маргарина…

Роуз вдруг ясно увидела его мать, грузную женщину в грязной ночной сорочке, босую, стоявшую у кухонного стола. Выполнявшую ежеутренние ненавистные обязанности.

— Короче говоря, она раскладывала ломти хлеба, намазывала маргарином, вернее, пыталась намазать, потому что маргарин из холодильника ложился комьями, а хлеб при этом обычно крошился, бросала сверху кусище рулета…

Саймон для наглядности шлепнул ладонью о ладонь.

— …совала сандвич в мешочек для завтраков вместе с каким-нибудь помятым фруктом и горстью нелущеного арахиса. Все это и называлось ленчем. И все это, — заключил он, извлекая из чудесного мешочка шоколадное пирожное с орехами и предлагая Роуз половину, — объясняет мой характер.

— Каким это образом?

— Если растешь в доме, где никто не заботится о том, что ты ешь, в конце концов либо самому становится наплевать, либо начинаешь уделять еде чересчур много внимания.

Он любовно похлопал себя по животу.

— Угадайте, по какому пути я пошел? Кстати, а какими были ваши школьные ленчи?

— О, это зависело от многих факторов.

— Каких же именно?

Роуз прикусила губу. Для нее школьные ленчи делились на три категории. Те, что готовила мама в первые годы учебы, были настоящими шедеврами: сандвичи с аккуратно обрезанной корочкой, очищенная морковь, разрезанная на продольные ломтики одинаковой длины, мытые яблоки, сложенная салфетка на дне мешочка, а иногда и пятьдесят центов на мороженое с вафлями и записка: «Угощение за мой счет».

Потом состояние матери резко ухудшилось. Корочки с хлеба уже не обрезались, морковь не чистилась, а однажды с нее даже не был срезан черешок. Мать забывала класть салфетки, давать деньги на молоко, а иногда забывала и о сандвичах. Однажды раздосадованная Мэгги прибежала к ней в раздевалку.

— Смотри, — прошипела она, показывая мешочек, в котором не было ничего, кроме чековой книжки матери. Роуз заглянула в свой мешочек и нашла там смятую кожаную перчатку.

— У нас в основном были горячие завтраки, — сообщила она Саймону.

Что отчасти было правдой.

После двух лет материнских ленчей, хороших и плохих, пошла третья категория: десять лет пиццы с мармита [27]и подогретого мяса, и все это под аккомпанемент постоянных предложений Сидел по части диетического питания, непременно включающих в себя листья зеленого салата, от которых Роуз неизменно отказывалась.

— Убил бы за горячий ленч, — вздохнул Саймон и, тут же оживившись, добавил: — Так или иначе, не находите, что это будет забавно?

— А себя вы помните студентом-первокурсником?

Саймон задумался.

— Несносный тип, — признал он наконец.

— И я недалеко ушла. В общем, можно уверенно предположить, что подавляющее большинство этих ребят будут точно такими же поганцами, как в свое время мы.

— М-да… — протянул Саймон, прежде чем порыться в портфеле и вытащить охапку журналов. — Желаете развлекательное чтиво?

Роуз повертела кулинарный журнал, но выбрала нечто со странным названием «Грин бэг» [28].

— Это что?

— Юридический журнал. Ужасно забавный.

— Если бы, — хмыкнула Роуз и, отвернувшись к окну, закрыла глаза в надежде, что Саймон оставит ее в покое. К ее невероятному облегчению, так и вышло.

Первая кандидатка, недоуменно моргнув, повторила последний вопрос Саймона:

— Мои цели?

Затянутая в черный костюм девица выглядела омерзительно молодой и свеженькой и смотрела на Роуз и Саймона с видом, который ей самой, наверное, казался спокойным и уверенным, а окружающим — безнадежным случаем близорукости.

— Я хочу через пять лет сидеть на вашем месте.

«Только если к тому времени изобретут лучшие гигиенические средства», — подумала Роуз. Последние десять минут ее не оставляло отчетливое ощущение, что тампон из тех, что она схватила в аэропорту, явно не выполняет своего предназначения.

— Скажите, почему вы хотите работать в «Льюис, Доммел и Феник»? — подсказал Саймон.

— Ну, — заученно затараторила она, — меня весьма впечатляет приверженность вашей фирмы к работе на благо общества…

Саймон глянул на Роуз и сделал пометку в своем блокноте.

— …и уважаю принципы партнеров, считающих необходимым поддерживать равновесие между работой и отношениями в семье…

Саймон сделал вторую пометку.

— И, конечно, — заключила молодая женщина, — я буду счастлива работать в Бостоне. Чудесный город с устойчивыми традициями…

Роуз и Саймон, выразительно переглянувшись, замерли с поднятыми ручками.

— Там так много можно сделать, — нерешительно продолжила кандидатка. — Столько исторических мест…

— Верно, — кивнул Саймон, — только, видите ли, мы находимся в Филадельфии.

Девушка тихо ахнула.

— В Филадельфии тоже немало интересного, — утешила Роуз, подумав, что на месте этой девочки она сделала бы то же самое: ходила бы на всевозможные собеседования, пока десятки фирм не слились бы в одну большую, дружелюбную, преданную семье и работе на благо общества туманность.

— Расскажите о себе, — попросила Роуз сидевшего напротив рыжеволосого парня.

— Ну, — со вздохом сообщил тот, — в прошлом году я женился.

— Здорово! — восхитился Саймон.

— Угу, — горько хмыкнул парень, — если не считать того, что вчера вечером она объявила, что уходит к профессору по уголовному праву.

— О Господи, — пробормотала Роуз.

— Он помогает мне писать статью, так она говорила. Что же, я ничего не заподозрил. А вы бы на моем месте стали поднимать шум? — выпалил он, злобно уставившись на Саймона и Роуз.

— Э… я не женат, — пожал плечами Саймон. Будущий адвокат словно разом обмяк.

— Послушайте, у вас мое резюме. Если понадоблюсь, вы знаете, как меня найти.

— Ну да, — прошептал Саймон после его ухода, — в кустах, под окном профессорской квартиры, с прибором ночного видения и майонезной баночкой, чтобы было куда отлить.

— Я пошла в юридическую школу от омерзения, — начала тонкогубая брюнетка. — Помните дело о горячих «нагетсах»?

— Нет, — покачала головой Роуз.

— Смутно, — признался Саймон. Студентка презрительно покосилась на невежд.

— Женщина подъезжает на автомобиле к «Макдоналдсу» и заказывает «нагетсы». Ей дают, только что из жаровни. Естественно, горячо. Женщина откусывает кусочек, обжигает губы и подает иск на «Макдоналдс», обвиняя персонал в том, что ее не предупредили об опасности обжечься! И выигрывает сотни тысяч долларов. Отвратительно!