А Мэгги все стояла, сознавая, что не должна позволять им издеваться над сестрой. Но внутренний голосок ехидно твердил: «Пусть выпутывается как знает. Вечная неудачница! Сама во всем виновата».

Кроме того, не Мэгги, а Роуз обычно улаживала неприятности.

Так что Мэгги продолжала стоять. Это длилось невыносимо долго. Целую вечность, пока Роуз не нашла очки. Одна из линз треснула, и когда она вскочила, собирая книги… о нет…

Брюки сестры разошлись сзади по шву, Мэгги и все остальные увидели ее трусики. Трусики с Холли Хобби, вызвавшие новый взрыв истерического смеха. Все укатывались и тыкали в Роуз пальцами.

«Господи, — думала Мэгги, пытаясь сглотнуть ком в горле, — почему Роуз надела их именно сегодня?!»

— Ты за это заплатишь! — кричала Роуз Шону Перигрини, размахивая разбитыми очками и скорее всего не подозревая, что всем видны ее трусики. Смех становился все громче. Взгляд Роуз скользил по площадке, мимо мальчишек, игравших в футбол, мимо детей на качелях и тренажерах, мимо оравших и восторженно обнимавшихся старшеклассников, пока не остановился на Мэгги, стоявшей между Ким и Мариссой на клочке травы у цветочной клумбы, который, по неписаным законам, отводился для самых популярных девчонок в школе. Роуз прищурилась на Мэгги, и та неожиданно прочитала в глазах сестры унижение и ненависть. Прочитала так ясно, словно Роуз подошла к ней и прокричала каждое слово прямо в лицо.

«Нужно было помочь ей», — снова подумала Мэгги. Но не тронулась с места, прислушиваясь к общему смеху и твердя себе, что это, возможно, некая темная часть сделки, судьба — именно ей из них двоих выпало быть хорошенькой и общительной.

Она, в отличие от Роуз, — в полной безопасности. С ней ничего подобного не случится.

Роуз тем временем вытерла лицо, собрала книги и, игнорируя издевки, смех, скандирование «Хол-ли Хоб-би», медленно побрела к школе.

А вот Мэгги никогда не забрела бы на игровое поле и уж ни за что не надела бы трусики с изображением мультяшного персонажа. «Я в безопасности, в безопасности», — твердила себе Мэгги, когда Роуз скрылась за стеклянными дверями. Наверняка отправилась жаловаться директору.

— Как по-твоему, с ней все в порядке? — спросила Ким, и Мэгги презрительно мотнула головой.

— Переживет, — бросила она, и девчонки хихикнули. Мэгги вторила им, хотя смех острыми камешками пересыпался в груди.

А потом все изменилось, так же быстро, как полет мяча, рассекшего воздух, чтобы врезаться в ее ничего не подозревающую голову. Когда именно? На четырнадцатом году, в конце восьмого класса.

А началось со стандартного проверочного теста.

— Не о чем беспокоиться, — деланно жизнерадостным голосом объявила преемница миссис Фрайд.

Новая преподавательница была уродливой, с физиономией, словно навеки покрытой запекшейся косметикой и чирьем у самого носа. Она сказала Мэгги, что та может не торопиться и спокойно отвечать на вопросы.

— У тебя все получится, — ободрила она.

Однако при виде длинной цепочки черных кружков, которые нужно было заполнить, сердце Мэгги встревоженно заколотилось.

— Ты умная девочка, Мэгги, — сто раз повторяла ей миссис Фрайд. Но миссис Фрайд осталась в начальной школе. А в средней все будет по-другому. А этот тест — «Только для оценки. Никто ничего не узнает… Все хранится у директора» — каким-то образом погубил ее. Ей не должны были показывать оценки, но учительница оставила копию на столе, и Мэгги подглядела.

Сначала она пыталась прочесть заключение вверх ногами, потом просто перевернула листок. Каждое слово ударяло как молотом: «Дислексия. Неспособность к обучению».

«С таким же успехом могли написать "она мертва"», — подумала Мэгги, потому что безжалостные слова были приговором.

— Ну же, Мэгги, не впадай в истерику, — велела Сидел вечером, после того как учительница позвонила, чтобы «конфиденциально» сообщить результаты. — Мы возьмем тебе учителя.

— Не нужен мне учитель, — яростно прошипела Мэгги, хотя слезы обжигали горло.

Роуз, сидевшая в углу белоснежной гостиной Сидел, подняла глаза от книги.

— Знаешь, это действительно выход.

— Заткнись! — заорала Мэгги, уже не сдерживаясь. — Я не дурочка, Роуз, так что просто заткнись!

— Мэгги, — вмешался отец, — никто не утверждает, что ты дурочка…

— А вот тест показал, что я дурочка. И знаете что? Мне плевать! И зачем ты все рассказал ей? — бросила Мэгги, ткнув пальцем сначала в Сидел, потом в Роуз. — И ей? Это не их дело!

— Мы все хотим тебе помочь, — вздохнул Майкл Феллер, но Мэгги завопила, что не нуждается в помощи, что ей плевать на дурацкий тест, что она умна, как всегда говорила миссис Фрайд! Не нужен ей учитель, не желает она идти в частную школу, у нее, в отличие от некоторых, есть друзья, и она не глупа, что бы там ни показал тест, а если и глупа, уж лучше быть глупой, чем уродиной, и вообще отстаньте от нее, с ней все будет тип-топ.

Но она ошиблась. Когда начались занятия, ее подруги пошли в обычные классы, дающие право поступать в колледжи и университеты, а Мэгги отправили в класс коррекции вместе с умственно отсталыми, заторможенными и наркоманами. Только тут не было доброй миссис Фрайд. Некому было сказать ей, что она не умственно отсталая и не заторможенная и что нужно только придумать обходные маневры, которые помогут преодолеть все сложности. Пришлось столкнуться с равнодушными, безразличными учителями, стариками с перегоревшей душой, вроде мистера Каветти, носившего кособокий парик и буквально купавшегося в одеколоне, или миссис Лири, которая на каждом уроке задавала детям очередной текст, а пока те читали, любовалась бесчисленными снимками своих внуков.

Мэгги быстро сообразила: самые плохие учителя воспринимают плохих учеников как наказание за собственный непрофессионализм. Плохие ученики воспринимают плохих учителей как наказание за собственную бедность или тупость, что в этом шикарном городе частенько означало одно и то же. Что ж, если она послана кому-то в наказание, значит, и будет вести себя соответственно.

Мэгги перестала приносить в класс учебники, а вместо этого брала чемоданчик с косметикой. Во время уроков сначала снимала лак с ногтей, потом снова накладывала, на все письменные вопросы отвечала одной буквой. На одном уроке ставила А, на другом — Б. Учителя Мэгги были способны только на бесчисленные опросы с выбором ответа.

— Мэгги, иди, пожалуйста, к доске, — нудил кто-нибудь из них. Но Мэгги, не поднимая глаз от зеркала, качала головой.

— Простите, не могу, — ворковала она, растопыривая пальцы, — лак сохнет.

Наверное, ее следовало бы оставлять на второй год в каждом классе. Но преподаватели переводили ее, скорее всего потому, что не желали больше видеть Мэгги на своих уроках. И с каждым новым годом бывшие друзья все больше отдалялись. Нет, она пыталась сохранить дружбу, и Марисса с Ким тоже пытались, но пропасть постепенно становилась все шире. Бывшие подружки играли в хоккей на траве, вступили в студенческий совет, пошли на курсы подготовки к отборочным тестам в университет, посещали и сравнивали колледжи, а она была выброшена из этой жизни.

К предпоследнему классу Мэгги решила, что, если девочки вознамерились игнорировать ее, она возьмет реванш с мальчиками. Поэтому стала высоко закалывать волосы, носить лифчики на косточках, так что грудь едва не вываливалась в вырез блузок, а в первый день занятий явилась в джинсах, сидевших так низко, что едва не сползали с бедер, кожаных сапожках на высоких каблуках и бюстье из магазина уцененных товаров, надетом под армейскую куртку, без спроса позаимствованную из отцовского шкафа. Помада, лак для ногтей, столько теней, что хватило бы выкрасить недлинный забор, с десяток черных каучуковых браслетов и большие, обвисшие банты в волосах. Она подражала Мадонне, которую боготворила, Мадонне, первые видеоклипы которой только что появились на MTV. Мэгги жадно глотала каждый обрывок информации о певице, каждое журнальное интервью, каждую газетную статью и выискивала сходство между ними. У обеих матери умерли. Обе красивы, талантливые танцовщицы, изучавшие чечетку и джаз едва не с пеленок. Обе не промах, потому что воспитывались в основном на улице, обе сексапильны. Мальчики вились вокруг Мэгги как мухи, покупали сигареты, приглашали на вечеринки, где не было родителей, подливали вина, держали за руку, провожали в незанятую спальню или даже на заднее сиденье машины.